С отъездом Луки Назарыча весь Ключевской завод вздохнул свободнее, особенно господский дом, контора и фабрика. Конечно, волю объявили, — отлично, а все-таки
кто его знает… Груздев отвел Петра Елисеича в кабинет и там допрашивал...
— А
кто его знает, ваше высокоблагородие… Может, и раньше думали, — напрасно старался припомнить Тит. — Конешно, этово-тово, думали, а настоящий разговор пошел быдто с весны…
Неточные совпадения
У закостеневшего на заводской работе Овсянникова была всего единственная слабость, именно эти золотые часы. Если
кто хотел найти доступ в
его канцелярское сердце, стоило только завести речь об
его часах и с большею или меньшею ловкостью похвалить
их. Эту слабость многие
знали и пользовались ею самым бессовестным образом. На именинах, когда Овсянников выпивал лишнюю рюмку,
он бросал
их за окно, чтобы доказать прочность. То же самое проделал
он и теперь, и Нюрочка хохотала до слез, как сумасшедшая.
Теперь запричитала Лукерья и бросилась в свою заднюю избу, где на полу спали двое маленьких ребятишек. Накинув на плечи пониток, она вернулась, чтобы расспросить старика, что и как случилось, но Коваль уже спал на лавке и, как бабы ни тормошили
его, только мычал. Старая Ганна не
знала, о
ком теперь сокрушаться: о просватанной Федорке или о посаженном в машинную Терешке.
— Ну, не буду, не буду!.. Конечно, строгость необходима, особенно с детьми… Вот у тебя дочь, у меня сын, а еще
кто знает, чем
они утешат родителей-то на старости лет.
— Молчать! — завизжал неистовый старик и даже привскочил на месте. — Я все
знаю!.. Родной брат на Самосадке смутьянит, а ты
ему помогаешь… Может, и мочеган ты не подучал переселяться?..
Знаю, все
знаю… в порошок изотру… всех законопачу в гору, а тебя первым… вышибу дурь из головы… Ежели мочегане уйдут,
кто у тебя на фабрике будет работать? Ты подумал об этом… ты… ты…
— Посмеяться тебе охота надо мной, — отвечала задумчиво Наташка. — Ведь есть
кому платки-то дарить, а меня оставь. И то сиротство заело…
Знаю я ваши-то платки. С
ними одного сраму не расхлебаешь…
— Это не резон, милый ты мой… Прохарчишься, и все тут. Да… А ты лучше,
знаешь, что сделай… Отдавай мне деньги-то, я
их оберну раза три-четыре в год, а процент пополам. Глядишь, и набежит тысчонка-другая. На Самосадке-то не прожить… Я для тебя говорю, а ты подумай хорошенько. Мне-то все равно, тебе платить или
кому другому.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «
Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Вор ворует, зато уж он про себя и знает, что он подлец; а вот я слышал про одного благородного человека, что почту разбил; так
кто его знает, может, он и в самом деле думал, что порядочное дело сделал!
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое…
кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
— Полно, не распечатывай, Илья Иваныч, — с боязнью остановила его жена, —
кто его знает, какое оно там письмо-то? может быть, еще страшное, беда какая-нибудь. Вишь, ведь народ-то нынче какой стал! Завтра или послезавтра успеешь — не уйдет оно от тебя.
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?»
Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как
его узнаешь,
кто он?
О! я шутить не люблю. Я
им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя
знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не
знаю твоей книжки, однако читай ее, читай.
Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из
них все то, что переведено по-русски.
Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Правдин. А
кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь
знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об
нем то, что вселило в душу мою истинное к
нему почтение. Что называют в
нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие
его прямодушия. Отроду язык
его не говорил да, когда душа
его чувствовала нет.