Неточные совпадения
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того не пускал
к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения
приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
Правитель дел потупился, заранее уверенный, что если бы Крапчик сию же минуту
к графу
приехал, то тот принял бы его только что не с распростертыми объятиями: очень опытный во всех мелких чиновничьих интригах, Звездкин не вполне понимал гладко стелющую манеру обхождения, которой держался его начальник.
Сверстов, начиная с самой первой школьной скамьи, — бедный русак, по натуре своей совершенно непрактический, но бойкий на слова, очень способный
к ученью, — по выходе из медицинской академии, как один из лучших казеннокоштных студентов, был назначен флотским врачом в Ревель, куда
приехав, нанял себе маленькую комнату со столом у моложавой вдовы-пасторши Эмилии Клейнберг и предпочел эту квартиру другим с лукавою целью усовершенствоваться при разговорах с хозяйкою в немецком языке, в котором он был отчасти слаб.
Напрасно
к нему
приезжали сенатор, губернатор, губернский предводитель, написавший сверх того Егору Егорычу письмо, спрашивая, что такое с ним, — на все это Антип Ильич, по приказанию барина, кротко отвечал, что господин его болен, не может никого принимать и ни с кем письменно сноситься; но когда пришло
к Егору Егорычу письмо от Сверстова, он как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро Антип Ильич приносил от обедни.
— Плоха, очень плоха!.. Однако все-таки дня через два, через три ты
приезжай ко мне в больницу
к Егору Егорычу!.. Я дам ей кой-какого снадобья.
В донесении этом управляющий прежде всего объяснил, что недоимка с крестьян им почти вся собрана, а затем следовало довольно неприятное известие, что на днях, по чьему-то безымянному доносу,
к ним в имение
приезжала земская полиция, в сопровождении сенаторского чиновника, делать дознания о злоупотреблениях будто бы господином Крапчиком помещичьей власти, но что он, управляющий, водя крестьян
к допросам, строго воспрещал им что-либо показывать на господина, угрожая, в противном случае, ссылкою на поселение, и что вследствие этого никто из крестьян ничего не показал в подтверждение доноса.
— Никак нет-с, — отвечал Антип Ильич, — я
приезжал сюда говеть, а они в Кузьмищеве, и я зашел
к вам, не будет ли какого приказания
к барину.
Приехав в свой нумер в гостиницу Архипова, он немедленно послал
к губернскому предводителю нарочного с просьбой посетить его.
«Вот тебе на! — подумала не без иронии Миропа Дмитриевна. — Каким же это образом адмиральша, — все-таки, вероятно, женщина обеспеченная пенсией и имеющая, может быть, свое поместье, —
приехала в Москву без всякой своей прислуги?..» Обо всех этих недоумениях она передала капитану Звереву, пришедшему
к ней вечером, и тот, не задумавшись, решил...
— Мамаша, мамаша, Егор Егорыч и Сусанна
к нам
приехали!.. Спасите меня!.. И не показывайте Егору Егорычу!.. Мне стыдно и страшно его видеть!.. — и затем, убежав в свою комнату, она захлопнула за собою дверь и, по обыкновению, бросилась в постель и уткнула свое личико в подушку.
— Ты это как
к нам
приехала? — проговорила Юлия Матвеевна, с одной стороны невольно обрадованная приездом дочери.
Егор Егорыч продолжал держать голову потупленною. Он решительно не мог сообразить вдруг, что ему делать. Расспрашивать?.. Но о чем?.. Юлия Матвеевна все уж сказала!.. Уехать и уехать, не видав Людмилы?.. Но тогда зачем же он в Москву
приезжал?
К счастью, адмиральша принялась хлопотать об чае, а потому то уходила в свою кухоньку, то возвращалась оттуда и таким образом дала возможность Егору Егорычу собраться с мыслями; когда же она наконец уселась, он ей прежде всего объяснил...
Я это узнал и,
приехав к графине в ее отсутствие и застав там Фотия, стал с ним спорить о книге Госнера.
Егор Егорыч
приехал, наконец, в Петербург и остановился в одном отеле с Крапчиком, который немедля прибежал
к нему в нумер и нашел Егора Егорыча сильно постаревшим, хотя и сам тоже не помолодел: от переживаемых в последнее время неприятных чувствований и при содействии петербургского климата Петр Григорьич каждодневно страдал желчною рвотою и голос имел постоянно осиплый.
— О, нет, нисколько! — успокоила его Миропа Дмитриевна. — У них, слава богу, идет все спокойно, как только может быть спокойно в их положении, но я
к вам
приехала от совершенно другого лица и
приехала с покорнейшей просьбой.
— Ах, это вы!.. Вот кто
приехал! — произнесла как бы с удивлением Муза, но вряд ли она искренно удивилась. — Подождите тут, я предуведомлю об вас мамашу и Сусанну! — присовокупила она, но и тут ей, кажется, предуведомлять было не для чего, — по крайней мере Сусанну, — потому что та, услыхав от сестры, кто
приехал, не выразила никакого недоумения касательно приезда неожиданного гостя, а сейчас же и прежде всего пошла
к Егору Егорычу.
—
К вам
приехал наш общий с вами знакомый Лябьев; он так хорошо знаком со всем нашим семейством, — объявила она тому.
Сусанна потом пошла и сказала матери, что Лябьев
приехал. Старуха неимоверно обрадовалась и потребовала, чтобы
к ней тоже привели гостя. Сусанна сообща с Музой привели ей того.
Дочь же ее, Екатерина Филипповна, воспитывалась в Смольном монастыре, а потом вышла замуж за полковника Татаринова, который был ранен под Лейпцигом и вскоре после кампании помер, а Екатерина Филипповна
приехала к матери, где стала заявлять, что она наделена даром пророчества, и собрала вкруг себя несколько адептов…
Катрин, уведомленная с нарочным о смерти отца, не
приехала на похороны, а прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого некогда с такою недоверчивостью принял
к себе Петр Григорьич и которому, однако, за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: «Василий Иваныч», а иногда и «господин Тулузов».
От секретаря управляющий проехал
к начальнику губернии барону Висбаху, которому в весьма почтительных выражениях объяснил, что он — управляющий бывшего губернского предводителя Петра Григорьича Крапчика и
приехал просить начальника губернии почтить своим посещением прах его господина.
Предав с столь великим почетом тело своего патрона земле, молодой управляющий снова явился
к начальнику губернии и доложил тому, что единственная дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама
приехать на похороны, поручила ему почтительнейше просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте
к госпоже его.
— Что ж из того, что не делалось! — возразил ему, в свою очередь, губернатор и обратился потом
к управляющему. — Завтрашний день я сам
приеду в дом Петра Григорьича, распечатаю деньги и бумаги и лично вместе с вами отправлю их Катерине Петровне!
— И что же,
к ней я могу прямо
приехать? — спросил Ченцов.
Все это старуха Арина скрыла от Ченцова, рассчитывая так, что бесстыжая Маланья языком только брешет, ан вышло не то, и раз, когда Валерьян Николаич,
приехав к Арине, сидел у нее вместе с своей Аксюшей в особой горенке, Маланья нагрянула в избу
к Арине, подняла с ней ругню, мало того, — добралась и до Ченцова.
— Где ж мы будем видаться?
К тебе в избу мне
приехать нельзя!.. — проговорил Ченцов.
— Какое приличное место для дворянина! — имела только силы произнести Катрин и, захлопнув дверь в овине, поскакала в Синьково, куда
приехав, прошла во флигель
к управляющему, которого застала дома.
Губернатор, когда
к нему явился управляющий Тулузов и от имени госпожи своей доложил ему обо всем, что произошло в Синькове, высказал свое глубокое сожаление и на другой же день,
приехав к Екатерине Петровне, объявил ей, что она может не просить его, но приказывать ему, что именно он должен предпринять для облегчения ее горестного положения.
— Зачем же вам ехать?.. Я ему скажу, и он сам
к вам
приедет! — обязательно предложил ей губернатор, а затем, проговорив чистейшим французским прононсом: — Soyez tranquille, madame! [Будьте спокойны, мадам! (франц.).] — уехал.
— Вы знаете ли, Василий Иваныч, — начала Катрин, усевшись с Тулузовым за стол, — что Валерьян заставил было меня пристраститься
к вину, и не тогда, когда я сделалась его женой, нет!.. Еще прежде, когда я была девушкой, он
приезжал иногда
к нам поздно-поздно ужинать, и я непременно уж с ним беседовала и бражничала.
Тулузов не расспрашивал далее и пошел
к Екатерине Петровне в боскетную, где она по большей части пребывала. Здесь я не могу не заметить, что Тулузов в настоящие минуты совершенно не походил на того, например, Тулузова, который являлся,
приехав из губернского города после похорон Петра Григорьича, то был почти лакей, а ныне шел барин; походка его была смела, важна; вид надменен; голову свою он держал высоко, как бы предвкушая Владимира не в петлице, а на шее.
— Говорить тут, сударыня, особенно нечего, — продолжал Савелий. — Я, слышучи, что Аксинья сбежала из дома и
приехала в Петербург, первоначально пошел
к генералу Сквозникову…
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто
к ним
приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было.
— Как же нам и от кого слышать!.. Валерьян Николаич живет отсюда верст триста, знакомых
к нам в продолжение лета и осени никто не
приезжал, — объяснила Сусанна Николаевна.
— Если это так, — заговорил он с сильным волнением, — так вот
к вам от меня не просьба, нет, а более того, мольба: когда вы
приедете в Петербург, то разузнайте адрес Ченцова и пришлите мне этот адрес; кроме того, лично повидайте Ченцова и скажите, что я ему простил и прощаю все, и пусть он требует от меня помощи, в какой только нуждается!
На другой день в одиннадцать часов Артасьев, конечно,
приехал к губернскому предводителю, жившему в огромном доме Петра Григорьича, за который он хоть и должен был платить тысячу рублей в год, но еще в продолжение двух лет ни копейки не внес в уплату сей суммы, и здесь я считаю нужным довести до сведения читателя, что сей преемник Крапчика являл совершенную противоположность своему предшественнику.
— А вот, значит, и сам жертвователь
приехал! — добавил
к этому Иван Петрович.
Вслед за тем повторились подобные возгласы и в других, более отдаленных группах и закончились почти басистым ревом: «Мы не желаем вас считать!» Бас этот вряд ли не принадлежал секретарю депутатского собрания. Часам
к двенадцати, как водится,
приехал губернатор и, войдя на небольшое возвышение, устроенное в одном конце зала, произнес краткую речь...
— А я вдобавок
к падению господина Тулузова покажу вам еще один документик, который я отыскал. — И доктор показал Егору Егорычу гимназическую копию с билета Тулузова. — Помните ли вы, — продолжал он, пока Егор Егорыч читал билет, — что я вам, только что еще тогда
приехав в Кузьмищево, рассказывал, что у нас там, в этой дичи, убит был мальчик, которого имя, отчество и фамилию, как теперь оказывается, носит претендент на должность попечителя детей и юношей!
В кофейную действительно вскоре вошел своей развалистой походкой Лябьев. После женитьбы он заметно пополнел и начинал наживать себе брюшко, но зато совершенно утратил свежий цвет лица и был даже какой-то желтый. В кофейную Лябьев, видимо,
приехал как бы
к себе домой.
— Знаешь, я, еще мальчиком бывши, видел ее. Она
приезжала с Марфиным
к нам в церковь, и помню, что чудо как хороша была тогда собой! Жена твоя, например, тоже прелестна, но за последнее время она очень изменилась…
—
К тебе не
приезжать сегодня? — спросил он.
Последняя только что
приехала к сестре и не успела еще снять шляпки из темного крепа, убранной ветками акации и наклоненной несколько на глаза; платье на Сусанне Николаевне было бархатное с разрезными рукавами.
— Да как тебе сказать?.. После смерти Валерьяна с ним часто случаются разные припадки, а сегодня даже я хотела не ехать
к тебе и остаться с ним; но
к нему
приехал его друг Углаков, и Егор Егорыч сам уж насильно меня услал.
«Разрешаю Вам и благословляю Вас действовать. Старайтесь токмо держаться в законной форме. Вы, как писали мне еще прежде, уже представили о Ваших сомнениях суду; но пусть Аггей Никитич, имея в виду то, что он сам открыл, начнет свои действия, а там на лето и я
к Вам
приеду на помощь.
К подвигу Вашему, я уверен, Вы приступите безбоязненно; ибо оба Вы, в смысле высшей морали, люди смелые».
Вслед за таким величием Тулузовых вдруг в одно утро часов в одиннадцать
к Марфиным
приехала Екатерина Петровна и умоляла через лакея Сусанну Николаевну, чтобы та непременно ее приняла, хотя бы даже была не одета. Та, конечно, по доброте своей, не отказала ей в этой просьбе, и когда увидела Екатерину Петровну, то была несказанно поражена: визитное платье на m-me Тулузовой было надето кое-как; она, кажется, не причесалась нисколько; на подрумяненных щеках ее были заметны следы недавних слез.
В следующие затем дни
к Марфиным многие
приезжали, а в том числе и m-me Тулузова; но они никого не принимали, за исключением одного Углакова, привезшего Егору Егорычу письмо от отца, в котором тот, извиняясь, что по болезни сам не может навестить друга, убедительно просил Марфина взять
к себе сына в качестве ординарца для исполнения поручений по разным хлопотам, могущим встретиться при настоящем их семейном горе.
— Там сидит у нас молодой Углаков, попроси его ко мне! — проговорил на это Егор Егорыч,
к которому monsieur Pierre,
приезжая, всегда являлся и рапортовал, что он на своем посту.
— Выхлопочу! — отвечал Углаков и, не заезжая
к отцу, отправился в дом генерал-губернатора, куда
приехав, он в приемной для просителей комнате объяснил на французском языке дежурному адъютанту причину своего прибытия.
— Вот и я
к тебе
приехала! — сказала она, целуясь с Лябьевым.