— Merci, — коротко ответил Николай Николаевич. И оба остались стоять. — Мы к вам
всего только на несколько минут. Это — князь Василий Львович Шеин, губернский предводитель дворянства. Моя фамилия — Мирза-Булат-Тугановский. Я — товарищ прокурора. Дело, о котором мы будем иметь честь говорить с вами, одинаково касается и князя и меня, или, вернее, супруги князя, а моей сестры.
Неточные совпадения
— Ну хорошо, хорошо, села… Но ты
только посмотри, какая красота, какая радость — просто глаз не насытится. Если бы ты знала, как я благодарна Богу за
все чудеса, которые он для нас сделал!
Хорошо, Сеид-оглы?» А он
только языком почмокал: «Эх, барина, как мине
все это надоел.
— Мне
все равно, я
все люблю, — ответила Анна. — А больше
всего я люблю мою сестренку, мою благоразумную Вереньку. Нас ведь
только двое на свете.
Правда, я нашла
только один переплет, остальное
все пришлось придумывать — листочки, застежки, карандаш.
— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство,
все в лучшем виде устроим, — сказал повар, очевидно понимавший тревогу Анны. — Сейчас болгарин принес две дыни. Ананасные. На манер вроде как канталупы, но
только запах куда ароматнее. И еще осмелюсь спросить ваше сиятельство, какой соус прикажете подавать к петуху: тартар или польский, а то можно просто сухари в масло?
За
всю свою службу он не
только никогда не высек, но даже не ударил ни одного солдата.
— Пришел на кухню и положил вот это на стол. «Передайте, говорит, вашей барыне. Но
только, говорит, в ихние собственные руки». Я спрашиваю: от кого? А он говорит: «Здесь
все обозначено». И с теми словами убежал.
— Как это странно, Анночка: боялся — не боялся. Понятное дело — боялся. Ты не верь, пожалуйста, тому, кто тебе скажет, что не боялся и что свист пуль для него самая сладкая музыка. Это или псих, или хвастун.
Все одинаково боятся.
Только один
весь от страха раскисает, а другой себя держит в руках. И видишь: страх-то остается всегда один и тот же, а уменье держать себя от практики
все возрастает: отсюда и герои и храбрецы. Так-то. Но испугался я один раз чуть не до смерти.
И вот,
только что паровозные огни поравнялись с компанией, она вдруг шепчет на ухо прапорщику: «Вы
всё говорите, что любите меня.
А другой случай был совсем жалкий. И такая же женщина была, как и первая,
только молодая и красивая. Очень и очень нехорошо себя вела. На что уж мы легко глядели на эти домашние романы, но даже и нас коробило. А муж — ничего.
Все знал,
все видел и молчал. Друзья намекали ему, а он
только руками отмахивался. «Оставьте, оставьте… Не мое дело, не мое дело… Пусть
только Леночка будет счастлива!..» Такой олух!
—
Все равно. Поеду к жандармскому полковнику. Он мне приятель по клубу. Пусть-ка он вызовет этого Ромео и погрозит у него пальцем под носом. Знаешь, как он это делает? Приставит человеку палец к самому носу и рукой совсем не двигает, а
только лишь один палец у него качается, и кричит: «Я, сударь, этого не потерплю-ю-ю!»
— Нет, нет, Вера, пожалуйста, прошу тебя. Я сам поехал бы, но
только Николай испортил мне
все дело. Я боюсь, что буду чувствовать себя принужденным.
— Пани, я вижу, что вы не как
все другие, не из любопытства
только. Покойный пан Желтков перед смертью сказал мне: «Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение…» — он даже нарочно записал мне это. Вот поглядите…
Никогда не вмешивался он в их речи, а
все только слушал да прижимал пальцем золу в своей коротенькой трубке, которой не выпускал изо рта, и долго сидел он потом, прижмурив слегка очи; и не знали козаки, спал ли он или все еще слушал.
Если убили они, или только один Николай, и при этом ограбили сундуки со взломом, или только участвовали чем-нибудь в грабеже, то позволь тебе задать
всего только один вопрос: сходится ли подобное душевное настроение, то есть взвизги, хохот, ребяческая драка под воротами, — с топорами, с кровью, с злодейскою хитростью, осторожностью, грабежом?
— Да у него и не видно головы-то,
все только живот, начиная с цилиндра до сапог, — ответила женщина. — Смешно, что царь — штатский, вроде купца, — говорила она. — И черное ведро на голове — чего-нибудь другое надо бы для важности, хоть камилавку, как протопопы носят, а то у нас полицеймейстер красивее одет.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему
всё бы
только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы
только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его?
только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но
все как-то позабывал.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Запиши
всех, кто
только ходил бить челом на меня, и вот этих больше
всего писак, писак, которые закручивали им просьбы.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)