Неточные совпадения
Знаю, великий учитель, что везде; но
только не близ Вас, не в Вашем Вифлееме, не в Вашей больнице, в которую я просил бы Вас взять меня в качестве доктора.
— А зачем мне жалованье? — возразил он. — Пусть Егор Егорыч даст нам
только комнатку, — а у него их сорок в деревенском доме, — и тот обедец, которым он дворню свою кормит, и кормит, я
знаю, отлично!
Говоря это, Катрин очень хорошо
знала, что укорить отца в жадности к деньгам — значило нанести ему весьма чувствительный удар, так как Крапчик, в самом деле дрожавший над каждою копейкой, по наружности всегда старался представить из себя человека щедрого и чуть-чуть
только что не мота.
О последнем обстоятельстве Крапчик черт
знает от кого и
узнал, но
только узнал, а не выдумал.
Как ожидала Юлия Матвеевна, так и случилось: Ченцов,
узнав через весьма короткое время, что Рыжовы уехали в Москву, не медлил ни минуты и ускакал вслед за ними. В Москве он недель около двух разыскивал Рыжовых и,
только уж как-то через почтамт добыв их адрес, явился к ним. Юлия Матвеевна, зорко и каждодневно поджидавшая его, вышла к нему и по-прежнему сурово объявила, что его не желают видеть.
Ко всем этим толкованиям Егора Егорыча Антип Ильич, стоявший у входа церкви, прислушивался довольно равнодушно. Бывая в ней многое множество раз, он
знал ее хорошо и
только при возгласе: «redemptio mundi» старик как бы несколько встрепенулся: очень уж звуками своими эти слова были приятны ему.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и
только что не склонившею голову на его плечо, а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог
знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей.
— Вашего губернатора я отчасти
знаю, потому что сам был губернатором в смежной с ним губернии, и мне всегда казалось странным: как
только я откажу от места какому-нибудь плутоватому господину, ваш губернатор сейчас же примет его к себе, и наоборот: когда он выгонял от себя чиновника, я часто брал того к себе, и по большей части оказывалось, что чиновник был честный и умный.
— О, я
только эти науки и желал бы
знать!.. — воскликнул Аггей Никитич. — Но у меня книг этаких нет… Где их достанешь?
— Да, я это
знаю, — продолжала та, — и говорю
только, что эти цифры были роковые для меня в моей жизни.
— Как мне вам это сказать! — заговорила она с осторожностью. — Они подружились потому, что, если вы
только это
знаете, Егор Егорыч был масон.
— Есть, но
только смешанные, состоящие из мужчин и женщин и работающие в двух лишь степенях: учениц и товарок, — хоть покойный муж мне говорил, что он
знал одну даму, которая была даже гроссмейстером.
Он с приставленною к груди вашей шпагою водит вас по ужасному полу, нарочно изломанному и перековерканному, и тут же объясняет, что так мы странствуем в жизни: прошедшее для нас темно, будущее неизвестно, и мы
знаем только настоящее, что шпага, приставленная к груди, может вонзиться в нее, если избираемый сделает один ложный шаг, ибо он не видит пути, по которому теперь идет, и не может распознавать препятствий, на нем лежащих.
В избранный для венчания день Егор Егорыч послал Антипа Ильича к священнику, состоящему у него на руге (Кузьмищево, как мы
знаем, было село), сказать, что он будет венчаться с Сусанной Николаевной в пять часов вечера, а затем все, то есть жених и невеста, а также gnadige Frau и доктор, отправились в церковь пешком; священник, впрочем, осветил храм полным освещением и сам с дьяконом облекся в дорогие дорадоровые ризы, в которых служил
только в заутреню светлого христова воскресения.
— Я не
знала, что вам
только пьяному так это казалось и кажется!.. — проговорила с ударением и с заметным неудовольствием Катрин, совершенно искренно: читавшая любовь, со всеми ее подробностями, за высочайшую поэзию, и затем она с гневным уже взором присовокупила: — Значит, про тебя правду говорили, что ты совершенно испорченный человек!
— Мне это представлялось небом
только с вами, а вы, я не
знаю, со сколькими пользовались этим небом!
— Ну, а я так нет!.. Я не таков! — возразил, смеясь, Ченцов. — Не
знаю, хорошее ли это качество во мне или дурное, но
только для меня без препятствий, без борьбы, без некоторых опасностей, короче сказать, без того, чтобы это был запрещенный, а не разрешенный плод, женщины не существует: всякая из них мне покажется тряпкой и травою безвкусной, а с женою, вы понимаете, какие же могут быть препятствия или опасности?!.
Аггей Никитич на это
только пыхтел; в голове и в сердце у него происходила бог
знает какая ломка и трескотня.
Случившийся у Ченцовых скандал возбудил сильные толки в губернском городе; рассказывалось об нем разно и с разных точек зрения; при этом, впрочем, можно было заметить одно, что либеральная часть публики, то есть молодые дамы, безусловно обвиняли Катрин, говоря, что она сама довела мужа до такого ужасного поступка с ней своей сумасшедшей ревностью, и что если бы, например, им, дамам, случилось
узнать, что их супруги унизились до какой-нибудь крестьянки, так они постарались бы пренебречь этим, потому что это
только гадко и больше ничего!
— Как же я мог говорить вам об этом, когда я вчера
только сам
узнал и сообразил, что посредством пожертвования могу получить даже дворянство потомственное.
— О, помилуйте, ваше превосходительство!.. — подхватил Тулузов, хотя и
знал, что Артасьев был
только еще статский советник, и потом, вынув из кармана безыменный билет, на котором внушительно красовалась цифра: тридцать тысяч, почтительно подал его Ивану Петровичу.
Вы когда-то говорили мне, что для меня способны пожертвовать многим, — Вы не лгали это, — я верил Вам, и если, не скрою того, не вполне отвечал Вашему чувству, то потому, что мы слишком родственные натуры, слишком похожи один на другого, — нам нечем дополнять друг друга; но теперь все это изменилось; мы, кажется, можем остаться друзьями, и я хочу подать Вам первый руку: я слышал, что Вы находитесь в близких, сердечных отношениях с Тулузовым; нисколько не укоряю Вас в этом и даже не считаю вправе себя это делать, а
только советую Вам опасаться этого господина; я не думаю, чтобы он был искренен с Вами: я сам испытал его дружбу и недружбу и
знаю, что первая гораздо слабее последней.
— Почтеннейший господин Урбанович, — заговорил Аггей Никитич, — вы мне сказали такое радостное известие, что я не
знаю, как вас и благодарить!.. Я тоже, если не смею себя считать другом Егора Егорыча, то прямо говорю, что он мой благодетель!.. И я, по случаю вашей просьбы, вот что-с могу сделать…
Только позвольте мне посоветоваться прежде с женой!..
Миропа Дмитриевна при этом не то что задумалась, а
только подумала и сообразила; все служебные отношения мужа она
знала и понимала в тысячу раз подробнее и точнее, чем он сам.
— Без сомнения! — согласился Аггей Никитич, хотя все-таки оставался при убеждении, что Егор Егорыч не должен ничем земным волноваться, а думать
только о масонстве, которое он так хорошо
знает.
— Но ты забываешь, — урезонивала его gnadige Frau, — до какой степени Егор Егорыч встревожился, когда
только узнал, что племянник женился на дочери господина Крапчика.
— Позвольте, позвольте! — остановил Егора Егорыча отец Василий. — Вас, вашего племянника и его мать, вашу сестрицу, я
знаю давно, с Москвы еще, и
знаю хорошо… Сестрица ваша, скажу это при всем моем уважении к ней, умела
только любить сына и желала баловать его.
— Как же не понять, помилуйте! Не олухи же они царя небесного! — горячился Иван Петрович. — И теперь вопрос, как в этом случае действовать в вашу пользу?.. Когда по начальству это шло, я взял да и написал, а тут как и что я могу сделать?.. Конечно, я сегодня поеду в клуб и буду говорить тому, другому, пятому, десятому; а кто их
знает, послушают ли они меня; будут, пожалуй,
только хлопать ушами… Я даже не
знаю, когда и баллотировка наступит?..
— Все до малейших подробностей, но я
только желал бы поточнее
узнать от вас, какого рода содействия вы желаете иметь от меня?
Екатерина Петровна, которая, конечно,
знала, куда и зачем ездил Тулузов, ждала его с нетерпением и, едва
только он вошел к ней, спросила...
— Страх этот совершенно неоснователен; можно выходить во второй раз и в третий; надобно
только знать, за кого выходите вы; и я, кажется, в этом отношении не похож нисколько на господина Ченцова.
— Нет-с, не
знаю и слышал
только, что здесь у него нет ни роду, ни племени.
— Я ничего не могу тут раскусить; полагаю
только, что Катерина Петровна вышла не за того Василия Иваныча Тулузова, которого мы
знали, потому что он давно убит.
— Но
только наперед
знайте, что я буду к жене вашей безжалостен и с беспощадностью объясню ей все безобразие ее поступков! — дополнил Егор Егорыч.
Егор Егорыч
знал об учении Гегеля еще менее Зинаиды Ираклиевны и помнил
только имя сего ученого, о котором он слышал в бытность свою в двадцатых годах за границей, но все-таки познакомиться с каким-нибудь гегелианцем ему очень хотелось с тою целью, чтобы повыщупать того и, если можно, то и поспорить с ним.
— Потому что ты механики-то, видно, и не
знаешь. У тебя мельница действительно повернется, но
только один раз в день, а на этом много муки не смелешь.
Затем все главные события моего романа позамолкли на некоторое время, кроме разве того, что Английский клуб, к великому своему неудовольствию, окончательно
узнал, что Тулузов мало что представлен в действительные статские советники, но уже и произведен в сей чин, что потом он давал обед на весь официальный и откупщицкий мир, и что за этим обедом
только что птичьего молока не было; далее, что на балу генерал-губернатора Екатерина Петровна была одета богаче всех и что сам хозяин прошел с нею полонез; последнее обстоятельство если не рассердило серьезно настоящих аристократических дам, то по крайней мере рассмешило их.
— Что ж мне на него огорчаться? Я давно
знаю, как он любит петушиться… Я
только буду просить его помочь как-нибудь нам, — проговорила Екатерина Петровна и пошла к Егору Егорычу все-таки несколько сконфуженною.
Между узником и посетителями его как-то не завязывался разговор. Да и с чего его было начать? С того, что случилось? Это все
знали хорошо. Высказывать бесполезные рассуждения или утешения было бы очень пошло. Но
только вдруг Лябьев и Углаков услыхали в коридоре хорошо им знакомый голос Аграфены Васильевны, которая с кем-то, должно быть, вздорила и наконец брякнула...
— Закон у нас не милует никого, и, чтобы избежать его, мне надобно во что бы то ни стало доказать, что я Тулузов, не убитый, конечно, но другой, и это можно сделать
только, если я представлю свидетелей, которые под присягой покажут, что они в том городе, который я им скажу,
знали моего отца, мать и даже меня в молодости… Согласны будут показать это приисканные тобою лица?
— Да, в близком, — подтвердила Екатерина Филипповна. — Напишите мне, что бы вы желали
знать…
только своей рукой! — проговорила она Егору Егорычу.
— После этого ты не
знаешь твоего мужа! — воскликнула Муза Николаевна. — Я уверена, что если бы ты намекнула ему
только на то, что ты чувствуешь теперь, так Егор Егорыч потребовал бы от тебя совершенно противного.
—
Знаю, что это говорится, но
только человек-то этим весь не исчерпывается; опять привожу в доказательство себя же: мысленно я не страшусь смерти; но ее боится мой архей и заставляет меня даже вскрикивать от страха, когда меня, особенно последнее время, как-нибудь посильнее тряхнет в моей колымажке, в которой я езжу по приходу.
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился: все очень хорошо
знали, что он с быстротой борзой собаки имел обыкновение кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о чем и сказал Егору Егорычу, как
только остался с ним вдвоем.
— Расскажу вам все подробно, — продолжал Углаков, — сначала я не понял, в чем тут главная пружина состоит; но вижу
только, что, когда я с князем заговорил об вас, он благосклонно выслушивал и даже прямо выразился, что немного
знает вас и всегда уважал…
— Мы сами вчера
только узнали об этом, а потом позабыли о вас… — бормотал Егор Егорыч.
Одобрив такое намерение ее, Егор Егорыч и Сверстов поджидали
только возвращения из тюрьмы Музы Николаевны, чтобы
узнать от нее, в каком душевном настроении находится осужденный. Муза Николаевна, однако, не вернулась домой и вечером поздно прислала острожного фельдшера, который грубоватым солдатским голосом доложил Егору Егорычу, что Муза Николаевна осталась на ночь в тюремной больнице, так как господин Лябьев сильно заболел. Сусанна Николаевна, бывшая при этом докладе фельдшера, сказала, обратясь к мужу...
— Об этом-с в нашей губернии, — принялся выпечатывать Егор Егорыч, — началось дело, и у меня в руках все копии с этого дела;
только я не
знаю, к кому мне обратиться.
В Английском клубе из числа знакомых своих Егор Егорыч встретил одного Батенева, о котором он перед тем
только говорил с Сергеем Степанычем и которого Егор Егорыч почти не
узнал, так как он привык видеть сего господина всегда небрежно одетым, а тут перед ним предстал весьма моложавый мужчина в завитом парике и надушенном фраке.
— А нам
только того и нужно-с! — полувоскликнул Егор Егорыч и взглядом дал
знать Сверстову, что пора раскланяться.