Несмотря на твердое намерение начать службу, Калинович, однако, около недели медлил идти представиться директору. Петербург уж начинал ему давать себя окончательно чувствовать, и хоть он не знал его еще с бюрократической стороны, но уж заранее предчувствовал недоброе. Робко и нерешительно пошел он, наконец, одним утром и
далеко не той смелою рукою, как у редактора, дернул за звонок перед директорской квартирой. Дверь ему отворил курьер.
Я очень хорошо понял, что хоть люблю девушку, насколько способен только любить, но в то же время интересы литературные, общественные и, наконец, собственное честолюбие и даже более грубые, эгоистические потребности — все это живет во мне, волнует меня, и каким же образом я мог бы решиться всем этим пожертвовать и взять для нравственного продовольствия на всю жизнь одно только чувство любви, которое
далеко не наполняет всей моей души… каким образом?
— Как сведешь все это в итог, — продолжал он каким-то озлобленно-насмешливым тоном, — так выходит
далеко не пустяки — жить в обществе, в котором так еще шатко развито понятие о чести, о справедливости; жить и действовать в таком обществе — далеко не вздор!
Неточные совпадения
Многие товарищи мои теперь известные литераторы, ученые; в студентах я с ними дружен бывал, оспаривал иногда; ну, а теперь, конечно, они
далеко ушли, а я все еще пока отставной штатный смотритель; но, так полагаю, что если б я пришел к ним, они бы
не пренебрегли мною.
— Помиримтесь! — сказал Калинович, беря и целуя ее руки. — Я знаю, что я, может быть, неправ, неблагодарен, — продолжал он,
не выпуская ее руки, — но
не обвиняйте меня много: одна любовь
не может наполнить сердце мужчины, а тем более моего сердца, потому что я честолюбив, страшно честолюбив, и знаю, что честолюбие
не безрассудное во мне чувство. У меня есть ум, есть знание, есть, наконец, сила воли, какая немногим дается, и если бы хоть раз шагнуть удачно вперед, я ушел бы
далеко.
Более всего произвел на него впечатление комфорт, который он видел всюду в доме генеральши, и — боже мой! — как
далеко все это превосходило бедную обстановку в житье-бытье Годневых, посреди которой он прожил больше года,
не видя ничего лучшего!
Но есть, mon cher, другой разряд людей, гораздо уже повыше; это… как бы назвать… забелка человечества: если
не гении, то все-таки люди, отмеченные каким-нибудь особенным талантом, люди, которым, наконец, предназначено быть двигателями общества, а
не сносливыми трутнями; и что я вас отношу к этому именно разряду, в том вы сами виноваты, потому что вы
далеко уж выдвинулись из вашей среды: вы
не школьный теперь смотритель, а литератор, следовательно, человек, вызванный на очень серьезное и широкое поприще.
Чем дальше они шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка, к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде грота, а вот, куда-то
далеко, отводил темный коридор из акаций, и при входе в него сидел на пьедестале грозящий пальчиком амур, как бы предостерегающий: «
Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила площадка перед домом — и вообразить трудно: как бы простирая к нему свои длинные листья, стояли тут какие-то тополевидные растения в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели в средней куртине розаны, как бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.
Но весь этот почет и эффект слишком, кажется, мало занимали и тешили моего героя — и
далеко уж это был
не тот фанфарон-мальчик, каким мы встретили его в первый раз, при вступлении его на службу.
Далеко это было
не так на самом деле!
Были в его прошедшем, как у всякого человека, сознанные им дурные поступки, за которые совесть должна была бы мучать его; но воспоминание о дурных поступках
далеко не так мучало его, как эти ничтожные, но стыдные воспоминания.
Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были
далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александрович. «Погодите!» — отвечал я, усмехаясь. У меня было свое на уме.
Со своей стороны Чичиков оглянул также, насколько позволяло приличие, брата Василия. Он был ростом пониже Платона, волосом темней его и лицом
далеко не так красив; но в чертах его лица было много жизни и одушевленья. Видно было, что он не пребывал в дремоте и спячке.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам
далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Аммос Федорович. Нет, я вам скажу, вы
не того… вы
не… Начальство имеет тонкие виды: даром что
далеко, а оно себе мотает на ус.
Такие сказы чудные // Посыпались… И диво ли? // Ходить
далеко за́ словом //
Не надо — всё прописано // На собственной спине.
Г-жа Простакова.
Не твое дело, Пафнутьич. Мне очень мило, что Митрофанушка вперед шагать
не любит. С его умом, да залететь
далеко, да и Боже избави!
На улице царили голодные псы, но и те
не лаяли, а в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов; густой мрак окутывал улицы и дома; и только в одной из комнат градоначальнической квартиры мерцал
далеко за полночь зловещий свет.