Неточные совпадения
Гаврило. Посиди за самоваром поплотнее, поглотай часа два кипятку,
так узнаешь. После шестого пота она, первая-то тоска, подступает… Расстанутся
с чаем и выползут на бульвар раздышаться да разгуляться. Теперь чистая публика гуляет: вон Мокий Парменыч Кнуров проминает себя.
Гаврило.
Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича встречают или провожают,
так всегда палят. (Взглянув в сторону за кофейную.) Вон и коляска за ними едет-с, извощицкая, Чиркова-с! Видно, дали знать Чиркову, что приедут. Сам хозяин Чирков на козлах. Это за ними-с.
Гаврило. Четыре иноходца в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же Чирков
такую четверню сберет! Ведь это ужасти смотреть… как львы… все четыре на трензелях! А сбруя-то, сбруя-то! За ними-с.
Иван. И цыган
с Чирковым на козлах сидит, в парадном казакине, ремнем перетянут
так, что того гляди переломится.
Гаврило. Это за ними-с. Некому больше на
такой четверке ездить. Они-с.
Кнуров. Как это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилия порядочная, и вдруг за какого-то Карандышева!.. Да
с ее-то ловкостью… всегда полон дом холостых…
Вожеватов. Женихи платятся. Как кому понравилась дочка,
так и раскошеливайся… Потом на приданое возьмет
с жениха, а приданого не спрашивай.
Кнуров. Ну, что хорошего! Тот лезет к Ларисе Дмитриевне
с комплиментами, другой
с нежностями,
так и жужжат, не дают
с ней слова сказать. Приятно
с ней одной почаще видеться — без помехи.
Вожеватов. Где мне! Я простоват на
такие дела. Смелости у меня
с женщинами нет: воспитание, знаете ли,
такое, уж очень нравственное, патриархальное получил.
Кнуров. Похвально, хорошим купцом будете. А все-таки вы
с ней гораздо ближе, чем другие.
А как, бывало, набежит какой-нибудь богатенький,
так просто жалость было смотреть на Карандышева; и не говорят
с ним, и не смотрят на него.
Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут,
так и Огудаловым хотелось; а он таскает Ларису на бульвар, ходит
с ней под руку, голову
так высоко поднял, что того гляди наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется — едва кивает; тон какой взял; прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».
С бульвара выходит,
так кричит городовому: «Прикажи подавать мой экипаж!» Ну, и подъезжает этот экипаж
с музыкой, все винты, все гайки дребезжат на разные голоса, а рессоры-то трепещутся, как живые.
Вожеватов (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь! (Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки да винца! Нам
так нельзя-с, пожалуй разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы
такие горькие зародились на свет, у нас дела очень велики,
так нам разума-то терять и нельзя.
Гаврило.
Так уж сами знаете, Василий Данилыч, не в первый раз… Тринадцать рублей-с…
Лариса.
Так это еще хуже. Надо думать, о чем говоришь. Болтайте
с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее. Разве вы не видите, что положение мое очень серьезно? Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась очень чутка и впечатлительна.
Лариса.
С кем вы равняетесь? Возможно ли
такое ослепление… Сергей Сергеич… это идеал мужчины. Вы понимаете, что
такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя, оно умрет со мною!
Лариса. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я буду стрелять в девушку, которая для меня дороже всего на свете, и не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно,
с улыбкой, стреляет на
таком же расстоянии и выбивает ее.
Карандышев. Какой-нибудь купец-самодур слезает
с своей баржи,
так в честь его салютуют.
Иван. Все-таки, сударь, нельзя жe… порядок требует. Целый год-то вас не видали, да чтобы…
с приездом, сударь…
Паратов.
Так вы меня, Василий Данилыч,
с «Самолетом» ждали?
Гаврило. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня и кастрюлечка серебряная водится для
таких оказий, уж я и своих людей
с вами отпущу.
Паратов. Главное, чтоб весело. Я прощаюсь
с холостой жизнью,
так чтоб было чем ее вспомнить. А откушать сегодня, господа, прошу ко мне.
Замуж выходит… это очень мило
с ее стороны; все-таки на душе у меня немного полегче… и дай ей Бог здоровья и всякого благополучия!
Кнуров. Я очень рад, все-таки будет
с кем хоть слово за обедом перемолвить.
Кнуров. Вы можете мне сказать, что она еще и замуж-то не вышла, что еще очень далеко то время, когда она может разойтись
с мужем. Да, пожалуй, может быть, что и очень далеко, а ведь, может быть, что и очень близко.
Так лучше предупредить вас, чтоб вы еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны ничего не пожалею… Что вы улыбаетесь?
Карандышев (
с сердцем).
Так правду эту вы знайте про себя! (Сквозь слезы.) Пожалейте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонние-то думают, что вы любите меня, что выбор ваш был свободен.
Огудалова. Что вы еще придумываете! Ссору, что ли, затеять хотите?
Так мы
с Ларисой и не поедем.
Паратов. Управители мои и управляющие свели без меня домок мой в ореховую скорлупку-с. Своими операциями довели было до аукционной продажи мои пароходики и все движимое и недвижимое имение.
Так я полетел тогда спасать свои животишки-с.
Паратов. Мне не для любопытства, Лариса Дмитриевна, меня интересуют чисто теоретические соображения. Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки
с ним, через неделю или через месяц… имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и
так далее…
Лариса. Кабы любовь-то была равная
с обеих сторон,
так слез-то бы не было. Бывает это когда-нибудь?
Паратов.
С бурлаками водился, тетенька,
так русскому языку выучишься.
Паратов. Ну-с, чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин и вступаюсь за них, я сам
такой же бурлак.
Огудалова. Да об чем
с ним разговаривать? Koли он хороший повар,
так учить его не надо.
Робинзон. Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что
такое — лучше бы и желать ничего нельзя. Я
с этим добрым намерением ехал сюда, да
с этим намерением и на свете живу. Это цель моей жизни.
Евфросинья Потаповна.
Так поди сам! А уж я ноги отходила; я еще, может быть, не евши
с утра. (Уходит.)
Иван. Да-с, оно, конечно… А как давеча господин Карандышев рассердились, когда все гости вдруг уехали! Очень гневались, даже убить кого-то хотели,
так с пистолетом и ушли из дому.
Карандышев. Все-таки надо подождать; мне кой
с кем из них объясниться нужно.
Робинзон. Коли ждать,
так на пристани; зачем они сюда пойдут!
С пристани они прямо домой проедут. Чего им еще? Чай, и
так сыты.
Вожеватов. Вы меня обижаете. Я сам знаю, что
такое купеческое слово. Ведь я
с вами дело имею, а не
с Робинзоном.
Лариса. Что вы говорите! Разве вы забыли?
Так я вам опять повторю все сначала. Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня
с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.
Расставаться
с жизнью совсем не
так просто, как я думала.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не
такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал
такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые
так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в
таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Еще военный все-таки кажет из себя, а как наденет фрачишку — ну точно муха
с подрезанными крыльями.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит
с ног. Только бы мне узнать, что он
такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший
с другой стороны Бобчинский летит вместе
с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (
с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд
с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали,
так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!