Неточные совпадения
Досифея с изумлением посмотрела кругом, потом стремительно выбежала из комнаты
и через минуту была на террасе, где Надежда Васильевна читала
книгу.
— Вот ты
и оставайся с своей
книгой, а Сергей Александрыч поедет к Ляховскому да на Зосе
и женится.
—
И отлично! Теперь вам остается только действовать,
и я буду надеяться на вашу опытность. Вы ведь пользуетесь успехом у женщин
и умеете с ними дела водить, ну вам
и книги в руки. Я слышал мельком, что поминали Бахареву, потом дочь Ляховского…
Письменный стол был завален деловыми бумагами
и расчетными
книгами всевозможных форматов
и цветов; ими очень искусно было прикрыто оборванное сукно
и облупившаяся ореховая оклейка стола.
Половодов скрепя сердце тоже присел к столу
и далеко вытянул свои поджарые ноги; он смотрел на Ляховского
и Привалова таким взглядом, как будто хотел сказать: «Ну, друзья, что-то вы теперь будете делать… Посмотрим!» Ляховский в это время успел вытащить целую кипу бумаг
и бухгалтерских
книг, сдвинул свои очки совсем на лоб
и проговорил деловым тоном...
Чтение черновой отчета заняло больше часа времени. Привалов проверил несколько цифр в
книгах, — все было верно из копейки в копейку, оставалось только заняться бухгалтерскими
книгами. Ляховский развернул их
и приготовился опять унестись в область бесконечных цифр.
Нужно было, по крайней мере, месяц поработать над этими счетами
и бухгалтерскими
книгами, чтобы овладеть самой сутью дела.
Даже самый беспорядок в этих комнатах после министерской передней, убожества хозяйского кабинета
и разлагающегося великолепия мертвых залов, — даже беспорядок казался приятным, потому что красноречиво свидетельствовал о присутствии живых людей: позабытая на столе
книга, начатая женская работа, соломенная шляпка с широкими полями
и простеньким полевым цветочком, приколотым к тулье, — самый воздух, кажется, был полон жизни
и говорил о чьем-то невидимом присутствии, о какой-то женской руке, которая производила этот беспорядок
и расставила по окнам пахучие летние цветы.
На столе перед диваном в беспорядке стояли чашки с простывшим недопитым кофе
и лежала раскрытая
книга.
Марья Степановна сидела в кресле
и сквозь круглые очки в старинной оправе читала «Кириллову
книгу». В трудные минуты жизни она прибегала к излюбленным раскольничьим
книгам, в которых находила всегда
и утешение
и подкрепление. Шаги Привалова заставили ее обернуться. Когда Привалов появился в дверях, она поднялась к нему навстречу, величавая
и спокойная, как всегда. Они молча обменялись взглядами.
Только
книга в почерневшем кожаном переплете с медными застежками была новостью для Привалова,
и он машинально рассматривал теперь тисненые узоры на обложке этой
книги, пока Марья Степановна как ни в чем не бывало перебирала разные пустяки, точно они только вчера расстались
и в их жизни ничего не произошло нового.
На письменном столе, кроме бумаг
и конторских
книг, кучей лежали свернутые трубочкой планы
и чертежи, части деревянной модели, образчики железных руд, пробы чугуна
и железа
и еще множество других предметов, имевших специально заводское значение.
Между окнами стоял небольшой письменный стол, у внутренней стены простенькая железная кровать под белым чехлом, ночной столик, этажерка с
книгами в углу, на окнах цветы, — вообще вся обстановка смахивала на монастырскую келью
и понравилась Привалову своей простотой.
Завтрак был подан в столовой. Когда они вошли туда, первое, что бросилось в глаза Привалову, был какой-то господин, который сидел у стола
и читал
книгу, положив локти на стол. Он сидел вполоборота, так что в первую минуту Привалов его не рассмотрел хорошенько.
— Лоскутов? Гм. По-моему, это — человек, который родился не в свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он
и зарылся в
книги с головой. А между тем в другом месте
и при других условиях он мог бы быть крупным деятелем… В нем есть эта цельность натуры, известный фанатизм — словом, за такими людьми идут в огонь
и в воду.
Зося сделалась необыкновенно внимательна в последнее время к Надежде Васильевне
и часто заезжала навестить ее, поболтать или увезти вместе с собой кататься. Такое внимание к подруге было тоже новостью,
и доктор не мог не заметить, что во многом Зося старается копировать Надежду Васильевну, особенно в обстановке своей комнаты, которую теперь загромоздила
книгами, гравюрами серьезного содержания
и совершенно новой мебелью, очень скромной
и тоже «серьезной».
Чтобы попасть в тон нового настроения, которое овладело Зосей, Половодов в свободное время почитывал серьезные статейки в журналах
и даже заглядывал в ученые
книги.
Комната девушки с двумя окнами выходила в сад
и походила на монашескую келью по своей скромной обстановке: обтянутый пестрым ситцем диванчик у одной стены, четыре стула, железная кровать в углу, комод
и шкаф с
книгами, письменный стол, маленький рабочий столик с швейной машиной — вот
и все.
Девушка не могла даже заниматься по-прежнему,
и раскрытая
книга оставалась недочитанной, начатая работа валилась из рук.
Нет, он был слишком счастлив, чтобы анализировать настоящее,
и принимал его как совершившийся факт, как первую страничку открывшейся перед ним
книги любви.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть
книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Аммос Федорович. Нет, нет! Вперед пустить голову, духовенство, купечество; вот
и в
книге «Деяния Иоанна Масона»…
Была тут также лавочка // С картинами
и книгами, // Офени запасалися // Своим товаром в ней.
«А статских не желаете?» // — Ну, вот еще со статскими! — // (Однако взяли — дешево! — // Какого-то сановника // За брюхо с бочку винную //
И за семнадцать звезд.) // Купец — со всем почтением, // Что любо, тем
и потчует // (С Лубянки — первый вор!) — // Спустил по сотне Блюхера, // Архимандрита Фотия, // Разбойника Сипко, // Сбыл
книги: «Шут Балакирев» //
И «Английский милорд»…
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера //
И не милорда глупого — // Белинского
и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…