Неточные совпадения
Это было с твоей стороны чрезвычайно
пошло, потому что должен же ты был понимать, что я не могла же не быть женой своего
мужа, с которым я только что обвенчалась; но… я была еще глупее тебя: мне это казалось увлекательным… я любила видеть, как ты меня ревнуешь, как ты, снявши с себя голову, плачешь по своим волосам.
— Ага! загорелась орифлама! — проговорил он, почесав себе шею, и, взяв на столе листочек бумаги, написал: «Дела должны
идти хорошо. Проси мне у Тихона Ларионовича льготы всего два месяца: через два месяца я буду богат и тогда я ваш. Занятые у тебя триста рублей
посылаю в особом конверте завтра.
Муж твой пока еще служит и его надо поберечь».
Будучи перевенчан с Алиной, но не быв никогда ее
мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал с веселым и открытым лицом на крестинах двух других детей, которых щедрая природа
послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти милые крошки были вписаны на его имя в приходские метрические книги; он свидетельствовал под присягой о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался бедными похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию жены тяжбу с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда не исполнялись, и жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы, не приходила.
Данка уговорила Ципри-Кипри доплатить, без ведома
мужа, всю убыточную разницу с тем, что после, когда таким образом будет доказана честность и стойкость Ципри-Кипри, Данка склонит своего
мужа оказать еще больший кредит самой Ципри-Кипри, и тогда Данка сама
пойдет с нею в желаемую компанию, и они сами, две женщины, поведут дело без
мужей и, заручившись сугубым кредитом, наконец обманут
мужа Данки.
— Непременно, — отвечает Висленев и, выпросив у Александры Ивановны третью кадриль, тихонько, робко и неловко спустил руку к юбке ее платья и начал отщипывать цветок. Александра Ивановна,
слава Богу, не слышит, она даже подозвала к себе
мужа я шепчет ему что-то на ухо. Тот уходит. Но проклятая проволока искусственного цветка крепка неимоверно. Висленев уже без церемонии теребит его наудалую, но нет… Между тем генерал возвращается к жене, и скоро надо опять начинать фигуру, а цветок все не поддается.
«Было время, — написала она, — что вы мне нравились, и я способна была увлечься вами, а увлечениям моим я не знаю меры, но вы не умели уважать благороднейшего моего
мужа, и я никогда не
пойду за вас.
Затем обязательства верности моему
мужу я несу и, конечно, донесу до гроба ненарушимыми, хотя судьбе было угодно и здесь
послать мне тяжкое испытание: я встретила человека, достойного самой нежной привязанности и… против всех моих усилий, я давно люблю его.
Женщины
пошли по их стопам и даже обогнали их: вчерашние отрицательницы брака не пренебрегали никакими средствами обеспечить себя работником в лице
мужа и влекли с собою неосторожных юношей к алтарю отрицаемой ими церкви.
Но Катерина Астафьевна не слыхала этих последних слов. Она только видела, что ее
муж перекрестился и, погруженная в свои мысли, не спала всю ночь, ожидая утра, когда можно будет
идти в церковь и потом на смертный бой с Ларисой.
С этим она, обойдя с огнем всю квартиру, распорядилась внести свои вещи в кабинет
мужа, а сама наскоро умылась, сделала без всякой сторонней помощи довольно скромный туалет и,
послав человека за новою каретой, присела у мужниного письменного стола и написала: «Я еду к брату Григорию и через час возвращусь. Если вы ранее меня возвратитесь от княгини Казимиры, то распорядитесь избрать мне в вашей квартире уголок для моего приюта».
Они пожали друг другу руки, причем жена Грегуара тотчас же сказала сыну, чтоб он убирал свои книги и
шел к себе, а сама попросила гостью в кабинет
мужа.
— Генерал, моя просьба странного свойства, — начала Глафира, — я
иду против
мужа с тем, чтобы защитить его и выпутать из очень странной истории.
— Как?.. Тетка ее спрашивает: счастлива ли она?.. а она жантильничает. — Катерина Астафьевна вздохнула, встала и добавила, —
пойду к твоему
мужу: так ли он счастлив, как ты?
Оригинальное мнение майора заставило генерала рассмеяться, а Катерина Астафьевна вспыхнула и, сказав
мужу, что нагайка была бы уместнее на тех, кто рассуждает так, как он, выжила его из комнаты, где
шла эта беседа.
Дело заключалось в том, что Глафира Васильевна, получив согласие Ларисы погостить у нее еще несколько дней,
посылала в город нарочного с поручением известить, что Лара остается у Бодростиных и что если
муж ее приедет в город, то она просит его дать ей знать.
С тех пор как Бодростина укатила за границу, ни та, ни другая из названных нами двух дам не имели о ней никаких обстоятельных сведений, но с возвращением Глафиры Васильевны в свои палестины, молва быстро протрубила и про ее новую
славу, и про ее полную власть над
мужем, и про ее высокие добродетели и спиритизм.
Она была замечательно неспокойна и при появлении Ропшина окинула его тревожным взглядом. Глафира уже чувствовала полный страх пред этим человеком, а по развившейся в ней крайней подозрительности не могла успокоить себя, что он не
пойдет с отчаянья и не начнет как-нибудь поправлять свое положение полной откровенностью пред ее
мужем.
Но тут произошла вещь самая неожиданная, поразившая Лару жестоко и разразившаяся целою цепью самых непредвиденных событий: столь милостивая к Ларисе Глафира встретила ее сухо, выслушала с изумлением и, сильно соболезнуя об исходе, какой приняло дело, советовала Ларе немедленно же
послать вдогонку за
мужем депешу или даже ехать вслед за ним в Петербург и стараться все поправить.
— Я всегда тебе говорил, что у нас развестись нельзя, а жениться на двух можно: я так сделал, и если мне еще раз вздумается жениться, то мы будем только квиты: у тебя два
мужа, а у меня будет две жены, и ты должна знать и молчать об этом или
идти в Сибирь. Вот тебе все начистоту: едешь ты теперь или не едешь?
— Но как быть: через кого в этом удостовериться? Ни
муж, ни Форов не могут ехать к этому герою… Евангел… но его даже грех просить об этом. И за что подвергать кого-нибудь из них такому унижению? Да они и не
пойдут: мужчины мелочны, чтобы смирить себя до этого… Нечего раздумывать: я сама поеду к Горданову, сама все узнаю! Решено: я должна к нему ехать.
Майор и генеральша решили не
посылать депеши, чтобы не смущать Подозерова, а написали простое извещение Форовой, предоставляя ее усмотрению сказать или не сказать
мужу Лары о ее возвращении, и затем уехали. Филетер Иванович ночевал в кабинете у генерала и рано утром отправился к Бодростиным для переговоров с Висленевым, а к вечеру возвратился с известием, что он ездил не по что и привез ничего.
— Это я поскользнулась о яблочное зерно. — И с этим она быстро взяла полный бокал Ропшина, чокнулась им с
мужем, выпила его залпом и, пожав крепко руку Михаила Андреевича, поцеловала его в лоб и
пошла, весело шутя, на свое место, меж тем как Бодростин кидал недовольные взгляды на сконфуженного метрдотеля, поднявшего и уносившего зернышко, меж тем как Ропшин поднял и подал ему бумагу.
— Не знаю; его взял мой
муж. Я бросилась ее искать: мы обыскали весь хутор, звали ее по полям, по дороге, по лесу, и тут на том месте, где… нынче добывали огонь, встретилась с Ворошиловым и этим… каким-то человеком… Они тоже искали что-то с фонарем и сказали нам, чтобы мы ехали сюда. Бога ради
посылайте поскорее людей во все места искать ее.
— Я думаю, смерть Лары вас ужасно поразила? Я долго не решалась
послать Кате депеши; но это было совершенно необходимо вызвать ее к арестованному
мужу.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)
Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И
пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю
мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, —
слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Вчерашнего дни я…» Ну, тут уж
пошли дела семейные: «…сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим
мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет на скрипке…» — и прочее, и прочее.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо
идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А
муж,
муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
После бала, рано утром, Анна Аркадьевна
послала мужу телеграмму о своем выезде из Москвы в тот же день.