Неточные совпадения
— Я и теперь их
люблю, — отвечал Привалов на энергичные жесты Досифеи. — Спасибо, что
не забыла меня…
Старшего сына, Костю, Бахарев тоже очень
любил, но тот почти совсем
не жил дома, а когда, по окончании университетского курса, он вернулся домой, между ними и произошли те «контры», о которых Лука сообщил Привалову.
Не потому, что они стоят так дорого, и даже
не потому, что с этими именно заводами срослись наши лучшие семейные воспоминания, — нет, я
люблю их за тот особенный дух, который вносит эта работа в жизнь.
— Да так… Куда ты с ними? Дело твое холостое, дома присмотреть некому.
Не больно вы
любите молиться-то. А у меня неугасимая горит, кануны старушки говорят.
— Послу-ушай, Привалов… я тебя
люблю… а ты
не знаешь ничего… не-ет…
— Да… Но ведь миллионами
не заставишь женщину
любить себя… Порыв, страсть — да разве это покупается на деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право,
не знаю, что находят мужчины в этой вертлявой Зосе?.. Ну, скажите мне, ради бога, что в ней такого: маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!
Дядюшка Оскар Филипыч принадлежал к тому типу молодящихся старичков, которые постоянно улыбаются самым сладким образом, ходят маленькими шажками, в качестве старых холостяков
любят дамское общество и непременно имеют какую-нибудь странность: один боится мышей, другой
не выносит каких-нибудь духов, третий целую жизнь подбирает коллекцию тросточек разных исторических эпох и т. д.
Оскар Филипыч, как мы уже знаем,
любил удить рыбу и сейчас только вернулся с Аллой откуда-то с облюбованного местечка на реке Узловке, так что
не успел еще снять с себя своего летнего парусинового пальто и держал в руках широкополую соломенную шляпу.
— Наоборот: я так
люблю эту мирную обстановку в вашем доме и ничего
не желал бы лучшего.
— Я бы устроила так, чтобы всем было весело… Да!.. Мама считает всякое веселье грехом, но это неправда. Если человек работает день, отчего же ему
не повеселиться вечером? Например: театр, концерты, катание на тройках… Я
люблю шибко ездить, так, чтобы дух захватывало!
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки
любила мать и сестру. Может быть, если бы они
не были богаты,
не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
— Отчего вы никогда
не заглянете ко мне? — ласково корила Половодова Хионию Алексеевну, застегивая шведскую перчатку. — Ах, как у вас мило отделан домик… я
люблю эту милую простоту. Кстати, Хиония Алексеевна, когда же я наконец увижу вас у себя? Александр утро проводит в банке… Вы, кажется, с ним
не сходитесь характерами?.. Но это пустяки, он только кажется гордым человеком…
Он старался забыть ее, старался
не думать о ней, а между тем чувствовал, что с каждым днем
любит ее все больше и больше,
любит с безумным отчаянием.
«Если ты действительно
любишь ее, — шептал ему внутренний голос, — то полюбишь и его, потому что она счастлива с ним, потому что она
любит его…» Гнетущее чувство смертной тоски сжимало его сердце, и он подолгу
не спал по ночам, тысячу раз передумывая одно и то же.
Но он
не ограничивался одной Зосей, а бежал так же стремительно в нижний этаж, где жили пани Марина и Давид. Конечно, пани Марина очень
любила русскую водку, но она
не забыла еще, как танцевала с крутоусым Сангушко, и знала толк в забавках. Гордый и грубый с пани Мариной в обыкновенное время, Альфонс Богданыч теперь рассыпался пред ней мелким бесом и в конце концов добивался-таки своего.
— О! пани Марина, кто же
не знает, что вы первая красавица… во всей Польше первая!.. Да… И лучше всех танцевали мазурочки, и одевались лучше всех, и все
любили пани Марину без ума. Пани Марина сердится на меня, а я маленький человек и делал только то, чего хотел пан Игнатий.
— Послушайте… — едва слышно заговорила девушка, опуская глаза. — Положим, есть такая девушка, которая
любит вас… а вы считаете ее пустой, светской барышней, ни к чему
не годной. Что бы вы ответили ей, если бы она сказала вам прямо в глаза: «Я знаю, что вы меня считаете пустой девушкой, но я готова молиться на вас… я буду счастлива собственным унижением, чтобы только сметь дышать около вас».
— Вы
не можете… Ха-ха!.. И вот единственный человек, которого я уважала… Отчего вы
не скажете мне прямо?.. Ведь я умела же побороть свой девический стыд и первая сказала, что вас
люблю… Да… а вы даже
не могли отплатить простой откровенностью на мое признание, а спрятались за пустую фразу. Да, я в настоящую минуту в тысячу раз лучше вас!.. Я теперь поняла все… вы
любите Надежду Васильевну… Да?
— Я ничего
не требую от тебя… Понимаешь — ничего! — говорила она Привалову. —
Любишь — хорошо, разлюбишь —
не буду плакать… Впрочем, часто у меня является желание задушить тебя, чтобы ты
не доставался другой женщине. Иногда мне хочется, чтобы ты обманывал меня, даже бил… Мне мало твоих ласк и поцелуев, понимаешь? Ведь русскую бабу нужно бить, чтобы она была вполне счастлива!..
— Если человек, которому я отдала все, хороший человек, то он и так будет
любить меня всегда… Если он дурной человек, — мне же лучше: я всегда могу уйти от него, и моих детей никто
не смеет отнять от меня!.. Я
не хочу лжи, папа… Мне будет тяжело первое время, но потом все это пройдет. Мы будем жить хорошо, папа… честно жить. Ты увидишь все и простишь меня.
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О Надежде Васильевне
не было сказано ни одного слова, точно она совсем
не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так
любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
— О нет… тысячу раз нет, Софья Игнатьевна!.. — горячо заговорил Половодов. — Я говорю о вашем отце, а
не о себе… Я
не лев, а вы
не мышь, которая будет разгрызать опутавшую льва сеть. Дело идет о вашем отце и о вас, а я остаюсь в стороне. Вы
любите отца, а он, по старческому упрямству, всех тащит в пропасть вместе с собой. Еще раз повторяю, я
не думаю о себе, но от вас вполне зависит спасти вашего отца и себя…
— Ах, боже мой! Как ты
не можешь понять такой простой вещи! Александр Павлыч такой забавный, а я
люблю все смешное, — беззаботно отвечала Зося. — Вот и Хину
люблю тоже за это… Ну, что может быть забавнее, когда их сведешь вместе?.. Впрочем, если ты ревнуешь меня к Половодову, то я тебе сказала раз и навсегда…
—
Не буду, ничего
не буду говорить, делай как хочешь, я знаю только то, что
люблю тебя.
— Знаете ли, Сергей Александрыч, что вы у меня разом берете все? Нет, гораздо больше, последнее, — как-то печально бормотал Ляховский, сидя в кресле. — Если бы мне сказали об этом месяц назад, я ни за что
не поверил бы. Извините за откровенность, но такая комбинация как-то совсем
не входила в мои расчеты. Нужно быть отцом, и таким отцом, каким был для Зоси я, чтобы понять мой, может быть, несколько странный тон с вами… Да, да. Скажите только одно: действительно ли вы
любите мою Зосю?
Но она
любила совсем
не так, как
любят другие женщины: в ее чувстве
не было и тени самопожертвования, желания отдать себя в чужие руки, — нет, это была гордая любовь, одним взглядом покорявшая все кругом.
Она
не может меня
любить», — с тоской думал он, держа в своей руке ее холодную маленькую руку.
Напрасно старик искал утешения в сближении с женой и Верочкой. Он горячо
любил их, готов был отдать за них все, но они
не могли ему заменить одну Надю. Он слишком
любил ее, слишком сжился с ней, прирос к ней всеми старческими чувствами, как старый пень, который пускает молодые побеги и этим протестует против медленного разложения. С кем он теперь поговорит по душе? С кем посоветуется, когда взгрустнется?..
Только одно еще смущало Привалова: Половодов
любил Зосю — это очевидно из всего его поведения; Половодов, без сомнения, очень проницательный и дальновидный человек; как же он
не мог предвидеть торжества своей интриги и ошибся всего на какой-нибудь один месяц?..
Как опекуна и как тестя Привалов
не уважал Ляховского, но как замечательно умного человека он его
любил.
Скоро у Надежды Васильевны завелось в Гарчиках самое обширное бабье знакомство, а во флигельке
не переводились разные древние старушки, которых Надежда Васильевна особенно
любила.
«Милый и дорогой доктор! Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко… Вы — единственный человек, которого я когда-нибудь
любила, поэтому и пишу вам. Мне больше
не о ком жалеть в Узле, как, вероятно, и обо мне
не особенно будут плакать. Вы спросите, что меня гонит отсюда: тоска, тоска и тоска… Письма мне адресуйте poste restante [до востребования (фр.).] до рождества на Вену, а после — в Париж. Жму в последний раз вашу честную руку.
Она так давно
не видала отца, которого всегда безумно
любила.
Ты-то вот сама
не замечала этого человека, а мы его видели и видим, как он тебя
любит.
Ну, скажу тебе откровенно, Сергея Александрыча я
люблю и уважаю, но
не могу ему всего доверить…
— Я
не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только то, что Привалов
любил тебя раньше и
любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей! В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго мужа… Деточка, ничего
не отвечай мне сейчас, а только скажи, что подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…