Неточные совпадения
В это время в комнату явился слуга, посланный Гордановым с книгою к Бодростиным, и вручил ему маленькую записочку, на которую тот только взглянул и тотчас же разорвал ее в мельчайшие лепесточки. Долго, впрочем, в ней нечего
было и
читать, потому что на маленьком листке
была всего одна коротенькая строчка, написанная мелким женским почерком. Строчка эта гласила: «12 chez vous». [у вас (франц.).]
В это время на тропинке показался майор Форов. Он
был в старом, грязном-прегрязном драповом халате, подпоясанном засаленными шнурами; за пазухой у него
был завязан ребенок, в левой руке трубка, а в правой книга, которую он
читал в то самое время, как дитя всячески старалось ее у него вырвать.
— А-а, не
читали, жаль! Ну да это примером можно объяснить
будет, хоть и в противном роде, вот как, например, Иоанн Златоуст против Василия Великого, Массильон супротив Боссюэта, или Иннокентий против Филарета московского.
— Да, может
быть. Я мало этих вещей
читал, да на что их? Это роскошь знания, а нужна польза. Я ведь только со стороны критики сущности христианства согласен с Фейербахом, а то я, разумеется, и его не знаю.
Кунцевич „canonisé par le Pape“ [канонизирован папой (франц.).] я перевела, что Иосаф Кунцевич
был расстрелян папой, а в сегодняшнем нумере
читаю уже это иначе.
— О, им числа нет: они и в Библии, и в сказаниях, в семейных хрониках и всюду, где хотите. Если это вас интересует, в английской литературе
есть очень хорошая книжка Кроу,
прочтите.
Много
читала и начиталась до того, что она очень умна, а это
было, кажется, совсем наоборот.
— Нам не к лицу эти лица. Я везу вас к себе просто для того, чтобы вы не прописывали в Москве своего имени, потому что вам его может
быть не совсем удобно выставлять на коридорной дощечке, мимо которой ходят и
читают все и каждый.
—
Прочтите. — Я не желаю
быть поверенной чужого чувства.
Она
была их утешительницей, душеприказчицей, казначеем, лекарем и духовною матерью: ей первой бежал солдатик открыть свое горе, заключавшееся в потере штыка, или в иной подобной беде, значения которой не понять тому, кто не носил ранца за плечами, — и Катерина Астафьевна не
читала никаких моралей и наставлений, а прямо помогала, как находила возможным.
Кишенскому не
было ни малейшего труда
прочесть и истолковать себе смущение Казимиры, и он, нимало не медля, тронул ее слегка за руку и сказал самым кротким тоном...
Артист начал
было уверять, что у него ничего подобного нет, но когда Горданов пугнул его обыском, то он струсил и смятенно подал два векселя, которые Павел Николаевич
прочел, посмотрел и объявил, что работа в своем роде совершеннейшая, и затем спрятал векселя в карман, а артисту велел как можно скорее убираться, о чем тот и не заставлял себе более повторять.
Глафира Васильевна
читала эти «обещания» духа и, по-видимому, внимала им и верила, но… но для Висленева все еще не наступало счастливого времени, когда подобные увещания духа
были бы излишними.
Так
было во все время состояния Висленева заграницей при особе Бодростиной и так стояло дело и в минуту, когда Глафира,
прочтя подпись Кишенского под полученным ею письмом, дала Висленеву рукой знак удалиться.
Бодростина не обратила на него никакого внимания и продолжала
читать и перечитывать полученные ею письма, морщила лоб и болезненно оживлялась. Да и
было от чего.
Прочитав эти письма по возвращении с Висленевым из спиритической беседы, Глафира Васильевна уже не спала, и шум рано просыпающегося квартала не обеспокоил ее, а напротив,
был ей даже приятен: живая натура этой женщины требовала не сна, а деятельности, и притом, может
быть, такой кипучей, какой Глафира Бодростина до сих пор не оказывала ни разу.
Мы сейчас это поверим, — и Висленев засуетился, отыскивая по столу карандаш, но Глафира взяла его за руку и сказала, что никакой поверки не нужно: с этим она обернула пред глазами Висленева бумажку, на которой он за несколько минут
прочел «revenez bientôt» и указала на другие строки, в которых резко отрицался Благочестивый Устин и все сообщения, сделанные от его имени презренною Ребеккой Шарп, а всего горестнее то, что открытие это
было подписано авторитетным духом, именем которого, по спиритскому катехизису, не смеют злоупотреблять духи мелкие и шаловливые.
Меж тем Глафира позвала хозяина маленького отеля и, не обращая никакого внимания на Висленева, сделала расчет за свое помещение и за каморку Жозефа. Затем она отдала приказание приготовить ей к вечеру фиакр и отвезти на железную дорогу ее багаж. Когда все это
было сказано, она отрадно вздохнула из полной груди, взяла книгу и стала
читать, как будто ничего ее не ожидало.
Прочитав это письмо тотчас после короткого и быстрого свидания с мужем, Гордановым, Ропшиным и Кишенским, Глафире не
было особенного труда убедить их, что вытащенный из ванной комнаты и безмолвствовавший мокрый Жозеф возвратился в умопомешательстве, во имя которого ему должны
быть оставлены безнаказанно все его чудачества и прощены все беспокойства, причиненные им в доме.
Здесь, спиной к драпировке, а лицом к двери, за небольшим письменным столом, покрытым в порядке разложенными кипами бумаг, сидел генерал: он
был немного лыс, с очень добрыми, но привыкшими гневаться серыми глазками. При входе Бодростиной, генерал
читал и подписывал бумаги, не приподнялся и не тронулся с места, а только окинул гостью проницательным взглядом и, протянув ей левую руку, проговорил...
Михаил Андреевич тревожно глядел на человека, на присутствующих, взял трепетною рукой этот конверт, и, раскрыв его, вынул оттуда листок и, растерявшись, начал
читать вслух. Он, вероятно, хотел этим показать, что он не боится этого письма и несколько затушевать свое неловкое положение; но первые слова, которые он
прочел громко,
были: «Милостивый государь, вы подлец!»
Бедным, запоздавшим на свете русским вольтерьянцем, очевидно, совсем овладела шарлатанская клика его жены, и Бодростин плясал под ее дудку: он более получаса
читал пред Синтяниной похвальное слово Глафире Васильевне, расточал всякие похвалы ее уму и сердцу; укорял себя за несправедливости к ней в прешедшем и благоговейно изумлялся могучим силам спиритского учения, сделавшего Глафиру столь образцово-нравственною, что равной ей теперь как бы и не
было на свете.
Синтянину она не пригласила к себе и даже не спросила у нее ни о ком и ни о чем… Глядя на Лару, по ее лицу нельзя
было прочесть ничего, кроме утомления и некоторой тревоги. Она даже видимо выживала от себя Синтянину, и когда та с Форовым встали, она торопливо пожала им на пороге руки и тотчас же повернула в двери ключ.
— Что-ж, очень может
быть, что и
читал: вздору всякого много написано.
Ворошилов встал и, остановясь за притолкой в той же темной гостиной, начал наблюдать этого оригинала: Сид
читал, и в лице его не
было ни малейшей свирепости, ни злости. Напротив, это именно
был «верный раб», которого можно бы над большим поставить и позвать его войти во всякую радость господина своего. Он теперь
читал громче чем прежде, молился усердно и казалось, что ничего не слыхал и не видал.
— Вот она,
читайте… — и генеральша подала клочок нотной бумаги, на которой рукой Ларисы
было написано карандашом: «Я все перепортила, не могу больше жить. Прощайте. В конверте найдете все, что довело меня до самоубийства».
— Что говорить, я и не спорю — момент острый, это не то что гранпасьянс раскладывать. Однако, вот мы пришли, —
будет тебе надо мной в проповедничестве упражняться: я и Босюэта и Бурдалу когда-то
читал и все без покаяния остался. Теперь давай думать, куда нам идти: в дом, или в контору?
Меж тем в доме волнение стало уже успокоиваться и водворялся порядок: вскрытые и описанные тела Бодростина и Ларисы
были одеты и покрыты церковными покровами; к вечеру для них из города ожидались гробы; комната, в которой лежал труп самоубийцы,
была заперта, а в открытой зале над телом убитого уже отслужили панихиду, и старый заштатный дьякон, в старом же и также заштатном стихаре,
читал псалтырь.
Месяцев пять спустя после убийства и ряда смертей, заключивших историю больших, но неудавшихся замыслов Горданова и Глафиры, часов в одиннадцать утра раннего великопостного дня, по одной из больших улиц Петербурга шла довольно скорыми шагами молодая женщина в черной атласной шубе и черной шляпе. Она часто останавливалась против надписей об отдающихся внаймы квартирах,
читала их и опять, опустив на лицо вуаль, шла далее. Очевидно, она искала наемной квартиры и не находила такой, какая ей
была нужна.
«До последнего конца своего (
читал генерал) она не возроптала и не укорила Провидение даже за то, что не могла осенить себя крестным знамением правой руки, но должна
была делать это левою, чем и доказала, что у иных людей, против всякого поверья, и с левой стороны черта нет, а у иных он и десницею орудует, как у любезного духовного сына моего Павла Николаевича, который пред смертью и с Богом пококетничал.
И он подал вдове конверт, на котором
было написано ее имя, с припиской: «прошу распечатать и
прочесть немедленно».