Неточные совпадения
— Но
вы, Филетер Иваныч, шутите это или вправду
говорите,
что он едет сюда? — спросила серьезно Лариса.
— Но дело-то в том,
что если
вы чего не знаете, то я это знаю! —
говорил, смеясь, Висленев. — Знаю, дружок, Ларушка, все знаю, знаю даже и то, какая прекрасная женщина эта Александра Ивановна.
— Однако же-с, закон этого-с еще как будто не предусматривает, того,
что вы изволите
говорить, — прозвучал генерал.
—
Вы неисправимы, — промолвила генеральша и добавила, — я рада бы с
вами много
говорить, да Вера нездорова; но одно
вам скажу: по-моему, этот Горданов точно рефлектор, он все отражал и все соединял в фокусе, но
что же он нам сказал?
— Ну да! А это ложь. На самом деле я так же богата, как церковная мышь. Это могло быть иначе, но ты это расстроил, а вот это и есть твой долг, который ты должен мне заплатить, и тогда будет мне хорошо, а тебе в особенности… Надеюсь,
что могу с
вами говорить, не боясь
вас встревожить?
— Да
вы к
чему мне это
говорите? Мыслит всяк для себя.
— Да гроза непременно будет, а кто считает свое существование драгоценным, тому жутко на поле, как облака заспорят с землей.
Вы не поддавайтесь лучше этой гили,
что говорят, будто стыдно грозы трусить.
Что за стыд бояться того, с кем сладу нет!
—
Говорю вам,
что не обману.
— И потом…
чего вы хотите потом?
Говорите,
говорите,
чего вы хотите?.. Или, постойте,
вы гнушаетесь доносом, ну не надо доноса…
— Ничего я не отзвонила, потому
что он нынче держит немца лакея, ужасного болвана, которому он только кивнет, и тот сейчас выпроводит: уже такие примеры были и с Паливодовой, и с Ципри-Кипри, а денег он мне не отдал, потому
что,
говорит, «
вам больше не следует».
— Да, вру, вру, именно вру, Ванскок, но
вы, конечно, не станете никому об этом рассказывать, потому
что иначе я от всего отрекусь, да и Кишенскому не
говорите, как я шутил, чтобы вывести его на свежую воду.
— Ну, так я
вам скажу,
что я
вам удивляюсь,
что вы мне это
говорите, я никогда себя не продавал ни за большие деньги, ни за малые, и на княжеских любовницах жениться не способен.
— А я
вам удивляюсь и
говорю вам,
что будете
вы, сэр, кусать локоть, клянусь Патриком, будете, да не достанете. Бабиневич ведь, только ему об этом сказать, сейчас отхватит, а он ведь тоже из дворян.
— Успокойтесь, любезный Тихон Ларионович: я
вам не завидую и конкуренции
вам не сделаю; мои планы иные, и они, не в обиду
вам будь сказано, кажутся мне повернее ваших. А
вы вот
что… позволяете
вы говорить с
вами начистоту?
— Хорошо! Так откровенно
говоря, мы пойдем очень скоро.
Вы сами не можете жениться на дорогой
вам женщине, потому
что вы женаты.
— Пожалуйста, будьте покойны: будемте
говорить о цене, а товар я
вам сдам честно. Десять тысяч рублей за мужа, молодого, благовоспитанного, честного, глупого, либерального и такого покладистого,
что из него хоть веревки вей, это, по чести сказать, не дорого. Берете
вы или нет? Дешевле я не уступлю, а
вы другого такого не найдете.
— Я и не прошу вашего доверия: я не беру ни одного гроша до тех пор, пока
вы сами скажете,
что дело сделано основательно и честно.
Говорите только о цене, какая ваша последняя цена?
— Со мною нельзя рассуждать, потому
что я
говорю правду,
что я вопию к человеческому правосудию и состраданию; потому
что я убит, да, да, убит, уничтожен;
что у меня ничего нет, и с меня нечего взять, а с Алиной Дмитриевной и с Кишенским можно дела делать… Гм! — взглянул он, заскрипев зубами и ринувшись вперед на Горданова, — так вот же делайте, подлецы, делайте со мною,
что вы хотите! Делайте, а я
вас не боюсь.
— Разумеется! Ничего более и не нужно, как передышку. Кто
вам говорит, чтобы
вы его выпустили как птицу на волю? Уж наверно не я стану
вам это предлагать, да и он уже так загонялся,
что сам этого не требует, но дайте же ему передохнуть, чтоб он опять
вам пригодился. Пусть он станет хоть немножко на ноги, и тогда мы опять его примахнем.
—
Вы не знаете, о
чем говорите.
— А я
вам говорю,
что не тринадцать, а рубль шесть гривен.
— Да, я
говорю Бог знает
что, простите Христа ради меня, дуру,
что я
вам досаждаю. Я
вам скоро не стану более докучать. Я вижу,
что я точно стала глупа, и я уйду от
вас.
Вы не один раз
говорили мне,
что вы дружески расположены ко мне и даже меня уважаете; мне всегда было приятно этому верить, тем более,
что я и сама питаю к
вам и дружбу, и расположение, без этого я и не решилась бы сказать
вам того,
что пишу
вам во имя нашей испытанной дружбы.
Говорят,
что вы хотите совсем уйти от нас? и слухи эти, по-видимому, имеют основание.
Я
вас жду, потому
что у меня есть дело, по которому я непременно должна
поговорить с
вами».
Вы были всегда безукоризненно честны, но за это только почитают; всегда были очень умны, но… женщины учителей не любят, и… кто развивает женщину, тот работает на других, тот готовит ее другому;
вы наконец не скрывали, или плохо скрывали,
что вы живете и дышите одним созерцанием ее действительно очаровательной красоты, ее загадочной, как Катя Форова
говорит, роковой натуры;
вы, кажется, восторгались ее беспрерывными порываниями и тревогами, но…
До побежденных женщинам нет дела! Видите, какая я предательница для женщин; я
вам напоминаю то, о
чем должна бы стараться заставить
вас позабыть, потому
что Байрон этими словами, действительно,
говорит ужасную правду, и дает советы против женщин...
— Кроме того
говорю и о сердце. Мы с ним ведь старые знакомые и между нами были кое-какие счетцы.
Что же
вы думаете? Ведь он в глаза мне не мог взглянуть! А когда губернатор рекомендовал ему обратиться ко мне, как предводителю, и рассказать затруднения, которые он встретил в столкновениях с Подозеровым, так он-с не знал, как со мной заговорить!
Я сейчас заехал к Подозерову и
говорю: мой милый друг, vous êtes entièrement hors du chemin, [
вы совершенно не на том пути (франц.).] и
что же-с? — кончилось тем,
что мы с ним совсем разошлись.
— Михаил Андреевич,
вы божественно
говорите! — воскликнул Висленев и начал прощаться. Его немножко удерживали, но он сказал,
что ему необходимо нужно, и улетел домой, застал там Горданова с сестрой, которая была как-то смешана, и тут же рассказал новости об обращении Бодростина на сторону Павла Николаевича.
— Ах,
вам это помнится! Я очень рад, очень рад,
что вы это помните. Не правда ли, странный случай? Мне один медик
говорил,
что это совсем невозможно, почему же? не правда ли?
—
Что вы за вздоры
говорите? — воскликнул слегка шокированный Висленев и, вставши, начал ходить.
Не верю
вам,
что вы меня любите, но так и быть, пойду за
вас, а только знайте же, вперед
вам говорю,
что я дурно себя вела и честною девушкой назваться не могу».
Отец с матерью так и грохнули на пол, а Поталеев назад, но затем с выдержкой, прикрывая свою ретираду великодушием: «Во всяком случае, —
говорит, — чтобы доказать
вам,
что я
вас любил и жалею, скажите вашему обольстителю, чтоб он на
вас женился, и я буду о нем хлопотать, если он нуждается, и я всегда буду помогать
вам».
«
Что это, —
говорит, — за невнимание,
что вы даже язык не попросили меня
вам показать?» А Спиридонов отвечает: «
что же мне ваш язык смотреть?
Она его впросоньи спросила: «Кто
вы и
что вам нужно?» А он ей покивал и
говорит: «Не робей, я поправился!» Это было перед рассветом, а на заре пришли люди и
говорят: «Лекаря неживого нашли, заблудился и в канаве замерз».
— Я
вам говорила,
что покажу
вам настоящий антик, — заметила Бодростина, — надеюсь,
вы не скажете,
что я
вас обманула, — и с этим она тоже открыла глаза и, увидав гостя, воскликнула. — Кого я вижу, Андрей Иваныч! Давно ли?
— Мне необходимо с
вами говорить. После того,
что было вчера вечером в парке…
— Оставьте этот тон; я знаю,
что вы говорите то,
чего не чувствуете. Сделайте милость, ради
вас самой, не шутите со мною.
—
Что вы?.. Я
вас не оскорбил: я
говорю,
что вы лжете самим себе. Не верите? Я представлю на это доказательства. Если бы
вы не хотели меня знать,
вы бы уехали вчера и не остались на сегодня. Бросьте притворство. Наша встреча — роковая встреча. Нет силы, которая могла бы сдержать страсть, объемлющую все существо мое. Она не может остаться без ответа. Лариса, ты так мне нравишься,
что я не могу с тобой расстаться, но и не могу на тебе жениться… Ты должна меня выслушать!
— Так
что же
вы этого не
говорите?
— Глафира Васильевна! — перебил ее Подозеров. — То дело, о котором я сказал… теперь мне некогда уже о нем лично
говорить. Я болен и должен раньше лечь в постель… но вот в
чем это заключается. Он вынул из кармана конверт с почтовым штемпелем и с разорванными печатями и сказал: — Я просил бы
вас выйти на минуту и прочесть это письмо.
— Валентина была моя мать, и я люблю того, кого она любила, хотя он не был мой отец; но мне все
говорили,
что я даже похож на того, кого
вы назвали студентом Спиридоновым. Благодарю,
что вы, по крайней мере, переменили имена.
Водопьянов с неожиданною важностью кивнул ему головой и отвечал: — «да; мы это рассмотрим; —
вы будьте покойны, рассмотрим». Так
говорил долго тот, кого я назвал Поталеевым. Он умер… он приходил ко мне раз… таким черным зверем… Первый раз он пришел ко мне в сумерки… и плакал, и стонал… Я одобряю,
что вы отдали его состоянье его родным… большим дворянам… Им много нужно… Да вон видите… по стенам… сколько их… Вон старушка, зачем у нее два носа… у нее было две совести…
— Да, конечно,
вы должны делать все,
что я хочу! Иначе за
что же, за
что я могу
вам позволять надеяться на какое-нибудь мое внимание? Ну сами скажите: за
что?
что такое
вы могли бы мне дать,
чего сторицей не дал бы мне всякий другой?
Вы сказали: «каприз». Так знайте,
что и то,
что я с
вами здесь
говорю, тоже каприз, и его сейчас не будет.
— Не
говорите: переходы в этих случаях ужасно нехороши: от ходьбы ноги слабеют и руки трясутся и в глазу нет верности. И еще я
вам вот
что хотел сказать… это, разумеется, может быть, и не нужно, да я даже и уверен,
что это не нужно, но про всякий случай…
—
Чего нельзя? — огрызнулся майор. —
Вы еще не знаете,
что я хочу делать, а уж
говорите нельзя. Учитесь прежде разуму, а после
говорите!
—
Что за вопрос! Разумеется, я
вам могу и смею все
говорить прямо.
— Слышите ли
вы, слышите ли,
что я
говорю вам? — добивалась шепотом Лара, во всю свою силу сжимая руку больного и удерживая пальцами другой руки веки его глаз.
— Я боялся идти домой, — заговорил он, обратясь к генеральше, когда жена его вышла. — Думал: войду в сумерках, застану одну Торочку: она, бедное творенье, перепугается, — и пошел к
вам; а у
вас говорят,
что вы здесь, да вот как раз на нее и напал. Хотел было ей башмаки, да лавки заперты. А
что, где теперь Лариса Платоновна?