Неточные совпадения
— Нет-с, ошибаетесь!.. Совершенно ошибаетесь, — возразил он, едва приходя в себя от трепки, которую задал ему его расходившийся катар. — Госпожа эта, напротив… когда он
написал потом ко мне…
О те, черт поганый, уняться не может! — воскликнул Грохов, относя слова эти к начавшему снова бить его кашлю. — И когда я передал ему вашу записку… что вы там желаете получить от него лавки, капитала пятьдесят тысяч… Ну те, дьявол, как мучит!.. — заключил Грохов, продолжая кашлять.
—
О, когда только вам угодно будет! — произнес он, придав своим глазам какое-то даже сентиментальное выражение, а затем,
написав в книжке, что нужно было, передал ее с некоторою ловкостью Домне Осиповне.
— Любезный друг! Я болен и это письмо
пишу к тебе рукою Домны Осиповны. Приезжай ко мне на святках погостить; мне нужно поговорить и посоветоваться с тобою об очень серьезном для меня деле. — «
О каком это серьезном деле?» — подумала Домна Осиповна, заканчивая письмо.
— Я только теперь не знаю, — продолжала она, как бы опять спрашивая его совета, —
писать ли моему безалаберному супругу
о проделках его Глаши… (Слово безалаберный Домна Осиповна с умыслом присоединила к имени мужа, чтобы доставить тем удовольствие Бегушеву.)
В то время как Бегушев страдал от каких-то чисто вымышленных, по мнению Домны Осиповны, страданий, на нее сыпались дела самого серьезного свойства, вызывающие на серьезные беспокойства: мужу она, несмотря на запрещение Бегушева, все-таки
написала довольно подробно
о поведении его возлюбленной, потому что Глаша действительно последнее время допивалась почти до чертиков; любовников у нее был уж не один, а скольким только угодно было: натура чухонско-петербургской кокотки в ней проснулась во всей своей прелести!!
Присланный ответ, однако, оказался нежным: «Бесценный друг мой Додоша, —
писал Олухов, — несказанно благодарю тебя за уведомление
о поведении моей прелестной Глашки; я заранее это предчувствовал: она при мне еще пила и прочее другое.
—
О, нет, нет, это еще не все!.. Я, как
писала вам, пригласила вас по двум делам, за которые и заплачу вам с удовольствием две тысячи рублей, если только вы устроите их в мою пользу, — а если нет, так ничего!.. Дед умирает и оставляет мужу все наследство, то как же мне от мужа получить пятьсот тысяч?
«Любезный друг, —
писал Тюменев своим красивым, но заметно взволнованным почерком, — не могу удержаться, чтобы не передать тебе
о моем счастии: я полюбил одну женщину и ею любим.
— А я к вам, — начала она без прежней своей важности, —
писать уж хотела, чтобы узнать
о здоровье Лизы… Она, как мне передавали, тоже у Бегушева обитает.
— И тебе не грех было не
написать мне
о своем положении, а одолжаться у почти незнакомого тебе человека? — заметила она ей.
— А сколько я
писал прежде
о любви! — зашамкал старичок. — Раз я в одном из моих стихотворений, описывая даму, говорю, что ее черные глаза загорелись во лбу, как два угля, и мой приятель мне печатно возражает, что глаза не во лбу, а подо лбом и что когда они горят, так должны быть красные, а не черные!.. Кто из нас прав, спрашиваю?
Впрочем, на этот случай граф заранее себя до некоторой степени обеспечил, так как немедля же после чтения пьесы Татьяны Васильевны он
написал и напечатал хвалебнейшую статью
о сем имеющемся скоро появиться в свете произведении и подписался под этой рекламой полной своей фамилией.
— Я!.. Но будет еще статья того критика Кликушина, который был у вас; вероятно, и Долгов
напишет разбор… он мне даже говорил
о плане своего отзыва.
Хвостиков поставлен был в затруднительное положение. Долгов действительно говорил ему, что он намерен
писать о драме вообще и драме русской в особенности, желая в статье своей доказать… — Но что такое доказать, — граф совершенно не понял. Он был не склонен к чересчур отвлеченному мышлению, а Долгов в этой беседе занесся в самые высшие философско-исторические и философско-эстетические сферы.
— Мне очень бы приятно было, если бы Долгов
написал что-нибудь
о моей пьесе: он с таким возвышенным умом и таким горячим сердцем, — проговорила она.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет,
о петербургском ничего нет, а
о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик
пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Стародум(один). Он, конечно,
пишет ко мне
о том же,
о чем в Москве сделал предложение. Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Г-жа Простакова. Полно, братец,
о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше
о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки
пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
"Сижу я, —
пишет он, — в унылом моем уединении и всеминутно
о том мыслю, какие законы к употреблению наиболее благопотребны суть.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и
писал втихомолку устав «
о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».