Елизавета Петровна, любившая театральные представления, в то время даваемые в сухопутном кадетском корпусе, однажды приехала туда нечаянно и,
придя в театр, увидала на сцене спящего молодого человека, бывшего уже на выпуске.
Что касается Летучего, то этот прогоревший сановник, выдохшийся даже по части анекдотов из «детской жизни», спился окончательно и
приходил в театр с бутылкой водки в кармане, выпивал ее через горлышко где-нибудь в темном уголке, а потом забирался в самый дальний конец партера, ложился между стульями и мирно почивал.
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры великий князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович
пришли в театре на сцену… Великий князь что-то такое сострил. Тогда государь обращается к Каратыгину и говорит: «Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
— С трепетом сердца я
пришел в театр, но первое появление на сцене грациозной в своей простоте девушки очаровало зал, встретивший ее восторженными аплодисментами… Успех был огромный. На другой день все газеты были сплошной похвалой молодой артистке. Положение ее в труппе сразу упрочилось… А там что ни новая роль, то новый успех.
В заключение беседы нашей приятель мой, Марко… Вот по отчеству забыл; а чуть ли не Петрович? Ну, бог с ним! как был, так и был; может, и теперь есть — так он-то советовал мне ежедневно
приходить в театры: тут-де, кроме что всего насмотришься, да можно многое перенять. Причем дал мне билетик на завтра, сказав, что будет преотличная штука: царица Дидона и опера. Я обещался; с тем и пошел.
Неточные совпадения
Но Дронов не
пришел, и прошло больше месяца времени, прежде чем Самгин увидел его
в ресторане «Вена». Ресторан этот печатал
в газетах объявление, которое извещало публику, что после
театра всех известных писателей можно видеть
в «Вене». Самгин давно собирался посетить этот крайне оригинальный ресторан,
в нем показывали не шансонеток, плясунов, рассказчиков анекдотов и фокусников, а именно литераторов.
Были у ляпинцев и свои развлечения —
театр Корша
присылал им пять раз
в неделю бесплатные билеты на галерку, а цирк Саламонского каждый день, кроме суббот, когда сборы всегда были полные,
присылал двадцать медных блях, которые заведующий Михалыч и раздавал студентам, требуя за каждую бляху почему-то одну копейку. Студенты охотно платили, но куда эти копейки шли, никто не знал.
Купаться
в бассейн Сандуновских бань
приходили артисты лучших
театров, и между ними почти столетний актер, которого принял
в знак почтения к его летам Корш. Это Иван Алексеевич Григоровский, служивший на сцене то
в Москве, то
в провинции и теперь игравший злодеев
в старых пьесах, которые он знал наизусть и играл их еще
в сороковых годах.
— Да ведь он же режиссер. Ну,
пришлют ему пьесу для постановки
в театре, а он сейчас же за мной.
Прихожу к нему тайком
в кабинет. Двери позатворяет, слышу —
в гостиной знакомые голоса, товарищи по сцене там, а я, как краденый. Двери кабинета на ключ. Подает пьесу — только что с почты — и говорит:
Ярченко послал через Симеона приглашение, и актер
пришел и сразу же начал обычную актерскую игру.
В дверях он остановился,
в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой рукой перед серединой груди, как актер, изображающий на
театре пожилого светского льва или директора банка. Приблизительно этих лиц он внутренне и представлял себе.