«Господу, — говорю, — было угодно меня таким создать», — да с сими словами и опять заплакал; опять сердце, знаете, сжалось: и сержусь на свои слезы и плачу. Они же, покойница, глядели, глядели на меня и этак молчком меня к себе одним пальчиком и поманули: я упал им в ноги, а они
положили мою голову в колени, да и я плачу, и они изволят плакать. Потом встали, да и говорят...
Неточные совпадения
Так как дело сие о
моей манкировке некоторою своей стороной касалось и гражданской власти, то, дабы
положить конец сей пустой претензии и обонпол, владыка послали меня объяснить сие важное дело губернатору.
Но и она,
моя лилейная и левкойная подруга,
моя роза белая, непорочная, благоуханная и добрая, и она снялась вслед за мною; поступью легкою ко мне сзади подкралась и,
положив на плечи мне свои малые лапки, сказала...
Но она, тонкая сия лукавица, заметив сие
мое упущение, поправила оное с невероятною оригинальностью: час тому назад пришла она,
положила мне на стол носовой платок чистый и, поцеловав меня, как бы и путная, удалилась ко сну.
Я его
положил на колени
мои, а он и оттоль падает.
Взяла к этому платку, что мне
положила, поднося его мне, потаенно прикрепила весьма длинную нитку, протянула ее под дверь к себе на постель и, лежачи на покое, платок
мой у меня из-под рук изволит, шаля, подергивать.
Служанке, которая подала ему стакан воды, он
положил на поднос двугривенный, и когда сия взять эти деньги сомневалась, он сам сконфузился и заговорил: „Нет, матушка, не обидьте, это у меня такая привычка“; а когда попадья
моя вышла ко мне, чтобы волосы мне напомадить, он взял на руки случившуюся здесь за матерью замарашку-девочку кухаркину и говорит: „Слушай, как вон уточки на бережку разговаривают.
Сергей-дьячок донес мне об этом, и я заблаговременно взял Ахиллу к себе и сдал его на день под надзор Натальи Николаевны, с которою
мой дьякон и провел время, сбивая ей в карафине сливочное масло, а ночью я
положил его у себя на полу и, дабы он не ушел, запер до утра всю его обувь и платье.
Марфа Андревна до сего времени, идучи с отцом Алексеем, всё о покосах изволили разговаривать и внимания на меня будто не обращали, а тут вдруг ступили ножками на крыльцо, оборачиваются ко мне и изволят говорить такое слово: «Вот тебе, слуга
мой, отпускная: пусти своих стариков и брата с детьми на волю!» и
положили мне за жилет эту отпускную…
— На волю? Нет, сударь, не отпускали. Сестрица, Марья Афанасьевна, были приписаны к родительской отпускной, а меня не отпускали. Они, бывало, изволят говорить: «После смерти
моей живи где хочешь (потому что они на меня капитал для пенсии
положили), а пока жива, я тебя на волю не отпущу». — «Да и на что, говорю, мне, матушка, она, воля? Меня на ней воробьи заклюют».
Так, не ошиблись вы: три клада // В сей жизни были мне отрада. // И первый
клад мой честь была, // Клад этот пытка отняла; // Другой был клад невозвратимый — // Честь дочери моей любимой. // Я день и ночь над ним дрожал: // Мазепа этот клад украл. // Но сохранил я клад последний, // Мой третий клад: святую месть. // Ее готовлюсь богу снесть.
— Небось некого в Сибири по дорогам грабить? — сказал Иоанн, недовольный настойчивостью атамана. — Ты, я вижу, ни одной статьи не забываешь для своего обихода, только и мы нашим слабым разумом обо всем уже подумали. Одежу поставят вам Строгоновы; я же
положил мое царское жалованье начальным и рядовым людям. А чтоб и ты, господин советчик, не остался без одежи, жалую тебе шубу с моего плеча!
Неточные совпадения
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более
моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души
моей. Если
мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я
полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Г-жа Простакова. А я тут же присяду. Кошелек повяжу для тебя, друг
мой! Софьюшкины денежки было б куды
класть…
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение
моей старости, а
мои попечении твое счастье. Пошед в отставку,
положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.
Если позволите мне сказать мысль
мою, я
полагаю истинную неустрашимость в душе, а не в сердце.
"Прибыл я в город Глупов, — писал он, — и хотя увидел жителей, предместником
моим в тучное состояние приведенных, но в законах встретил столь великое оскудение, что обыватели даже различия никакого между законом и естеством не
полагают.