Неточные совпадения
— Да
вот, тятенька…
я тебе привез гостинец от старателя Маркушки, — неторопливо проговорил Михалко, добывая из кармана штанов что-то завернутое в смятую серую бумагу.
— А
вот что
я скажу
тебе, Татьяна Власьевна: погубила
ты меня, иссушила!.. Господь
тебе судья!..
— Где уж… нет…
вот ужо
я тебе все обскажу…
— Ведь пятнадцать лет ее берег, Гордей Евстратыч… да… пуще глазу своего берег… Ну, да что об этом толковать!..
Вот что
я тебе скажу… Человека
я порешил… штегеря, давно это было…
Вот он, штегерь-то, и стоит теперь над моей душой… да… думал отмолить, а тут смерть пришла… ну,
я тебя и вспомнил… Видел жилку? Но богачество… озолочу
тебя, только по гроб своей жизни отмаливай мой грех… и старуху свою заставь… в скиты посылай…
— Думал
я про Шабалина… — заговорил Маркушка после тяжелой паузы. — Он бы икону снял со стены… да я-то ему, кровопивцу, не поверю… тоже
вот и другим… А
тебя я давно знаю, Гордей Евстратыч… особливо твою мамыньку, Татьяну Власьевну… ее-то молитва доходнее к Богу… да. Так
ты не хочешь Исусовой молитвой себя обязать?
—
Ты спрашивала
меня, мамынька, зачем
я поехал в Полдневскую, — заговорил Гордей Евстратыч, припирая за собой дверь. —
Вот, погляди, какую игрушку добыл…
— А у Вукола вон какой домина схлопан — небось, не от бедности!
Я ехал мимо-то, так загляденье, а не дом. Чем мы хуже других, мамынька, ежели нам Господь за родительские молитвы счастье посылает… Тоже и насчет Маркушки мы все справим по-настоящему, неугасимую в скиты закажем, сорокоусты по единоверческим церквам, милостыню нищей братии, ну, и
ты кануны будешь говорить. Грешный человек, а душа-то в нем христианская.
Вот и будем замаливать его грехи…
— А
я вот что
тебе скажу, милушка… Жили мы, благодарение Господу, в достатке, все у нас есть, люди нас не обегают: чего еще нам нужно?
Вот ты еще только успел привезти эту жилку в дом, как сейчас и начал вздорить… Разве это порядок? Мать
я тебе или нет? Какие
ты слова с матерью начал разговаривать? А все это от твоей жилки… Погляди-ко,
ты остребенился на сватьев-то…
Я своим умом так разумею, что твой Маркушка колдун, и больше ничего. Осиновым колом его надо отмаливать, а не сорокоустом…
— А бабушка-то?.. Да она
тебе все глаза выцарапает, а
меня на поклоны поставит.
Вот тебе и на саночках прокатиться… Уж и жисть только наша!
Вот Феня Пятова хоть на ярмарку съездила в Ирбит, а мы все сиди да посиди… Только ведь нашему брату и погулять что в девках; а тут
вот погуляй, как цепная собака. Хоть бы
ты меня увез, Алешка, что ли… Ей-богу! Устроили бы свадьбу-самокрутку, и вся тут. В Шабалинских скитах старики кого угодно сводом свенчают.
— То-то, был грех. Знаю
я вас всех, насквозь знаю! — загремел Порфир Порфирыч, вскакивая с дивана и принимаясь неистово бегать по комнате. — Все вы боитесь
меня как огня, потому что
я честный человек и взяток не беру… Да! Десять лет выслужил, у другого сундуки ломились бы от денег, а у
меня, кроме сизого носа да затвердения печенки, ничего нет… А отчего?..
Вот ты и подумай.
— Опять врешь… Знаешь пословицу: стар, да петух, молод, да протух.
Вот посмотри на
меня… Э!
я еще ничего… Хе-хе-хе!.. Да
ты вот что, кажется, не пьешь? Не-ет, это дудки… Золота захотел, так сначала учись пить.
Вот за это за самое
я тебя и произведу!
— Так
вот ты где поживаешь, Гордей Евстратыч! — заплетавшимся языком говорил Порфир Порфирыч. — Ничего, славный домик… Лучше, чем у
меня в Сосногорском. Только
вот печка очень велика…
—
Вот умру скоро, Татьяна Власьевна… Тяжело… давит… А
ты еще, святая душенька, ухаживаешь за
мной…
—
Вот что, Марк, — заговорила серьезно Татьяна Власьевна, — все
я думаю: отчего
ты отказал свою жилку Гордею Евстратычу, а не кому другому?.. Разве мало стало народу хоть у нас на Белоглинском заводе или в других прочих местах? Все
меня сумление берет… Только
ты уж по совести расскажи…
Вот я и порешил, чтобы оно досталось Гордею Евстратычу да
тебе, чтобы вы грех мой замаливали…
— Танцевать не танцевать, а в люди показаться совестно. Такие у попов страшные бывают… Славный!..
Я ему
вот когда-нибудь так в шею накладу, —
вот тебе и славный!
— Ого!.. Так вы
вот как?!. Ну, это все пустяки.
Я первая
тебя не отдам за Алешку — и все тут… Выдумала! Мало ли этаких пестерей на белом свете найдется, всех не пережалеешь… Погоди,
вот ужо налетит ясный сокол и прогонит твою мокрую ворону.
— И выходишь дура, если перечишь отцу.
Я к
тебе с добром, а
ты ко
мне… Погоди,
вот в Нижний с Вуколом поедем, такой
тебе оттуда гостинец привезу, что глаза у всех разбегутся.
— Дурища
ты, Нютка… Ей-богу!..
Вот еще моду затеяла… Эка беда, подумаешь, не стало ихнего брата, женихов-то… И по любви замуж выходят, да горе мыкают… Ей-богу,
я этому Алешке в затылок накладу.
— Ладно, ладно…
Ты вот за Нюшей-то смотри, чего-то больно она у
тебя хмурится, да и за невестками тоже. Мужик если и согрешит, так грех на улице оставит, а баба все домой принесет. На той неделе
мне сказывали, что Володька Пятов повадился в нашу лавку ходить, когда Ариша торгует… Может, зря болтают только, — бабенки молоденькие. А
я за ребятами в два глаза смотрю, они у
меня и воды не замутят.
— Ну, Ариша, так
вот в чем дело-то, — заговорил Гордей Евстратыч, тяжело переводя дух. — Мамынька
мне все рассказала, что у нас делается в дому. Ежели бы раньше не таили ничего, тогда бы ничего и не было… Так ведь?
Вот я с
тобой и хочу поговорить, потому как
я тебя всегда любил… Да-а. Одно
тебе скажу: никого
ты не слушай, окромя
меня, и все будет лучше писаного. А что там про мужа болтают — все это вздор… Напрасно только расстраивают.
— Хорошо… Ну, что муж
тебя опростоволосил, так это опять — на всякий чох не наздравствуешься…
Ты бы
мне обсказала все, так Михалко-то пикнуть бы не смел…
Ты всегда
мне говори все…
Вот я в Нижний поеду и привезу
тебе оттуда такой гостинец… Будешь
меня слушаться?
— А
я тебе вот что скажу, отец Крискент… Все у нас было ладно, а
ты заводишь смуту и свары… Для брагинского-то золота
ты всех нас разгонишь из новой церкви… Да! А помнишь, что апостол-то сказал: «Вся же благообразна и по чину вам да бывают». Значит, ежели есть староста и кандидат в старосты, так нечего свои-то узоры придумывать. Так и знай, отец Крискент.
—
Я еще у
тебя, Феня, в долгу, — говорил Гордей Евстратыч, удерживая на прощанье в своей руке руку Фени. — Знаешь за что? Если
ты не знаешь, так
я знаю… Погоди, живы будем, в долгу у
тебя не останемся. Добрая у
тебя душа,
вот за что
я тебя и люблю. Заглядывай к нам-то чаще, а то моя Нюша совсем крылышки опустила.
— Знаю, все знаю, чего и вы не знаете. Да… А
мне тебя жаль, Феня, касаточка,
вот как жаль.
— Так и отдать ее Алешке? — докончил Гордей Евстратыч и тихо так засмеялся. — Так
вот зачем
ты меня завела в свою горницу… Гм… Ежели бы это кто
мне другой сказал, а не
ты, так
я… Ну, да что об этом говорить. Может, еще что на уме держишь, так уж говори разом, и
я тебе разом ответ дам.
Не раз и не два думал
я помириться со всеми, как
вот с твоим тятенькой помирился, так поди же
ты — руки не подымались!
— Ну, так
я попрямее
тебе скажу: жены Гордею Евстратычу недостает!.. Кабы была у него молодая жена, все шло бы как по маслу…
Я и невесту себе присмотрел, только
вот с
тобой все хотел переговорить. Все сумлевался: может, думаю, стар для нее покажусь… А уж как она
мне по сердцу пришлась!.. Эх, на руках бы ее носил… озолотил бы… В шелку да в бархате стал бы водить.
— Нет, я-то как затмилась… — с тоской повторяла про себя Татьяна Власьевна, когда Феня рассказала ей все начисто, ничего не утаив. — Где у
меня глаза-то раньше были? И хоть бы даже раз подумала про Гордея Евстратыча, чтобы он отколол такую штуку…
Вот тебе и стишал!.. Он вон какие узоры придумал… Ах, грехи, грехи!.. У самого внучки давно, а он — жениться…
— Ну-ну…
Вот это самое!.. Ах
ты, касаточка… голубушка!.. А
я тебе гостинца из города на всякий случай захватил. Это за старое должок…
— Бог
тебя простит, а
я еще подумаю, — отвечала Татьяна Власьевна. —
Ты меня хотел убить, Гордей Евстратыч, да Господь не допустил
тебя. Знаю, кто
тебя наущал… все знаю. И
вот мой сказ
тебе: чтобы Алены Евстратьевны и духу не было и чтобы напредки она носу сюда не смела показывать…
— А… так
ты вот какие разговоры с отцом заводишь? — зарычал Гордей Евстратыч. — Погоди,
я тебя так проучу, что
ты у
меня узнаешь, как грубить…
— Ну, ну… Экая
ты, бабушка, упрямая! А
я еще упрямее
тебя… Отчего
ты не покажешь нам невесток своих и внучку? Знаю, что красавицы…
Вот мы с красавицами и будем обедать.
Я толстеньких люблю, бабушка… А Дуня у вас как огурчик.
Я с ней хороводы водил на Святках… И Ариша ничего.
— Одолжила, нечего сказать:
я с своей супругой… Ха-ха!.. Бабушка, да
ты меня уморить хочешь. Слышишь, Вукол:
мне приехать с супругой!.. Нет, бабушка, мы сегодня все-таки будем обедать с твоими красавицами… Нечего им взаперти сидеть. А что касается других дам, так
вот отец Крискент у нас пойдет за даму, пожалуй, и Липачек.
—
Вот тебе и клюква! — засмеялся Порфир Порфирыч. — Как же это так, Гордей Евстратыч?..
Я, пожалуй, на один бок наелся…
— Ну, Ариша,
ты все еще на
меня сердишься?.. А
я так ни на кого не сержусь… и глаза закрыл, будто ничего не вижу. Все вы
меня обманываете… Помнишь Порфира-то Порфирыча? Ничего
я тебе не сказал тогда, все износил… Потом вы зачали
меня с Михалкой обманывать… А разве
я слеп?.. Все знаю, все вижу и молчу…
Вот каков
я человек есть, и
ты это, Ариша, должна чувствовать. Да…
—
Вот каков у
тебя муженек-то! — рассказывал Гордей Евстратыч безответной Арише о подвигах Михалки. — А
мне тебя жаль, Ариша… Совсем напрасно
ты бедуешь с этим дураком.
Я его за делом посылаю в город, а он там от арфисток не отходит. Уж не знаю, что и делать с вами! Выкинуть на улицу, так ведь с голоду подохнете вместе и со своим щенком.
—
Вот только нам с этим укционом развязаться, — говорил Гордей Евстратыч в своей семье, — а там мы по-свойски расправимся с этими негодницами… На все закон есть, и каждый человек должен закону покориться: теперь
я банкрут — ну,
меня с укциону пустят;
ты вышла замуж —
тебя к мужу приведут. Потому везде закон, и супротив закону ничего не поделаешь… Разве это порядок от законных мужей бегать? Не-ет, мы их добудем и по-свойски разделаемся…
— А
я… пришел к
тебе… не тово… недаром, — признавался Зотушка косневшим языком. — Уж больно
меня… старуха-то доехала… Стра-асть доехала!.. Хоть
вот сейчас ложись… и помирай!
Вот я и пришел к
тебе… дельце маленькое есть…
— Ну, в этом ларе, в овсе, и ищи узелок… в правом углу… Только
вот что:
мне твоих денег не надо, а
ты мне отдай камешек, который лежит тут же с деньгами… только и всего…