Неточные совпадения
— Был
такой грех, Флегонт Василич… В том роде, как утенок попался: ребята
с покоса привели. Главная причина — не прост человек. Мало ли бродяжек в лето-то пройдет по Ключевой; все они на один покрой, а этот какой-то мудреный и нас всех дурачками зовет…
Ермилыч даже закрыл глаза, когда задыхавшийся под напором бешенства писарь ударил кулаком по столу. Бродяга тоже съежился и только мигал своими красными веками. Писарь выскочил из-за стола, подбежал к нему, погрозил кулаком, но не ударил, а израсходовал вспыхнувшую энергию на окно, которое распахнул
с треском,
так что жалобно зазвенели стекла. Сохранял невозмутимое спокойствие один Вахрушка, привыкший к настоящему обращению всякого начальства.
— Ну, ну, ладно! — оборвала ее Анфуса Гавриловна. — Девицы, вы приоденьтесь к обеду-то. Не то штоб уж совсем на отличку, а как порядок требовает. Ты, Харитинушка, барежево платье одень, а ты, Серафимушка, шелковое, канаусовое, которое тебе отец из Ирбитской ярманки привез… Ох, Аграфена, сняла ты
с меня голову!.. Ну, надо ли было дурище наваливаться на
такого человека, а?.. Растерзать тебя мало…
— Я тебе наперво домишко свой покажу, Михей Зотыч, — говорил старик Малыгин не без самодовольства, когда они по узкой лесенке поднимались на террасу. — В прошлом году только отстроился. Раньше-то некогда было. Семью на ноги поднимал, а меня господь-таки благословил: целый огород девок. Трех
с рук сбыл, а трое сидят еще на гряде.
— Уж это што говорить: извелись на модах вконец!.. Матери-то в сарафанах еще ходят, а дочкам фигли-мигли подавай… Одно разоренье
с ними. Тяжеленько
с дочерями, Михей Зотыч, а
с зятьями-то вдвое… Меня-таки прямо наказал господь. Неудачлив я на зятьев.
— Покедова бог хранил. У нас у всех
так заведено. Да и дом каменный, устоит. Да ты, Михей Зотыч, сними хоть котомку-то. Вот сюда ее и положим, вместе
с бурачком и палочкой.
— Што, на меня любуешься? — пошутил Колобов, оправляя пониток. — Уж каков есть: весь тут. Привык по-домашнему ходить, да и дорожка выпала не близкая. Всю Ключевую, почитай, пешком прошел. Верст
с двести будет…
Так оно по-модному-то и неспособно.
«Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить,
так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный
таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни
с которого краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
— Есть и
такой грех. Не пожалуемся на дела, нечего бога гневить. Взысканы через число… Только опять и то сказать, купца к купцу тоже не применишь. Старинного-то, кондового купечества немного осталось, а развелся теперь разный мусор. Взять вот хоть этих степняков, — все они
с бору да
с сосенки набрались. Один приказчиком был, хозяина обворовал и на воровские деньги в люди вышел.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли
так и ушли. Чего же это мы
с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
Старик должен был сам подойти к девочке и вывел ее за руку. Устюше было всего восемь лет. Это была прехорошенькая девочка
с русыми волосами, голубыми глазками и пухлым розовым ротиком. Простое ситцевое розовое платьице делало ее
такою милою куколкой. У Тараса Семеныча сразу изменился весь вид, когда он заговорил
с дочерью, — и лицо сделалось
такое доброе, и голос ласковый.
Другой
такой реки и в Расее
с огнем не сыщешь.
— Особенное тут дело выходит, Тарас Семеныч. Да… Не спросился Емельян-то, видно, родителя. Грех тут большой вышел… Там еще, на заводе, познакомился он
с одною девицей… Ну, а она не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому как или ему в православные идти, или ей в девках сидеть.
Так это самое дело и затянулось: ни взад ни вперед.
— И то я их жалею, про себя жалею. И Емельян-то уж в годах. Сам не маленький… Ну, вижу, помутился он, тоскует… Ну, я ему раз и говорю: «Емельян, когда я помру, делай, как хочешь. Я
с тебя воли не снимаю».
Так и сказал. А при себе не могу дозволить.
Михей Зотыч ужасно волновался и несколько раз ссылался на покойную жену, которая еще не
так бы поступила
с ослушниками отцовской воли.
Дед
так и прожил «колобком» до самой смерти, а сын, Михей Зотыч, уже был приписан к заводским людям, наравне
с другими детьми.
Его спасли
так называемые отрядные работы, которые сдавались своим же заводским рабочим
с торгов.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не
с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся,
так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а
с другими на равной ноге. Всего лучше Галактион держал себя
с будущим тестем, который закрутил
с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал
такой вид, что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного мужа, а теперь жених-то в одну руку
с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
Галактиону Михеичу вдруг сделалось совестно, потому что он не мог ответить невесте
так же искренне и просто. Собственно невеста ему и нравилась, ему хотелось иногда ее приласкать, сказать ласковое словечко, но все как-то не выходило, да и свадебные гости мешали. Жениху
с невестой не приходилось оставаться
с глазу на глаз.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично пел, еще лучше плясал и вообще был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой,
так что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч.
С женихом он сейчас же перешел на «ты» и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
— Не будет добра, Флегонт Васильич. Все говорят, что неправильная свадьба. Куда торопились-то? Точно на пожар погнали. Так-то выдают невест
с заминочкой… А все этот старичонко виноват. От него все…
Серафима Харитоновна тихо засмеялась и еще раз поцеловала сестру. Когда вошли в комнату и Серафима рассмотрела суслонскую писаршу, то невольно подумала: «Какая деревенщина стала наша Анна! Неужели и я
такая буду!» Анна действительно сильно опустилась, обрюзгла и одевалась чуть не по-деревенски. Рядом
с ней Серафима казалась барыней. Ловко сшитое дорожное платье сидело на ней, как перчатка.
— Отлично. Нам веселее… Только вот старичонко-то того… Я его просто боюся. Того гляди, какую-нибудь штуку отколет. Блаженный не блаженный, а около этого. Такие-то вот странники больше по папертям стоят
с ручкой.
Вот
с отцом у Галактиона вышел
с первого раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в
так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на три, где Ключевая точно была сдавлена каменными утесами.
— Так-с… да. А как же, например,
с закупкой хлеба, Галактион Михеич? Ведь большие тысячи нужны будут.
— О девяти поставах будет мельница-то, — жаловался Ермилыч. — Ежели она, напримерно, ахнет в сутки пятьсот мешков? Съест она нас всех и
с потрохами. Где хлеба набраться на
такую прорву?
Начать
с того, что мельницу он считал делом
так себе, пока, а настоящее было не здесь.
Сколько хлопот
с мельницей, а дело все-таки мертвое.
Впрочем, Галактион упорно отгонял от себя все эти мысли.
Так, глупость молодая, и больше ничего. Стерпится — слюбится. Иногда Серафима пробовала
с ним заговаривать о серьезных делах, и он видел только одно, что она ровно ничего не понимает. Старается подладиться к нему и не умеет.
Солдат никак не мог примириться
с этой теорией спасения души, но покорялся по солдатской привычке, — все равно нужно же кому-нибудь служить. Он очень скоро подпал под влияние своего нового хозяина, который расшевелил его крестьянские мысли. И как ловко старичонко умел наговаривать,
так одно слово к другому и лепит, да
так складно.
— Ах, ты какой, право!.. Лучше бы своротить
с дороги. Неровен час… Ежели пьяный,
так оно лучше не попадаться ему на глаза.
Когда исправничий экипаж покатил дальше, Вахрушка снял шапку и перекрестился. Он еще долго потом оглядывался и встряхивал головой.
С этого момента он проникся безграничным удивлением к смелости Михея Зотыча: уж если исправника Полуянова не испугался,
так чего же ему бояться больше?
Мальчик был
такой ласковый, и Серафима полюбила его
с первого раза, как родного брата.
Это была первая женщина, которую Симон видел совсем близко, и эта близость поднимала в нем всю кровь,
так что ему делалось даже совестно, особенно когда Серафима целовала его по-родственному. Он потихоньку обожал ее и боялся выдать свое чувство. Эта тайная любовь тоже волновала Серафиму, и она напрасно старалась держаться
с мальчиком строго, — у ней строгость как-то не выходила, а потом ей делалось жаль славного мальчугана.
Были приглашены также мельник Ермилыч и поп Макар. Последний долго не соглашался ехать к староверам, пока писарь не уговорил его. К самому новоселью подоспел и исправник Полуянов, который обладал каким-то чутьем попадать на
такие праздники. Одним словом, собралась большая и веселая компания. Как-то все выходило весело, начиная
с того, что Харитон Артемьевич никак не мог узнать зятя-писаря и все спрашивал...
Он теперь лежал на постели
с закрытыми глазами, опухший, налитый пьяным жиром, а над ним наклонилась Харитина,
такая цветущая, молодая, строгая.
—
Так вы ее, совесть-то свою, в процент отдавайте… А я тебе скажу пряменько, немец: не о чем нам
с тобой разговоры разговаривать…
так, попусту, языком болтать…
— Послушай, старичок, поговорим откровенно, — приставал Штофф. — Ты живой человек, и я живой человек; ты хочешь кусочек хлеба
с маслом, и я тоже хочу…
Так? И все другие хотят, да не знают, как его взять.
— Да ведь мне, батюшка, ничего от вас и не нужно, — объяснил Штофф, не сморгнув глазом. — Престо, счел долгом познакомиться
с вами,
так как будем жить в соседях.
— А какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого есть,
так и
с ним некуда деться. Переваливай его
с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
— Как не согласен? Что не согласен? Да как ты смеешь разговаривать
так с отцом, щенок?
— Завтра, то есть сегодня, я уеду, — прибавил он в заключение. — Если что вам понадобится,
так напишите. Жена пока у вас поживет… ну,
с неделю.
«А денег я тебе все-таки не дам, — думал старик. — Сам наживай — не маленький!.. Помру, вам же все достанется. Ох, миленькие,
с собой ничего не возьму!»
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших.
Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась
с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
На Галактиона
так и пахнуло душистою волной, когда он подошел к Харитине. Она была в шерстяном синем платье, красиво облегавшем ее точеную фигуру. Она нарочно подняла руки, делая вид, что поправляет волосы, и все время не спускала
с Галактиона своих дерзких улыбавшихся глаз.
— Ну, а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону
с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего, вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он
так смешно ухаживает за мной.
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок
с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто
так, приехали — и делу конец. В большой столовой во всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок
с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
Что-то
такое горячее прилило к самому сердцу Галактиона, ему вдруг захотелось веселиться и называть хозяйку тоже Пашенькой, как Голяшкин, но в самый интересный момент опять появился старичок
с утиным носом и помешал.