Неточные совпадения
— А мой сын, — возразил
полковник резко, — никогда не
станет по закону себе требовать того, что ему не принадлежит, или я его и за сына считать не буду!
По приезде домой,
полковник сейчас же
стал на молитву: он каждый день, с восьми часов до десяти утра и с восьми часов до десяти часов вечера, молился, стоя, по обыкновению, в зале навытяжку перед образом.
Еспер Иваныч, между тем,
стал смотреть куда-то вдаль и заметно весь погрузился в свои собственные мысли, так что
полковник даже несколько обиделся этим. Посидев немного, он встал и сказал не без досады...
Полковник был мрачен, как перед боем;
стали укладывать вещи в экипаж; закладывать лошадей, — и заложили!
Полковнику наконец
стало это невыносимо.
— Мысль Сперанского очень понятна и совершенно справедлива, — воскликнул Павел, и так громко, что Александра Григорьевна явно сделала гримасу; так что даже
полковник, сначала было довольный разговорчивостью сына, заметил это и толкнул его ногой. Павел понял его, замолчал и
стал кусать себе ногти.
В остальную часть дня Александра Григорьевна, сын ее, старик Захаревский и Захаревский старший сели играть в вист.
Полковник стал разговаривать с младшим Захаревским; несмотря на то, что сына не хотел отдать в военную, он, однако, кадетов очень любил.
У
полковника с год как раскрылись некоторые его раны и страшно болели, но когда ему сказали, что Павел Михайлович едет, у него и боль вся прошла; а потом, когда сын вошел в комнату, он
стал даже говорить какие-то глупости, точно тронулся немного.
— Павел Михайлович, — начал он,
становясь перед сыном, — так как вы в Москве очень мало издерживали денег, то позвольте вот вам поклониться пятьюстами рублями. — И, поклонившись сыну в пояс,
полковник протянул к нему руку, в которой лежало пятьсот рублей.
— Вот как, а! — отвечал ему на это
полковник. — Ах, миленький мой! Ах, чудо мое! Ах, птенчик мой! — продолжал вскрикивать старик и, схватив голову сына,
стал покрывать ее поцелуями.
— Да они завтра и не
станут есть говядины, потому что — пост, — проговорил
полковник, совершенно опешенный этим монологом сына.
После обеда, наконец, когда Павел вместе с
полковником стали раскланиваться, чтобы ехать домой, m-lle Прыхина вдруг обратилась к нему...
Полковник наконец встал, мигнул сыну, и они
стали раскланиваться.
— Есть, будет! Это две какие-то дамы, — говорил
полковник, когда экипаж
стал приближаться к усадьбе.
— Что когда наш
полковник стал брать ее в плен, то она убила его.
— Э, азиатки! — подхватил
полковник. — На другое что у них ума и толку не
станет, а на это — пырнуть кого-нибудь кинжалом — каждая из них, бестия, сумеет.
Чтобы больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется,
стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже заметил и
полковник.
— Ну, так я, ангел мой, поеду домой, — сказал
полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа
стала…
То, о чем m-me Фатеева, будучи гораздо опытнее моего героя, так мрачно иногда во время уроков задумывалась, начало мало-помалу обнаруживаться. Прежде всего было получено от
полковника страшное, убийственное письмо, которое, по обыкновению, принес к Павлу Макар Григорьев. Подав письмо молодому барину, с полуулыбкою, Макар Григорьев все как-то
стал кругом осматриваться и оглядываться и даже на проходящую мимо горничную Клеопатры Петровны взглянул как-то насмешливо.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был
полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа
становились в этих чинах и больше высказывались…
—
Полковник! Если я
стану об этом хлопотать, то это будет подлость с моей стороны; я никогда не переменю моих убеждений.
Неточные совпадения
«Ну слава те господи», — подумал Чичиков и приготовился слушать.
Полковник стал читать:
Полковник присел на край стола и мягко спросил, хотя глаза его
стали плоскими и посветлели:
Но еще больше ободрило Самгина хрящеватое, темное лицо
полковника: лицо
стало темнее, острые глаза отупели, под ними вздулись синеватые опухоли, по лысому черепу путешествовали две мухи,
полковник бесчувственно терпел их, кусал губы, шевелил усами. Горбился он больше, чем в Москве, плечи его
стали острее, и весь он казался человеком оброшенным, уставшим.
В трактире к обеду
стало поживее; из нумеров показались сонные лица жильцов: какой-то очень благообразный, высокий, седой старик, в светло-зеленом сюртуке, ирландец, как нам сказали,
полковник испанской службы, француз, бледный, донельзя с черными волосами, донельзя в белой куртке и панталонах, как будто завернутый в хлопчатую бумагу, с нежным фальцетто, без грудных нот.
Полковник по этому случаю
стал рассказывать про еще более поразительный случай воровства серебряного самовара.