Неточные совпадения
Вышла я сегодня на базар,
пришла раным-ранешенько, возá
еще не развязывали, хотелось подешевле купить кой-чего на Масленицу…
Три недели
еще прошло — «пролетье» наступило, Евдокия-плющиха
пришла весну снаряжать.
Сама
еще не вполне сознавая неправду, Дуня сказала, что без отца на нее скука напала. Напала та скука с иной стороны. Много думала Дуня о запоздавшем к обеду отце, часто взглядывала в окошко, но на память ее
приходил не родитель, а совсем чужой человек — Петр Степаныч. Безотвязно представал он в ее воспоминаньях… Светлый образ красивого купчика в ярком, блестящем, радужном свете она созерцала…
Чиста, непорочна Наташа была, сердечных тревог
еще не изведала — ее пора
еще не
пришла.
А крещеное имя было ему Корней Евстигнеев. Был он тот самый человек, что когда-то в молодых
еще годах из Астрахани пешком
пришел, принес Марку Данилычу известие о погибели его брата на льдинах Каспийского моря. С той поры и стал он в приближенье у хозяина.
Дуня
еще сидела у Дорониных, а Марко Данилыч
еще не
приходил к ним, как с праздничным лицом влетел в комнату Дмитрий Петрович. Первым словом его было...
— Экой провор! — ласково ударив по плечу нареченного зятя, молвил Зиновий Алексеич. — Молодцом, Никитушка! Не успел приехать, и товар к нему
еще не
пришел, а он уж и сбыл его… Дело! Да что ж мы стоим да пустые лясы-балясы ведем? — вдруг спохватился Доронин. — Лизавета Зиновьевна, твое, сударыня, дело!.. Что не потчуешь жениха?.. Прикажь самоварчик собрать да насчет закусочки похлопочи…
И смотреть ни на кого не хочет:
придет на поварню басурманский вельможа да подвернется ей не в добрый час, Матрена Васильевна, много не говоря, хвать его скалкой по лбу да на придачу
еще обругает.
— Полно хныкать-то, ничего не видя, — с досадой сказал Марко Данилыч. — Подите-ка лучше закусить припасите чего-нибудь — белужинки звено да провесной белорыбицы, икорки зернистой поставьте да селедочек копченых, водочки анисовой да желудочной, мадерцы бутылочку. Обедать
еще не скоро, а пожевать что-то охота
пришла.
— Пока
еще нет, — сказал Меркулов. —
Приходили вчера, им и цены и условия сказали и товар показали весь без остатка. Да ведь это не настоящие покупатели, — ищейки.
— Кузнец Вахрамей говорил в воскресенье, — прибавила Аннушка, — что к нему на кузницу
приходил из Фатьянки какой-то тамошний покузнечить, так он, слышь, поминал, что ихняя барыня раньше Покрова в Фатьянку не будет. А зиму, слышь, здесь будет жить — конопатчиков уж наняли дом-от конопатить. Хотели было и штукатурить, да время-то уж поздненько, да к тому ж дом-от
еще не осел.
И городские власти
пришли: городничий, исправник с заседателем, стряпчий, секретари, чуть не все приказные,
пришел и штатный смотритель училища, а за ним стая ребятишек, только что распущенных из класса, поспешил под гору и отец протоиерей, чтоб
еще разок щегольнуть перед горожанами только что полученною камилавкой.
— Ничего, благодетель, не знаю, никогда до этого не доходила, — отвечала Дарья Сергевна. — Где бы, кажись, кончить?.. В прежни годы к Покрову да на Казанскую работников отпускали, а теперь
еще и Вздвиженье не
пришло и хлеб с поля на гумна
еще не двинулся. Поговорите с приказчиком, с Васильем Фадеевым, он должен знать. Сегодня же велю ему побывать к вам.
С того часу как приехал Чапурин, в безначальном до того доме Марка Данилыча все само собой в порядок
пришло. По прядильням и на пристани пошел слух, что заправлять делами приехал не то сродник, не то приятель хозяина, что денег у него куры не клюют, а своевольничать не даст никому и подумать. И все присмирело, каждый за своим делом, а дело в руках так и горит.
Еще никто в глаза не видал Патапа Максимыча, а властная его рука уже чуялась.
Пешком, бодрым
еще шагом,
пришли старые друзья-приятели: отставной каптенармус Григорий Устюго́в да отставной фельдфебель Кузьма Богатырев.
Кроме Иларии да Сандулии,
еще несколько духовных
пришло на великий собор.
Пришел заштатный поп Меркул, два монаха из окрестных монастырей — люди постные, набожные, незлобивые, строгие в жизни и совершенные бессребреники.
«У Макарья теперь тятенька, — одна за другой
приходят мысли к ней. — В хлопотáх да в заботах сидит в мурье каравана. Не так жил летошний год со мной… Кто его теперь порадует, кто утешит, кто успокоит?.. Когда-то увижусь с ним?.. Когда-то по-прежнему стану коротать с ним время, да
еще с сердечной Дарьей Сергевной?.. Что я за агница обетованная? Кому я обетованная?.. Бежать, бежать!.. Или в самом деле нет отсюда возврата?»
Всякими мерами увлекают они особенно юных, неустоявшихся
еще в вере и благочестии, всячески соблазняют их, напускают на них какое-то одурение, и те, потеряв волю и рассудок,
приходят в исступленье и говорят сами не знают что.
Помолчав немного, Егор Сергеич
еще выпил чашку чая и продолжал рассказ, постепенно воодушевляясь и
приходя в исступленный восторг...
Но время шло, не было ни дыма студеничного, ни солнечного помрачения, ни чудных пругов, ни царя бездны Аполлиона — один умер, другой тогда
еще не
пришел.
Сильный, всемогущий хочет, дабы до кончины мира
еще больше людей
пришло в покаяние и стали б они достойны небесных венцов, от начала веков уготованных».
Пришла и Дуня, но не надела она радельной рубахи и села у входных дверей. Сильно была она взволнована. Егор Сергеич обещал ей тотчас после раденья открыть тайну духовного супружества. Марья Ивановна также не сняла обыкновенного своего платья и села рядом с Дуней. Так же точно сидели они теперь, как в тот раз, когда Дуня в первый
еще раз была в сионской горнице.
Слышит Дуня — смолкли песни в сионской горнице. Слышит — по обеим сторонам кладовой раздаются неясные голоса, с одной — мужские, с другой — женские. Это Божьи люди в одевальных комнатах снимают «белые ризы» и одеваются в обычную одежду.
Еще прошло несколько времени, голоса стихли, послышался топот, с каждой минутой слышался он тише и тише. К ужину, значит, пошли. Ждет Дуня. Замирает у ней сердце — вот он скоро
придет, вот она узнает тайну, что так сильно раздражает ее любопытство.
— Хоть все лазы облазил, а не нашел.
Пришлет ли, нет ли леску, Бог его знает, а красненькую пожаловал. Нам и то годится… А ведь Авдотья-то Марковна богачка страшная, к тому и добра и милостива, как заметила я. Поди, не десять рублей даст Петровичу. Соверши, Господи, во благо ее возвращение в дом родительский! Такой богачки ни разу
еще не приводилось Петровичу выручать из этого дома.
Только что услыхала Дуня о болезни отца, минуты две или три не могла слова сказать. Потом, закрывши лицо руками и громко зарыдав, без чувств упала на не прибранную
еще постель Аграфены Петровны. Не скоро
пришла в себя, не скоро собралась с силами.
Под эти слова
еще человека два к Колышкину в гости
пришли, оба пароходные. Петр Степаныч ни того, ни другого не знал. Завязался у них разговор о погоде, стали разбирать приметы и судить по ним, когда на Волге начнутся заморозки и наступит конец пароходству. Марфа Михайловна вышла по хозяйству. Улучив минуту, Аграфена Петровна кивнула головой Самоквасову, а сама вышла в соседнюю комнату; он за нею пошел.
И вошел в беседу девичью, парней никого
еще не
приходило. Все диву дались, увидавши такого гостя.
Еще при первых словах отца Прасковья Патаповна молча вышла из горницы больной матери.
Пришла к себе и прямо на постель. Раскидалась, разметалась на ней дочь осиповского тысячника, закрыла глаза, а сама думает: «Хоть бы Васька
пришел, каков ни есть, а все-таки муж!»
—
Еще не
приходила, — молвила Наталья.
Еще, пожалуй,
придет ему на мысль, думаю я себе, не за милостью ли какой
пришел я, и вот я к нему ни ногой.