Это была последняя запись между теми, которые Савелий прочитал, сидя над своею синею книгою; затем была
чистая страница, которая манила его руку «занотовать» еще одну «нотаточку», но протоиерей не решался авторствовать. Чтение синей книги, очевидно, еще более растрепало и разбило старика, и он, сложив на раскрытых листах календаря свои руки, тихо приник к ним лбом и завел веки.
Это была маленькая, совсем маленькая книжечка, с белыми,
чистыми страницами, но если посмотреть на свет, то на белых чистых страницах обрисовывались смешные фигурки маленьких карикатурных человечков.
Этим оканчивались старые туберозовские записи, дочитав которые старик взял перо и, написав новую дату, начал спокойно и строго выводить на
чистой странице: «Было внесено мной своевременно, как однажды просвирнин сын, учитель Варнава Препотенский, над трупом смущал неповинных детей о душе человеческой, говоря, что никакой души нет, потому что нет ей в теле видимого гнездилища.
Неточные совпадения
«Странный этот лекарь!» — повторила она про себя. Она потянулась, улыбнулась, закинула руки за голову, потом пробежала глазами
страницы две глупого французского романа, выронила книжку — и заснула, вся
чистая и холодная, в
чистом и душистом белье.
На левой —
чистой —
странице, противоположной титулу, русская надпись: «Видал. Лепарский».
— Видишь, как красиво рассеялись семена разума на
чистом этом поле? Ты, начиная записывать, всегда предварительно прочитывай эту заглавную
страницу. Ну, давай я начертаю тебе на память петые мною свадебные стихиры!
Он увидел бы, например, что между сиденьем и спинкой дивана затиснут был грязный батистовый платок, перед тем только покрывавший больное горло хозяйки, и что
чистый надет уже был теперь, лишь сию минуту; что под развернутой книгой журнала, и развернутой, как видно, совершенно случайно, на какой бог привел
странице, так что предыдущие и последующие листы перед этой
страницей не были даже разрезаны, — скрывались крошки черного хлеба и не совсем свежей колбасы, которую кушала хозяйка и почти вышвырнула ее в другую комнату, когда раздался звонок Бегушева.
Тетрадь красиво переплетена, и обрез бумаги золотой; сама белая,
чистая, и на всех исписанных
страницах нет ни одного грязного пятна;