Неточные совпадения
— Надо быть, что
с двумя! — сообразил сметливый кучер. — Всего в одном возке четвероместном
поехала; значит, если бы еще барышню взяла, — пятеро бы
с горничной было, и не уселись бы все!
Его намерение было
ехать к сенатору, чтобы на том сорвать вспыхнувшую в нем досаду, доходящую почти до озлобления, и вместе
с тем, под влиянием своих масонских воззрений, он мысленно говорил себе: «Нетерпелив я и строптив, очень строптив!»
Лошади скоро были готовы. Егор Егорыч, надев свой фрак
с крестиками,
поехал. Гордое лицо его имело на этот раз очень мрачный оттенок. На дворе сенатора он увидал двух будочников, двух жандармов и даже квартального. Все они до мозгу костей иззябли на морозе.
— Я-с человек частный… ничтожество!.. — заговорил он прерывчатым голосом. — Не мое, может быть, дело судить действия правительственных лиц; но я раз стал обвинителем и докончу это… Если справедливы неприятные слухи, которые дошли до меня при приезде моем сюда, я опять
поеду в Петербург и опять буду кричать.
Егор Егорыч, чтобы размыкать гложущую его тоску, обскакал почти весь город и теперь
ехал домой; но тут вдруг переменил намерение и велел кучеру везти себя к губернскому предводителю,
с которым ему главным образом желалось поделиться снова вспыхнувшим в его сердце гневом.
По-моему, напротив, надобно дать полное спокойствие и возможность графу дурачиться; но когда он начнет уже делать незаконные распоряжения, к которым его, вероятно, только еще подготовляют, тогда и собрать не слухи, а самые дела, да
с этим и
ехать в Петербург.
— Плакатный выправлял!.. Вечером в Нижний
еду!.. Расчет делать хозяин посылает! — сказал Вася, сходя
с лестницы и пойдя
с товарищем вместе по улице.
— Вероятно, из-за денег! Говорят, он
ехал с уплатой от хозяина, — этого сквалыги Турбина… Тысяч пятьдесят вез!
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне,
ехал уже в карете шестериком
с форейтором и
с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв службы, послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
Явно, что это выдумка и ложь; и мне пришло в голову
поехать посоветоваться
с тамошним почтмейстером, умнейшим и честнейшим человеком, известным самому даже князю Александру Николаичу Голицыну [Голицын Александр Николаевич (1773—1844) — князь, влиятельный государственный деятель эпохи императора Александра I.]…
— Слушаю-с, — произнес Иван Дорофеев. — А вы надолго
едете к Егору Егорычу?
За сосунцовским полем сейчас же начинался густой лес
с очень узкою через него дорогою, и чем дальше наши путники
ехали по этому лесу, тем все выше показывались сосны по сторонам, которые своими растопыренными ветвями, покрытыми снегом, как бы напоминали собой привидения в саванах.
Сусанна на первых порах была удивлена и смущена таким предложением: конечно, ей бесконечно хотелось увидать поскорее мать, но в то же время
ехать с Егором Егорычем, хоть и не молодым, но все-таки мужчиной, ей казалось несколько страшно.
— Что ж матери скучать! — возразил
с недовольным смехом Крапчик. — Она не одна в Москву
поехала, а
с старшей своей дочерью.
Началось прощание; первые поцеловались обе сестры; Муза, сама не пожелавшая, как мы знаем,
ехать с сестрой к матери, не выдержала, наконец, и заплакала; но что я говорю: заплакала! — она зарыдала на всю залу, так что две горничные кинулись поддержать ее; заплакала также и Сусанна, заплакали и горничные; даже повар прослезился и, подойдя к барышням, поцеловал руку не у отъезжающей Сусанны, а у Музы; старушка-монахиня неожиданно вдруг отмахнула скрывавшую ее дверь и начала всех благословлять обеими руками, как — видала она — делает это архиерей.
— Мы
с тобой завтра же
едем в Москву! — проговорила решительно и твердо адмиральша.
— Да я и не
поеду, — сказала та
с своей стороны.
Сусанна в это время одевалась в своей маленькой комнатке, досадуя на себя, что согласилась на поездку
с Егором Егорычем в церковь, и думая, что это она — причина всех неприятностей, а
с другой стороны, ей и хотелось
ехать, или, точнее сказать, видеть Егора Егорыча.
Вместе
с господином своим
ехал также и Антип Ильич, помещавшийся рядом
с кучером на козлах. Эта мода, чтобы лакеи не тряслись на запятках, а сидели
с кучером, только еще начинала входить, и Егор Егорыч один из первых ею воспользовался, купив себе для того новый экипаж
с широчайшими козлами.
Сусанна тем временем,
ехав с Егором Егорычем, несмотря на свою застенчивость, спросила его, неужели он, в самом деле, сегодня уезжает, в Петербург.
— Поезжайте, но вот что, постойте!.. Я
ехал к вам
с кляузой,
с ябедой… — бормотал Егор Егорыч, вспомнив, наконец, о сенаторской ревизии. — Нашу губернию ревизуют, — вы тогда, помните, помогли мне устроить это, — и ревизующий сенатор — граф Эдлерс его фамилия — влюбился или, — там я не знаю, — сблизился
с племянницей губернатора и все покрывает… Я привез вам докладную записку об этом тамошнего губернского предводителя.
Послание это привело Егора Егорыча еще в больший экстаз, так что, захватив оба письма Сусанны, он
поехал к Михаилу Михайлычу Сперанскому, которому объявил
с первых же слов, что привез ему для прочтения два письма одной юной девицы,
с тем, чтобы спросить у него мнения, как следует руководить сию ищущую наставлений особу.
— Я, мамаша, тоже
с вами
поеду! — отозвалась Сусанна.
Когда молодой человек, отпущенный, наконец, старым камердинером, вошел в залу, его
с оника встретила Муза, что было и не мудрено, потому что она целые дни проводила в зале под предлогом якобы игры на фортепьяно, на котором, впрочем, играла немного и все больше смотрела в окно, из которого далеко было видно, кто
едет по дороге к Кузьмищеву.
Егор Егорыч и Сусанна, конечно, изъявили полную готовность исполнить ее просьбу; даже благодарили ее, что она пожелала
с ними
ехать; таким образом один только доктор сделал возражение касательно этой предполагаемой поездки.
— Если ты этого опасаешься, так и ты поезжай
с нами, — решила gnadige Frau, — а то я полагаю, что если мы не
поедем или не возьмем
с собой Юлии Матвеевны, так это ее очень огорчит, что, по-моему, для нее гораздо вреднее всяких дорог!
В покойной карете
ехали адмиральша, Сусанна и доктор, а также и Антип Ильич, который пожелал непременно
ехать и которому, конечно, ни Егор Егорыч, ни Сусанна, ни доктор не позволили встать на запятки, а посадили его
с собой.
Впереди кареты, в откидной бричке,
ехал Егор Егорыч
с gnadige Frau.
Егор Егорыч, хоть ему, видимо, не хотелось расставаться
с Сусанной, согласился однако, вследствие чего gnadige Frau пересела в карету, взяв на всякий случай от мужа все пузырьки
с лекарствами, везомые им для адмиральши, а Сверстов влез в бричку к Егору Егорычу, и они повернули
с большой дороги, а карета
поехала дальше по прежнему пути.
«Я от Вас бежала
с Ченцовым, — писала Катрин, — не трудитесь меня искать; я еще третьего дня обвенчалась
с Валерьяном, и теперь мы
едем в мое именье, на которое прошу Вас выслать мне все бумаги, потому что я желаю сама вступить в управление моим состоянием.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились
с полной торжественностью; впереди шел камердинер его
с образом в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как водится, тянулась погребальная колесница
с гробом, за которым непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры;
ехали в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали барина все его дворовые люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.
Губернатор все это, как и говорил,
поехал сам отправить на почту, взяв
с собою в карету управляющего, причем невольно обратил внимание на то, что сей последний, усевшись рядом
с ним в экипаже, держал себя хоть и вежливо в высшей степени, но нисколько не конфузливо.
Но, как бы ни было, все эти развлечения Ченцову скоро надоели до тошноты, и он принялся умолять жену
поехать на зиму в Москву и провести там месяца два. Катрин
с полным удовольствием готова была исполнить эту просьбу, но ее только пугало и останавливало чувство ревности.
— Как кажется!.. — отозвалась Катрин, потупляясь несколько. — Изволь, мы
поедем; но вот мое условие: веселись ты в Москве, как тебе угодно, только и я
с тобою буду участвовать во всех твоих развлечениях.
Бывали также Ченцовы несколько раз в маскарадах Дворянского собрания, причем Катрин ходила неразлучно
с мужем под руку, так что Валерьян Николаич окончательно увидал, что он продал себя и теперь находится хоть и в золотой, но плотно замкнутой клетке; а потому, едва только наступил великий пост, он возопиял к жене, чтобы
ехать опять в деревню, где все-таки ему было попривольнее и посвободнее, а сверх того и соблазнов меньше было.
— Но как же бы повидать ее и познакомиться
с ней? — расспрашивал уже задыхающимся от волнения голосом Ченцов. — Не могу же я зря
ехать в деревню, не зная, где, что и как?.. Вы поруководствуйте меня!
— Все-таки я вижу, что малый может погибнуть! — произнес он. — Согласен, что писать к нему Егору Егорычу неловко,
ехать самому тем паче, но не выкинуть ли такую штуку: не съездить ли мне к Валерьяну Николаичу и по душе поговорить
с ним?
—
С Егором Егорычем вы повидаетесь, как мы только
поедем на вашу службу, и я вместе
с вами заеду к нему и поучусь у него.
На другой день ранним утром Катрин уехала в губернский город; Тулузов тоже
поехал вместе
с нею в качестве оборонителя на тот случай, ежели Ченцов вздумает преследовать ее; едучи в одном экипаже
с госпожою своей, Тулузов всю дорогу то заботливо поднимал окно у кареты, если из того чувствовался хотя малейший ветерок, то поправлял подушки под раненым плечом Катрин, причем она ласково взглядывала на него и произносила: «merci, Тулузов, merci!».
— Ну, вот видите ли, Василий Иваныч, — начала Катрин внушительным тоном, — мне очень тяжело будет расстаться
с вами, но я, забывая о себе, требую от вас, чтобы вы
ехали, куда только вам нужно!.. Ветреничать, как Ченцов, вероятно, вы не станете, и я вас прошу об одном — писать ко мне как можно чаще!
Тулузов, получив от знакомого гимназического чиновничка
с этого донесения копию и видя, как оно веско было написано и сколь много клонилось в его пользу, счел преждевременным
ехать в Петербург и отправился обратно в Синьково, которого достигнул на другой день вечером.
— У меня тут в конторе сидит один сосланный, Пилецкий; он
едет, вообрази, Мира, к Егору Егорычу на именины! И я
с ним
поеду! Ведь надобно мне когда-нибудь видеться
с Егором Егорычем.
— Но зачем же тебе, губернскому почтмейстеру,
ехать с каким-то сосланным?! — первое, на что ударила Миропа Дмитриевна.
После этого каждого скачущего улана может осенить дух святой!» — подумал он; но тут, как нарочно, пришел ему на память апостол Павел, который тоже
ехал на коне, когда услышал глас
с небеси: «Савле, Савле, что мя гониши?» — «Удивительно и непонятно», — повторял мысленно Аггей Никитич, а вместе
с тем ему ужасно хотелось спросить, что неужели и Мартын Степаныч участвовал в этом кружке; но, по деликатности своей, он не сделал того и погрузился в грустные размышления о своих скудных знаниях и о своем малопонимании.
— Нет, мне надобно еще
с требой
ехать! — объяснил отец Василий и, не заходя к Сусанне Николаевне, отправился домой.
— Ну да-с, да! — произнес на это протяжно-укоризненным голосом доктор. — Этого надобно было ожидать, — я вот тогда хотел
ехать к Валерьяну Николаичу, а вы, gnadige Frau, не пустили меня; таким образом малого, который, я убежден, был отличнейший господин, бросили на произвол судьбы.
— Превосходнейшая мысль!.. Отличнейшая!.. — говорил искренним голосом Иван Петрович. — Я к губернскому предводителю
поеду, когда вы только прикажете; он хоть чехвал и фанфарон, но любит дворянство, предан ему, и я наперед уверен, что
с сочувствием примет ваше благое дело.
—
Поехать бы я вас просил, — сказал на это Тулузов, — завтра, часов в одиннадцать утра, когда господин предводитель только еще просыпается и пьет чай; вы
с ним предварительно переговорите, передадите ему, как сами смотрите на мое предложение, а часов в двенадцать и я явлюсь к нему!
— Да я и сам не знаю как! — отвечал наивно Аггей Никитич. — Она замуж выходила в этом городишке, и мне вместе
с другими было прислано приглашение… Я думаю, что ж, неловко не
ехать, так как она родственница ваша!..
— Ну, это он шалит! — подхватил
с азартом Егор Егорыч. — Я нарочно
поеду для этого на баллотировку, и мы его
с позором черняками закатаем! Скорее верблюд пролезет в игольное ухо, чем он попадет в попечители!