Неточные совпадения
И подлинно, прошли шагов десятков пять,
Собаки начали помалу затихать,
И стало, наконец, совсем их не слыхать.
В один двоим за нужду влезть,
И то ни
стать, ни сесть!» —
«Пусть так, но всё признаться должно,
Что огурец не грех за диво счесть,
В котором двум усесться можно.
Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И дело не пойдёт на лад.
Да
и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей
и вздорней:
Он лучше дело всё погубит,
И рад скорей
Посмешищем
стать света,
Чем у честных
и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
Коль в доме
станут воровать,
А нет прилики вору,
То берегись клепать,
Или наказывать всех сплошь
и без разбору:
Ты вора этим не уймёшь
И не исправишь,
А только добрых слуг с двора бежать заставишь,
И от меньшой беды в большую попадёшь.
Насытил злость Комар; Льва жалует он миром:
Из Ахиллеса вдруг
становится Омиром,
И сам
Летит трубить свою победу по лесам.
Зато ни в чём не будешь ты нуждаться
И станешь у меня как в масле сыр кататься».
Так к году Лев-отец не шуткой думать
стал,
Чтобы сынка невежей не оставить,
В нем царску честь не уронить,
И чтоб, когда сынку придётся царством править,
Не
стал бы за сынка народ отца бранить.
А если б некогда деревьев тех не
стало,
И время их бы отошло...
Кони измучились,
и кучер как ни бился,
Пришло хоть
стать.
И если
стала я великою рекой,
Так это от того, что, кинувши покой,
Последую сему уставу.
Так дарование без пользы свету вянет,
Слабея всякий день,
Когда им овладеет лень
И оживлять его детельность не
станет.
На утро дым один
и смрад по нём остался:
Алмаз же вскоре отыскался
И лучшею красой
стал царскому венцу.
А так как человек медведя послабее,
То
и Пустынник наш скорее,
Чем Мишенька, устал
И отставать от друга
стал.
Тогда
и на окне Цветы живые все
Раскинулись во всей своей красе
И стали от дождя душистей,
Свежее
и пушистей.
Пастух под тенью спал, надеяся на псов,
Приметя то, змея из-под кустов
Ползёт к нему, вон высунувши жало;
И Пастуха на свете бы не
стало:
Но сжаляся над ним, Комар, что было сил,
Сонливца укусил.
Проснувшися, Пастух змею убил;
Но прежде Комара спросонья так хватил,
Что бедного его как не бывало.
Шалун какой-то тень свою хотел поймать:
Он к ней, она вперёд; он шагу прибавлять,
Она туда ж; он, наконец, бежать:
Но чем он прытче, тем
и тень скорей бежала,
Всё не даваясь, будто клад.
Вот мой чудак пустился вдруг назад;
Оглянется: а тень за ним уж гнаться
стала.
«Что, кумушка, ты так грустна?»
Ей с ветки ласково Голубка ворковала:
«Или о том, что миновала
У нас весна
И с ней любовь, спустилось солнце ниже,
И что к зиме мы
стали ближе?» —
«Как, бедной, мне не горевать?»
Кукушка говорит: «Будь ты сама судьёю:
Любила счастливо я нынешней весною,
И, наконец, я
стала мать...
Скажи ж — так-стало, ты уж вывела
и деток?
Видал я на своём веку,
Что так же с правдой поступают.
Поколе совесть в нас чиста,
То правда нам мила
и правда нам свята,
Её
и слушают,
и принимают:
Но только
стал кривить душей,
То правду дале от ушей.
И всякий, как дитя, чесать волос не хочет,
Когда их склочет.
Иной бы
и тому был рад,
Что понемногу он
становится богат...
Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею
и, во́ззрившись, от страха
Стал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря,
«Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе пройдёт.
На сей раз бог простит; но берегись вперёд,
И знай, с кем шутишь...
Вот, кой-как знаками
стал Волк его манить
И просит горю пособить.
Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть
и с трудностью большею
Кость вытащил
и стал за труд просить.
Две Мухи собрались лететь в чужие кра́
и,
И стали подзывать с собой туда Пчелу:
Им насказали попугаи
О дальних сторонах большую похвалу.
Не спив того, не съев другова,
Скопил деньжонок он, завёлся стадом снова,
И стал опять своих овечек пастухом.
К Крестьянину вползла Змея
И говорит: «Сосед! начнём жить дружно!
Теперь меня тебе стеречься уж не нужно;
Ты видишь, что совсем другая
стала я
И кожу нынешней весной переменила».
Однако ж Мужика Змея не убедила.
Мужик схватил обух
И говорит: «Хоть ты
и в новой коже,
Да сердце у тебя всё то же».
И вышиб из соседки дух.
«
И не диковина», твердит народ:
«Какая от волков овцам пощада!»
Вот волка
стали стеречи.
И вот беда пришла совсем:
Стал жернов, мельница не служит.
Он от купца
Царю представлен,
Им куплен, в золоте оправлен,
И украшением
стал царского венца.
Он обещал вести себя там честно,
Не трогая плодов, листочки лишь глодать,
И то, которые уж
станут увядать.
А мне
и самой малой доли
На целый
станет век глодать».
И так ни Червяка, ни яблока не
стало.
Потом, глаза продравши, встала
И рылом подрывать у Дуба корни
стала.
На Щуку подан в суд донос,
Что от неё житья в пруде не
стало;
Улик представлен целый воз,
И виноватую, как надлежало,
На суд в большой лохани принесли.
Овечкам от Волков совсем житья не
стало,
И до того, что, наконец,
Правительство зверей благие меры взяло
Вступиться в спа́сенье Овец, —
И учреждён Совет на сей конец.
Вот вам от слова в слово он:
«Как скоро Волк у стада забуянит,
И обижать он Овцу
станет,
То Волка тут властна Овца,
Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот
и в суд тотчас представить,
В соседний лес иль в бор».
Хозяин между тем на ярмарку собрался,
Поехал, погулял — приехал
и назад,
Посмотрит — жизни
стал не рад,
И рвёт,
и мечет он с досады...