Неточные совпадения
—
Не без того-с… привычка: сначала, когда поступил, так очень было дико;
только что вышел из военной службы, никого, ничего
не знаю; первое время над бумагами покорпел, а тут, как поогляделся, так понял,
что, сидя в суде, многого,
не сделаешь, и марш в уезд, да с тех пор все и езжу.
Ну, и здесь, как вы видите, народ
не бойкий, а там еще простее: смиренница такая,
что не только дел каких-нибудь, а рассыпь, кажется, в любой деревнюшке кучу золота на улице, поставь палочку да скажи, чтоб
не трогали, так версты за две обходить станут.
Как
только обедня кончилась, выхожу я из церкви; вижу, впереди идет сельский мужик, по прозванию «братик»; поговорку он, знаете, эдакую имел, с кем бы ни говорил: с барином ли, с мужиком ли, с бабой ли, с мальчишкой ли, всем приговаривает: «братик»; а мужик эдакой правдивый: если уж
что знает, так
не потаит, да и лишнего
не прибавит.
— Клеплют больше старых бобылок; и точно-с: превредные! Иную и
не узнаешь, а она делает
что хочешь: и тоску на человека наведет или так, примерно, чтобы мужчина к женщине или женщина к мужчине пристрастие имели, — все в ее власти; и
не то, чтобы в пище или питье что-нибудь дала, а
только по ветру пустит — на пять тысяч верст может действовать.
— Ничего, сударь, — говорит, — я
не знаю, — а у самого голос так и дрожит. — От вас
только в первый раз, — говорит, — и слышу, и очень вам благодарен,
что вы мне сказали.
—
Не стоит, — говорю, — благодарности.
Только зачем же ты меня-то морочишь? Кто тебе поверит, чтобы ты, такой печный [Печный — заботливый.] управитель, и будто бы
не знал,
что девка из ближайшей вотчины сбегла? Клеплешь, брат, на себя.
— А по такому, — говорю, — случаю,
что каприз на меня нашел; а если вы
не послушаетесь, так… «Эй, говорю, Пушкарев! — своему, знаете, рассыльному, отставному унтер-офицеру, который все приказания двумя нотами выше исполняет: — Мы теперь, говорю, едем в Дмитревское, и если туда кто-нибудь из новоселковских явится, хоть бы даже сам управитель, так распорядись». Пушкарев мой, знаете,
только кекнул и поправил усы.
— Постой, — говорю, — старуха, если ты так говоришь, так слушай: я приехал к тебе на пользу; дочку твою я вылечу,
только ты говори мне правду,
не скрывай ничего, рассказывай сначала: как она у тебя жила,
не думала ли ты против воли замуж ее выдать,
что она делала и как себя перед побегом вела, как сбежала и как потом опять к тебе появилась? — Все подробно с самого начала.
Все имела большое желание выдать ее в дом к одному экономическому мужичку,
не тем, чтобы нашу вотчину обегала или порочила, а
только то,
что сам старик с покойником моим был большой благоприятель и ко мне тоже наезжал.
Ну, я тоже спрашиваю: «
Что ты, девонька?» — «Так, мамонька, что-то
не по себе», —
только один ответ и был, а как придут барские дни, слова мне
не скажет, соберется и уйдет прежде всех.
Заголосила я, завопила, бросилась к ней, притащила ее в избу, посадила, стала расспрашивать — ничего
не бает,
только руками показывает,
что молвы нет.
Я так и обомлела: наше место свято, тоже от старины идет слух про это,
не в первый раз он это в околотке делает: девок таскивал; одна так никак совсем так и пропала;
только то,
что на нашей памяти
не чуть было этого.
Только то мне, кормилец, и сказала; до сегодня больше ничего от нее добиться
не могу, вижу
только,
что всякий час в тоске: работы али пищи и
не спрашивай!
Что у них тут было,
не знаю; волей али неволей,
только усадили они ее в сани да в усадьбу и увезли, и сначала он ее, кормилец, поселил в барском кабинете, а тут, со страху,
что ли, какого али так, перевел ее на чердак, и стала она словно арестантка какая:
что хотел, то и делал: а у ней самой, кормилец, охоты к этому
не было: с первых дней она в тоску впала и все ему говорила: «Экое, говорит, Егор Парменыч, ты надо мною дело сделал; отпусти ты меня к мамоньке;
не май ты ни ее, ни меня».
Этих слов он, кормилец, поопасился: «Хорошо, говорит, Марфушка, я тебя к матери привезу;
только ты ничего
не рассказывай, а притворись лучше немой, а если, паче чаяния, какова пора
не мера, станут к тебе шибко приступать или сама собой проговоришь как-нибудь, так скажи, говорит,
что тебя леший воровал, вихрем унес, а
что там было, ты ничего
не помнишь.
Напала на нее пуще того тоска несосветимая, две недели
только и знала,
что исходила слезами; отпускать он ее никак
не отпускал, приставил за нею караул крепкий, и как уж она это спроворила,
не знаю,
только ночью от них, кормилец, тайком сбежала и блудилась по лесу,
не пимши,
не емши, двое суток, вышла ан ли к Николе-на-Гриву, верст за тридцать от нашей деревни.
— Нет, кормилец, — отвечает мне старуха, — я
не то,
что к тебе с жалобой, али там, чтобы ему худо чрез нас было; говорить неча: сама дура-девка виновата, —
не оправляю я ее! Ты
только тем, родимый, заступись, чтоб он нас прижимать шибко
не стал.
Однако ж, чтоб на словах сотского
не раскусить пустышки, под разными предлогами объехал я все эти показанные места, ласками да шуточками повыспросил,
что мне нужно было: оказалось,
что все правда, и
только что потом я вернулся в стан, вдруг докладывают,
что Егор Парменов приехал и желает меня видеть.
— Я, сударь, — заюлил он, —
не ради обмана, а
только припадаю к вашим стопам: вотчина начинает против меня строить разные выдумки, заступы я себе ни от кого
не вижу,
не замарайте меня, маленького человека, навеки пред господином, а за добродетель вашу я благодарность чувствовать могу, хоть бы из денег,
что ли, али вещами какими
не потягощусь, а еще за благодеяние сочту.
— Я бы, сударь, — говорит, — спросил вас самих назначение сделать. Вы чиновник
не маленький; назначать я вам
не могу, а должен
только удовлетворить с удовольствием,
чего сами потребуете.
— Хорошо, братец, я от этого
не прочь, изволь, — говорю я, —
только вот видишь
что: совести моей до сей поры я еще
не продавал, следовательно мне на первый раз за пустяки ее уступить
не следует — десяти целковых
не возьму.
— Это дела-с собственные мои, домашние, так как я получил от господина моего письмо, с большими к себе и жене моей выговорами, — за
что и про
что,
не знаю;
только и сказано, чтоб я сейчас же исполнил какое от вас будет приказание. Разрешите, сударь, бога ради, как и
что такое? Я одним мнением измучился пуще бог знает
чего.
—
Не знаю, судырь: его дело и его разуменье;
только то,
что должность эта мне маненько
не по летам. Он вон уж и сам в очки смотрит, а я, пожалуй, годов на тридцать постарше его, — отвечал старик.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне
только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его знает,
что такое,
только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого
не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то…
Только увидите,
что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и
не с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Я с тобою, дурак,
не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)
Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет,
только воняет. Я
не хочу этого супу, дай мне другого.
Городничий. Да я так
только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.