Неточные совпадения
Совсем выбились из
сил, ходя
по сыпучему песку; наконец какой-то добрый человек показал им на баржи, что стояли далеко от берега, чуть
не на самом стрежне реки.
Купечество того
не желает, непотребство ему противно, потому хоша мы люди и грешные, однако ж
по силе возможностей кобей бесовских бегаем…
— Да ты стой!.. Стой, говорят тебе!.. Все кости переломал, — изо всей мочи кричит Меркулов,
не понимая, с чего это Веденеев вздумал на нем пробовать непомерную свою
силу. — Разденешься ли ты?.. Посмотри, как меня всего перепачкал… Ступай в ту комнату, переоденься… На вот тебе халат, да и мне
по твоей милости надо белье переменить.
Многие годы так хозяйствовал
Сила Петрович и стал одним из первых мужиков
по целому уезду, был он в почете
не у одних крестьян, и господа им
не брезговали.
Не по нраву пришлось это
Силе Петрову.
— Полно, родная, перестань убиваться, — любовно молвил он ей, положив руку на ее плечо. — Бог
не без милости,
не унывай, а на него уповай. Снова пошлет он тебе и хорошую жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному Господу — ведь мы к нему с земной печалью, а он, свет, к нам с небесной милостью. Для того и
не моги отчаиваться,
не смей роптать. То знай, что на каждого человека Бог
по силе его крест налагает.
По ревизским сказкам и
по волостным спискам семейство
Силы Чубалова значилось в четверниках; отец из годов еще
не вышел, а было у него два взрослых сына да третий подросток, шестнадцати лет.
По моему рассужденью, Онисим Самойлыч
по своей ненасытности и
по великой отважности беспременно в большом накладе останется, дело завел широкое, а закончить
не стало
силы.
Жена Колышкина была дома. Только воротилась она от вятских сродников, где часто и подолгу гащивала. Впервые еще увиделась с ней Аграфена Петровна.
Не больше получаса поговорили они и стали старыми знакомыми, давнишними подругами… Хорошие люди скоро сходятся, а у них у обеих — у Марфы Михайловны и Аграфены Петровны — одни заботы, одни попеченья: мужа успокоить, деток разуму научить, хозяйством управить да бедному
по силе помощь подать.
Смутилась Дуня, трепет стал пробегать
по ее телу,
не в
силах она была прямо смотреть на многолюбимую прежде подругу, слезы из глаз выступали.
— Об этом, отец Прохор, нечего и толковать, — сказал Поликарп Андреич. — Опричь того, что Марку Данилычу я всегда и во всякое время со всякой моей радостью готов услужить, насколько
сил и уменья станет, мы бы и по-человечеству должны были принять участие в таком несчастье Авдотьи Марковны.
Не соскучилась бы только у нас, — прибавил он, обращаясь к Дуне.
Взяться некем, самому
не под
силу была работа, к седьмому десятку тогда уж подходило, ну и захирело все
по дому.
— Матушка Манефа ни в какие дела теперь
не вступает, все дела
по обителям мне препоручила, — сказала мать Филагрия. — Теперь она здесь, в Комарове, приехала сюда на короткое время, а живет больше в городе, в тех кельях, что накупила на случай выгонки. Целая обитель у нее там, а я здешними делами заправляю, насколько подает Господь
силы и крепости. Отдайте мне, это все одно и то же. И прежде ведь матушка Манефа принимала, а расписки всем я писала. Ермолаю Васильичу рука моя известна.
— Я теперь уже не тот заносчивый мальчик, каким я сюда приехал, — продолжал Аркадий, — недаром же мне и минул двадцать третий год; я по-прежнему желаю быть полезным, желаю посвятить все мои силы истине; но я уже не там ищу свои идеалы, где искал их прежде; они представляются мне… гораздо ближе. До сих пор я не понимал себя, я задавал себе задачи, которые мне
не по силам… Глаза мои недавно раскрылись благодаря одному чувству… Я выражаюсь не совсем ясно, но я надеюсь, что вы меня поймете…
И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было
не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь свою!
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими
силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки
по швам.)
Не смею более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч —
по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Не жнет,
не пашет — шляется //
По коновальской должности, // Как
сил не нагулять?
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока
не пустит
по миру, //
Не отойдя сосет!
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел
по грудь // С натуги!
По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты,
сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками //
По мелочам ушла!