Неточные совпадения
Теперь роли переменились. Женившись, Галактион
сделался совершенно
другим человеком. Свою покорность отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился, хотя и не вдруг. Это была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего на то, что Галактион начал относиться к нему свысока, как к младенцу, — выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему
сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже
других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
— Нет, я серьезно… Мы с ней сразу
друзьями сделались.
Она дошла до того, что принялась тосковать о муже и даже плакала. И добрый-то он, и любил ее, и напрасно за
других страдает. Галактиону приходилось теперь частенько ездить с ней в острог на свидания с Полуяновым, и он поневоле
делался свидетелем самых нежных супружеских сцен, причем Полуянов плакал, как ребенок.
Потом ему
делалось обидно, что
другие малыгинские зятья все зажили по-новому, кончая Галактионом, и только он один остался точно за штатом.
Галактион как-то чутьем понял, что Емельян едет с мельницы украдом, чтобы повидаться с женой, и ему
сделалось жаль брата. Вся у них семья какая-то такая, точно все прячутся
друг от
друга.
Одним словом, с первого же раза Мышников и Галактион
сделались настоящими врагами и взаимно ненавидели
друг друга.
На поверку оказалось, что Замараев действительно знал почти все, что
делалось в Заполье, и мучился, что «новые народы» оберут всех и вся, — мучился не из сожаления к тем, которых оберут, а только потому, что сам не мог принять деятельного участия в этом обирании. Он знал даже подробности готовившегося похода Стабровского против
других винокуров и по-своему одобрял.
Впрочем, и сам Галактион начинал уже терять сознание разницы между промышленным добром и промышленным злом. Это
делалось постепенно, шаг за шагом. У Галактиона начинала вырабатываться философия крупных капиталистов, именно, что мир создан специально для них, а также для их же пользы существуют и
другие людишки.
Он
сделался своим человеком у Замараевых и первым
другом.
Припоминая «мертвяка», рядом с которым он провел ночь, Вахрушка долго плевался и для успокоения пил опять стаканчик за стаканчиком, пока совсем не отлегло от души. Э, наплевать!.. Пусть
другие отвечают, а он ничего не знает. Ну, ночевал действительно, ну, ушел — и только. Вахрушке даже
сделалось весело, когда он представил себе картину приятного пробуждения
других пьяниц в темной.
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч!
Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только
делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
Целых три дня продолжались эти галлюцинации, и доктор освобождался от них, только уходя из дому. Но роковая мысль и тут не оставляла его. Сидя в редакции «Запольского курьера», доктор чувствовал, что он стоит сейчас за дверью и что маленькие частицы его постепенно насыщают воздух. Конечно,
другие этого не замечали, потому что были лишены внутреннего зрения и потому что не были Бубновыми. Холодный ужас охватывал доктора, он весь трясся, бледнел и
делался страшным.
Потом Михею Зотычу
сделалось страшно уже не за себя, а за
других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже всякого зверя человек, когда господь лишит разума.
Конечно, пан Казимир заставляет желать многого, чтобы
сделаться приличным совершенством, но все равно
другого выбора нет.
Неточные совпадения
— Да вот комара за семь верст ловили, — начали было головотяпы, и вдруг им
сделалось так смешно, так смешно… Посмотрели они
друг на дружку и прыснули.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше
делается не здесь, на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них
другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
В среде людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время ни о чем
другом не говорили и не писали, как о Славянском вопросе и Сербской войне. Всё то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время,
делалось теперь в пользу Славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры — всё свидетельствовало о сочувствии к Славянам.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого
другого, что
делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там
делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро
сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он чувствовал, что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго. Он с
другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к брату, затрогивая его за самые больные места.