Неточные совпадения
Старик просто не считал себя вправе беспокоить его сиятельство
своим поклоном, так как сей последний на вечере у себя не удостоил
слова сказать с ним, а между тем Елпидифор Мартыныч даже в настоящую минуту ехал, собственно, по делу князя.
— Гм…
слово! — повторил Миклаков. —
Слова бывают разные:
свои и чужие,
свое слово умное придумать и
сказать очень трудно, а чужое повторить — чрезвычайно легко.
— Что это вы за глупости священнику говорили, что донесете на него? —
сказала Елена сердитым голосом Миклакову, — весь предыдущий разговор она слышала от
слова до
слова из
своей комнаты.
С этим намерением княгиня пробыла весь день и с этим же намерением приняла Миклакова; но его расстроенный вид, его печаль и отчаяние, когда она
сказала ему
свое решение, сильно поколебали ее решимость: она уже готова была
сказать ему, что она, пожалуй, и не поедет, однако, произнести эти
слова ей было невыносимо стыдно, и она сочла за лучшее промолчать.
— Надобно беречь
свое здоровье; нельзя им так рисковать! — проговорил князь, бог знает, что желая этим
сказать; но барон не ответил ему на это ни
слова и поспешно начал сходить с лестницы.
Князь и на это ни
слова не
сказал. Елена тоже не стала развивать далее
своей мысли, не желая очень раздражать князя, так как предполагала, не откладывая времени, начать с ним разговор по поводу
своего желания помочь польским эмигрантам.
Про
свое собственное училище барон
сказал, что оно пока еще зерно, из которого, может быть, выйдет что-нибудь достойное внимания общества; себя при этом он назвал сеятелем, вышедшим в поле с добрыми пожеланиями, которые он надеется привести к вожделенному исполнению с помощию
своих добрых и уважаемых сослуживцев, между которыми барон как-то с особенною резкостью в похвалах указал на избранную им начальницу заведения, г-жу Петицкую, добродетели которой, по его
словам, как светоч, будут гореть перед глазами ее юных воспитанниц.
— Тихонько — можно, — сказал Лютов. — Да и кто здесь знает, что такое конституция, с чем ее едят? Кому она тут нужна? А слышал ты: будто в Петербурге какие-то хлысты, анархо-теологи, вообще — черти не нашего бога, что-то вроде цезаропапизма проповедуют? Это, брат, замечательно! — шептал он, наклоняясь к Самгину. — Это — очень дальновидно! Попы, люди чисто русской крови, должны
сказать свое слово! Пора. Они — скажут, увидишь!
Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом
сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в
свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался
словах… И когда я хотела
сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь
свою».
Так начинает
свой рассказ летописец и затем,
сказав несколько
слов в похвалу
своей скромности, продолжает:
Казалось, очень просто было то, что
сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими
словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить
свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после
своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с
своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы
словами выговаривавшее то страшное
слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры
сказала ему.
— Но человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться на эту высоту, —
сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая религиозную высоту, но вместе с тем не решаясь признаться в
своем свободомыслии перед особой, которая одним
словом Поморскому может доставить ему желаемое место.