Неточные совпадения
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну…
Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут,
как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две…
Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
«
Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках,
как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Я
как услышала, что Привалов приехал, так сейчас же и перекрестилась:
вот, думаю, господь
какого жениха Nadine послал…
— Что мне делается; живу,
как старый кот на печке. Только
вот ноги проклятые не слушают. Другой раз точно на чужих ногах идешь… Ей-богу! Опять, тоже
вот идешь по ровному месту, а левая нога начнет задирать и начнет задирать. Вроде
как подымаешься по лестнице.
—
Вот он, — проговорил Лука, показывая глазами на молодого красивого лакея с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только уж я сам доложу о вас, Сергей Александрыч… Да
какой вы из себя-то молодец… а! Я живой ногой… Ах ты, владычица небесная!..
— Устрой, милостивый господи, все на пользу… — вслух думал старый верный слуга, поплевывая на суконку. — Уж, кажется, так бы хорошо, так бы хорошо…
Вот думать, так не придумать!.. А из себя-то
какой молодец… в прероду свою вышел. Отец-от вон
какое дерево был:
как, бывало, размахнется да ударит, так замертво и вынесут.
— Да откуда это ты… вы…
Вот уж, поистине сказать,
как снег на голову. Ну, здравствуй!..
— Э, перестань, дружок, это пустое.
Какие между нами счеты…
Вот тебе спасибо, что ты приехал к нам, Пора, давно пора. Ну,
как там дела-то твои?
Как подумаю, что делается без меня на приисках, так
вот сердце кровью и обольется.
—
Вот, Лука, и мы с тобой дожили до радости, — говорил Бахарев, крепко опираясь на плечо верного старого слуги. — Видел,
какой молодец?..
— Мы ведь нынче со старухой на две половины живем, — с улыбкой проговорил Бахарев, останавливаясь в дверях столовой передохнуть. —
Как же, по-современному… Она ко мне на половину ни ногой.
Вот в столовой сходимся, если что нужно.
—
Вот и нет, — возразил старик. — Я
как давеча взглянул на него, — вылитый покойный Александр Ильич,
как две капли воды.
—
Как случится, Марья Степановна.
Вот буду жить в Узле, тогда постараюсь обедать в двенадцать.
Костя
вот уж пять лет работает на них,
как каторжный, и добился ежегодного дивиденда в триста тысяч рублей.
«Помните
вот это-то?», «А помните,
как Виктор…».
— На
вот, жил пятнадцать лет в столице, приехал — и рассказать нечего. Мы в деревне, почитай, живем, а вон
какие россказни распустили.
— Да, сошла, бедная, с ума…
Вот ты и подумай теперь хоть о положении Привалова: он приехал в Узел — все равно
как в чужое место, еще хуже. А знаешь, что загубило всех этих Приваловых? Бесхарактерность. Все они — или насквозь добрейшая душа, или насквозь зверь; ни в чем середины не знали.
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только
вот тебя и ждал, Вася. Надо мне с тобой переговорить… Все, что у меня есть, все оставляю моему внучку Сергею… Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей еще много горя будет,
как я умру…
— Ведь вы себе представить не можете, Марья Степановна,
какие гордецы все эти Ляховские и Половодовы!.. Уж поверьте мне, что они теперь мечтают… да, именно мечтают, что
вот приехал Привалов да прямо к ним в руки и попал…
—
Вот уж воистину сделали вы мне праздник сегодня… Двадцать лет с плеч долой. Давно ли
вот такими маленькими были, а теперь…
Вот смотрю на вас и думаю: давно ли я сама была молода, а теперь… Время-то, время-то
как катится!
—
Вот так Хина!.. Отлично устроила все, право. А помнишь, Nicolas,
как Ломтев в этих комнатах тогда обчистил вместе с Иваном Яковличем этих золотопромышленников?.. Ха-ха… В чем мать родила пустили сердечных. Да-с…
— Гм… — промычал Веревкин и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. — Дело
вот в чем, Сергей Александрыч… Я буду говорить с вами
как старый университетский товарищ. Гм… Одним словом, вы, вероятно, уже заметили, что я порядочно опустился…
—
Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом, и черту не брат! Нет,
вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким и, конечно, не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете, я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и сбросили в пропасть.
Как вы думаете, чьих рук это дельце?
— О да, — протянула Агриппина Филипьевна с приличной важностью. — Nadine Бахарева и Sophie Ляховская у нас первые красавицы… Да. Вы не видали Sophie Ляховской? Замечательно красивая девушка… Конечно, она не так умна,
как Nadine Бахарева, но в ней есть что-то такое, совершенно особенное. Да
вот сами увидите.
«
Вот так едят! — еще раз подумал Привалов, чувствуя,
как решительно был не в состоянии проглотить больше ни одного куска. — Да это с ума можно сойти…»
— Дело не в персоне, а в том… да
вот лучше спроси Александра Павлыча, — прибавила Антонида Ивановна. — Он, может быть, и откроет тебе секрет,
как понравиться mademoiselle Sophie.
— А
как сестра русские песни поет… — говорил Веревкин, когда они выходили на подъезд. —
Вот ужо в следующий раз я ее попрошу. Пальчики, батенька, оближешь!
— Ну, к отцу не хочешь ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой был, а то о тебе же сердце болит…
Вот отец-то
какой у нас: чуть что — и пошел…
Антонида Ивановна, по мнению Бахаревой, была первой красавицей в Узле, и она часто говорила, покачивая головой: «Всем взяла эта Антонида Ивановна, и полнотой, и лицом, и выходкой!» При этом Марья Степановна каждый раз с коротким вздохом вспоминала, что «
вот у Нади, для настоящей женщины, полноты недостает, а у Верочки кожа смуглая и волосы на руках,
как у мужчины».
Мать — немка, хоть и говорит с Хиной по-французскому; отец на дьячка походит, а
вот — взять хоть ту же Антониду Ивановну, —
какую красоту вырастили!..
Раньше эти вечера были скучны до тошноты, потому что на половине Марьи Степановны собиралось только исключительно женское общество, да и
какое общество: приплетется старуха Размахнина, придет Павла Ивановна со своими бесконечными кружевами, иногда навернется еще какая-нибудь старушка —
вот и все.
— Мудрено что-то, — вздыхала Марья Степановна. — Не пойму я этого Сережу… Нету в нем чего-то, характеру недостает: собирается-собирается куда-нибудь, а глядишь — попал в другое место. Теперь
вот тоже относительно Нади:
как будто она ему нравится и
как будто он ее даже боится… Легкое ли место — такому мужчине какой-нибудь девчонки бояться! И она тоже мудрит над ним… Я уж вижу ее насквозь: вся в родимого батюшку пошла, слова спросту не молвит.
— Нет, это пустяки. Я совсем не умею играть…
Вот садитесь сюда, — указала она кресло рядом с своим. — Рассказывайте,
как проводите время. Ах да, я третьего дня, кажется, встретила вас на улице, а вы сделали вид, что не узнали меня, и даже отвернулись в другую сторону. Если вы будете оправдываться близорукостью, это будет грешно с вашей стороны.
— Вы приехали
как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой,
как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали,
какой переполох устроил этот мальчик, ваш брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы
как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу…
Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
Рядом с ней стоял в своем сером балахоне Половодов; он всем корпусом немного подался вперед,
как пловец, который вот-вот бросится в воду.
— Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег?
Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать,
вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— Купцы…
Вот и ступай к своим Панафидиным, если не умел жить здесь. Твой купец напьется водки где-нибудь на похоронах, ты повезешь его, а он тебя по затылку…
Вот тебе и прибавка! А ты посмотри на себя-то, на рожу-то свою — ведь лопнуть хочет от жиру, а он — «к Панафидиным… пять рублей прибавки»! Ну, скажи, на чьих ты хлебах отъелся,
как боров?
— Для вас прежде всего важно выиграть время, — невозмутимо объяснял дядюшка, — пока Веревкин и Привалов будут хлопотать об уничтожении опеки, мы устроим самую простую вещь — затянем дело. Видите ли, есть в Петербурге одна дама. Она не куртизанка,
как принято понимать это слово,
вот только имеет близкие сношения с теми сферами, где…
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и знал, что Привалов не болен, а просто заперся у себя в комнате, никого не принимает и сам никуда не идет.
Вот уж третья неделя пошла,
как он и глаз не кажет в бахаревский дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся о нем.
— Ах, угодники-бессребреники!.. Да Данила Семеныч приехал… А уж я по его образине вижу, што он не с добром приехал: и черт чертом, страсть глядеть. Пожалуй,
как бы Василия-то Назарыча не испужал… Ей-богу!
Вот я и забежал к вам… потому…
— Цветет-то она цветет, да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а
вот счастья господь и не посылает… Долго ли до греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох
как прост, Данилушка. И в кого уродился, подумаешь… Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
—
Как зачем?
Вот мило… Снеси газеты и извинись, что раньше не догадался этого сделать… Понял?
— Видишь, Надя,
какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал,
как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю
вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— Ах,
вот за это я вас люблю, Борис Григорьич…
Как и чем прикажете благодарить? Я вам что-нибудь вышью…
— Оскар Филипыч, Оскар Филипыч, Оскар Филипыч… А что, если ваш Оскар Филипыч подведет нас? И
какая странная идея пришла в голову этому Привалову…
Вот уж чего никак не ожидал! Какая-то филантропия…
— О да, слышал… Ведь
вот, подумаешь,
какой странный случай вышел! — удивлялся Ляховский.
Привалов ничего не отвечал. Он думал о том, что именно ему придется вступить в борьбу с этой всесильной кучкой.
Вот его будущие противники, а может быть, и враги. Вернее всего, последнее. Но пока игра представляла закрытые карты, и можно было только догадываться, у кого
какая масть на руках.
— А вы
вот где, батенька, скрываетесь… — заплетавшимся языком проговорил над самым ухом Привалова Веревкин; от него сильно пахло водкой, и он смотрел кругом совсем осовелыми глазами. — Важно… — протянул Веревкин и улыбнулся пьяной улыбкой. Привалов в первый еще раз видел, что Веревкин улыбается, — он всегда был невозмутимо спокоен,
как все комики по натуре.
— Я устала… — слабым голосом прошептала девушка, подавая Лоскутову свою руку. — Ведите меня в мою комнату…
Вот сейчас направо, через голубую гостиную. Если бы вы знали,
как я устала.
— Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня в крови — органическая потребность в таком рабстве? Возьмите то, для чего живет заурядное большинство: все это так жалко и точно выкроено по одной мерке. А стоит ли жить только для того, чтобы прожить,
как все другие люди…
Вот поэтому-то я и хочу именно рабства, потому что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…