Неточные совпадения
Еще в Москве он женился на какой-то вдове,
бог знает из
какого звания, с пятерыми детьми, — женщине глупой, вздорной, по милости которой он, говорят, и пить начал.
— Это, сударыня, авторская тайна, — заметил Петр Михайлыч, — которую мы не смеем вскрывать, покуда не захочет того сам сочинитель; а
бог даст, может быть, настанет и та пора, когда Яков Васильич придет и сам прочтет нам: тогда мы
узнаем, потолкуем и посудим… Однако, — продолжал он, позевнув и обращаясь к брату, —
как вы, капитан, думаете: отправиться на свои зимние квартиры или нет?
— Ты спроси, князь, — отвечала она полушепотом, —
как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и не
знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова
бог знает на что решиться.
Когда все расселись по мягким низеньким креслам, князь опять навел разговор на литературу, в котором, между прочим, высказал свое удивление, что, бывая в последние годы в Петербурге, он никого не встречал из нынешних лучших литераторов в порядочном обществе; где они живут? С кем знакомы? —
бог знает, тогда
как это сближение писателей с большим светом, по его мнению, было бы необходимо.
Мало ли мы видим, — продолжал он, — что в самых верхних слоях общества живут люди ничем не значительные,
бог знает,
какого сословия и даже звания, а русский литератор, поверьте, всегда там займет приличное ему место.
А теперь бежал этого счастья, чтоб искать другого…
какого —
бог знает!
Не
зная,
как провести вечер, он решился съездить еще к одному своему знакомому, который,
бог его
знает, где служил, в думе ли, в сенате ли секретарем, но только имел свой дом, жену, очень добрую женщину, которая сама всегда разливала чай, и разливала его очень вкусно, всегда сама делала ботвинью и салат, тоже очень вкусно.
— Нет, ты обвиняешь!.. Сами выходят замуж
бог знает с
каким сумасшествием… на нужду… на голод… перессориваются с родными, а мужчину укоряют, отчего он не подлец, не изгибается, не кланяется…
— Напротив, мне это очень тяжело, — подхватил Калинович. — Я теперь живу в какой-то душной пустыне! Алчущий сердцем, я
знаю, где бежит свежий источник, способный утолить меня, но нейду к нему по милости этого проклятого анализа, который,
как червь, подъедает всякое чувство, всякую радость в самом еще зародыше и, ей-богу, составляет одно из величайших несчастий человека.
— Я
знаю чему! — подхватила Настенька. — И тебя за это, Жак, накажет
бог. Ты вот теперь постоянно недоволен жизнью и несчастлив, а после будет с тобой еще хуже — поверь ты мне!.. За меня тоже
бог тебя накажет, потому что, пока я не встречалась с тобой, я все-таки была на что-нибудь похожа; а тут эти сомнения, насмешки… и что пользы?
Как отец же Серафим говорит: «Сердце черствеет, ум не просвещается. Только на краеугольном камне веры, страха и любви к
богу можем мы строить наше душевное здание».
Потом, я положительно
знаю, что вы тогда ей нравились… но что и
как теперь —
богу ведомо.
— Ну, скажите, пожалуйста, что он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец,
бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы ему приятель; поговорите ему… Я не
знаю, что последнее время с ним сделалось: он мучит меня… эти насмешки… презрение… неуважение ко мне… Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец,
богу: господи! Научи меня,
как мне себя держать с ним! Вы сами теперь слышали… в
какую минуту, когда я потеряла отца, и что он говорит!
— А что вы говорили насчет неблистательности, так это обстоятельство, — продолжал он с ударением, — мне представляется тут главным удобством, хотя, конечно, в теперешнем вашем положении вы можете найти человека и с весом и с состоянием. Но, chere cousine,
бог еще
знает,
как этот человек взглянет на прошедшее и повернет будущее. Может быть, вы тогда действительно наденете кандалы гораздо горшие, чем были прежде.
«По почерку вы
узнаете, кто это пишет. Через несколько дней вы можете увидеть меня на вашей сцене — и,
бога ради, не обнаружьте ни словом, ни взглядом, что вы меня
знаете; иначе я не выдержу себя; но если хотите меня видеть, то приезжайте послезавтра в какой-то ваш глухой переулок, где я остановлюсь в доме Коркина. О,
как я хочу сказать вам многое, многое!.. Ваша…»
— Слава
богу, хорошо теперь стало, — отвечал содержатель, потирая руки, — одних декораций, ваше превосходительство, сделано мною пять новых; стены тоже побелил, механику наверху поправил; а то было, того и гляди что убьет кого-нибудь из артистов. Не могу,
как другие антрепренеры, кое-как заниматься театром. Приехал сюда — так не то что на сцене, в зале было хуже, чем в мусорной яме. В одну неделю просадил тысячи две серебром. Не
знаю, поддержит ли публика, а теперь тяжело: дай
бог концы с концами свести.
— Великая артистка! — подхватил содержатель. — Мне просто
бог послал за мою простоту этот брильянт! Не
знаю,
как здесь, а в Калуге она делала большие сборы.
— Молюсь! — отвечал Калинович со вздохом. —
Какое странное, однако, наше свидание, — продолжал он, взмахнув глаза на Настеньку, — вместо того чтоб говорить слова любви и нежности, мы толкуем
бог знает о чем… Такие ли мы были прежде?
—
Бог ведь
знает, господа,
как, и про что, и за что у нас человека возвышают. Больше всего, чай, надо полагать, что письмами от Хованского он очень хорошую себе рекомендацию делает, а тут тоже говорят, что и через супругу держится. Она там сродственница другой барыне, а та тоже по министерии-то у них фавер большой имеет. Прах их
знает! Болтали многое… Я другого, пожалуй, и не разобрал, а много болтали.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб
знали: что вот, дискать,
какую честь
бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело,
какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь,
как курица»; а в другом словно бес
какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И
как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом,
как узнал невинность Антона Антоновича и
как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет?
Богу ведомо! // А про себя скажу: //
Как выли вьюги зимние, //
Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Г-жа Простакова.
Бог вас
знает,
как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.