— Истинно так, — подхватил саратовец. — А знаешь,
как медведь в лесу дуги гнет? Гнет — не парит, переломит — не тужит. Так и он. Ты не смотри, что ласков он до тебя, не гляди, что возлюбил тебя. Разведает про дочку, мигнуть не успеешь — на другой салтык поворотит. Тогда держись только.
Неточные совпадения
— Думала я поговорить с ним насчет этого, да не знаю,
как приступиться, — сказала Манефа. — Крутенек. Не знаешь,
как и подойти. Прямой
медведь.
Так однажды, увидавши издали речку, побежали мы к ней водицы напиться; бежим, а из камышей
как прыгнет на нас зверь дикий, сам полосатый и ровно кошка, а величиной с
медведя; двух странников растерзал во едино мгновенье ока…
«Эка здоровенный игумен-то
какой, ровно из матерого дуба вытесан… — думал, глядя на него, Патап Максимыч. — Ему бы не лестовку в руку, а пудовый молот… Чудное дело,
как это он с разбойниками-то не справился… Да этакому старцу хоть на пару
медведей в одиночку идти… Лапища-то
какая!.. А молодец Богу молиться!..
Как это все у него стройно да чинно выходит…»
— Меня бойчей — вот
как, — оживляясь, ответила Фленушка. — Чуть не всем домом вертит. На что родитель —
медведь, и того к рукам прибрала. Такая стала отважная, такая удалая, что беда.
— Пустое городишь, — сухо ответила Настя. — Играют же свадьбы «уходом», не мы первые, не мы и последние… Да с чего ты взял это, голубчик?.. Тятенька ведь не
медведь какой… Да что пустое толковать!.. Дело кончено — раздумывать поздно, — решительно сказала Настя. — Вот тебе кольцо, вот тебе и лента.
Ему вторили
как бы пушечные выстрелы, стоны падавших деревьев, вой спасавшихся от гибели волков, отчаянный рев
медведей.
А
как свиделся Перфил Григорьич с отцом Михаилом да рассказал ему про свои похожденья, отец Михаил и говорит: «Дурак ты, дурак, Перфил Григорьич, чаруса-то и был невидимый град, а
медведь — отец-вра́тарь; тебе б у него благословиться, тут бы тебе град Китеж и открылся…
Смолк Василий Борисыч, а сам про себя подумывает: «Ничего нé видя, ровно
медведь на дыбах заревел; что ж будет,
как про все он узнает?.. Ох, Господи, Господи!.. Возвратихся на страсть, егда ýнзе ми терн, беззаконие познах и греха моего не покрых!..»
Чапурин —
медведь,
как есть
медведь.
— А ежели Патапка проведает? — возразил Сушило. — Двадцать деревень может поднять, целу армию выставит. С ним связаться беда —
медведь,
как есть
медведь.
Тем временем Разумихин пересел к нему на диван, неуклюже,
как медведь, обхватил левою рукой его голову, несмотря на то, что он и сам бы мог приподняться, а правою поднес к его рту ложку супу, несколько раз предварительно подув на нее, чтоб он не обжегся.
И только. Как ни ловил он какой-нибудь знак, какой-нибудь намек, знаменательное слово, обмененный особый взгляд, — ничего! Та же простота, свобода и доверенность с ее стороны, то же проникнутое нежностию уважение и готовность послужить ей, «
как медведь», — со стороны Тушина, и больше ничего!
Накамура,
как медведь, неловко влезал на место, где сидели полномочные, сжимал, по привычке многих японцев, руки в кулаки и опирал их о колени, морщил лоб и говорил с важностью.
Неточные совпадения
Городничий. Чш! экие косолапые
медведи — стучат сапогами! Так и валится,
как будто сорок пуд сбрасывает кто-нибудь с телеги! Где вас черт таскает?
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, // Ценою в два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, // В день царских именин // Спускал
медведя дикого // С своим, и Оболдуева //
Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // —
Как не понять!
С большущей сивой гривою, // Чай, двадцать лет не стриженной, // С большущей бородой, // Дед на
медведя смахивал, // Особенно
как из лесу, // Согнувшись, выходил.
— Я думаю, надо иметь большую силу для охоты на
медведей, — сказал Алексей Александрович, имевший самые туманные понятия об охоте, намазывая сыр и прорывая тоненький,
как паутина, мякиш хлеба.
Не успел он выйти на улицу, размышляя об всем этом и в то же время таща на плечах
медведя, крытого коричневым сукном,
как на самом повороте в переулок столкнулся тоже с господином в
медведях, крытых коричневым сукном, и в теплом картузе с ушами.