Неточные совпадения
В продолжение
всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив
и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на другой же
день являлся в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку, в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов
и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление
и для этого придет к реке, станет на берегу около плотов, на которых прачки моют белье,
и любуется…
Из предыдущей главы читатель имел полное право заключить, что в описанной мною семье царствовала тишь, да гладь, да божья благодать,
и все были по возможности счастливы. Так оно казалось
и так бы на самом
деле существовало, если б не было замешано тут молоденького существа, моей будущей героини, Настеньки. Та же исправница, которая так невыгодно толковала отношения Петра Михайлыча к Палагее Евграфовне, говорила про нее.
Все эти капризы
и странности Петр Михайлыч,
все еще видевший в дочери полуребенка, объяснял расстройством нервов
и твердо был уверен, что на следующее же лето
все пройдет от купанья, а вместе с тем неимоверно восхищался, замечая, что Настенька с каждым
днем обогащается сведениями, или, как он выражался, расширяет свой умственный кругозор.
Дочь слушала
и краснела, потому что она была уже поэт
и почти каждый
день потихоньку от
всех писала стихи.
Все тут
дело заключалось в том, что им действительно ужасно нравились в Петербурге модные магазины, торцовая мостовая, прекрасные тротуары
и газовое освещение, чего, как известно, нет в Москве; но, кроме того, живя в ней две зимы, генеральша с известною целью давала несколько балов, ездила почти каждый раз с дочерью в Собрание, причем рядила ее до невозможности; но ни туалет, ни таланты мамзель Полины не произвели ожидаемого впечатления: к ней даже никто не присватался.
Два брата Масляниковы, довольно богатые купцы, не дальше как на
днях,
деливши отцовское наследство, на площади, при
всем народе, дрались
и таскали друг друга за волосы из-за вытертой батькиной енотовой шубы.
Те думали, что новый смотритель подарочка хочет, сложились
и общими силами купили две головки сахару
и фунтика два чаю
и принесли
все это ему на поклон, но были, конечно, выгнаны позорным образом,
и потом, когда в следующий четверг снова некоторые мальчики не явились, Калинович на другой же
день всех их выключил —
и ни просьбы, ни поклоны отцов не заставили его изменить своего решения.
В продолжение
всего этого
дня Калинович не пошел к Годневым, хотя
и приходил было оттуда кучер звать его пить чай.
Весь вечер
и большую часть
дня он ходил взад
и вперед по комнате
и пил беспрестанно воду, а поутру, придя в училище, так посмотрел на стоявшего в прихожей сторожа, что у того колени задрожали
и руки вытянулись по швам.
Как нарочно
все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает,
и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол
и квартиру, а тут
и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки с одного конца Москвы на другой,
и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в
день.
Прошло два
дня. Калинович не являлся к Годневым. Настенька
все сидела в своей комнате
и плакала. Палагея Евграфовна обратила, наконец, на это внимание.
Хотя поток времени унес далеко счастливые
дни моей юности, когда имел я счастие быть вашим однокашником,
и фортуна поставила вас, достойно возвыся, на слишком высокую, сравнительно со мной, ступень мирских почестей, но, питая полную уверенность в неизменность вашу во
всех благородных чувствованиях
и зная вашу полезную, доказанную многими опытами любовь к успехам русской литературы, беру на себя смелость представить на ваш образованный суд сочинение в повествовательном роде одного молодого человека, воспитанника Московского университета
и моего преемника по службе, который желал бы поместить свой труд в одном из петербургских периодических изданий.
— Господи боже мой! Во
всю жизнь не имел никаких
дел,
и до чего я дожил! — воскликнул Петр Михайлыч.
Медиокритский чрез дощаную перегородку подслушал
весь разговор
и, видя, что
дело его принимает очень дурной оборот, бросился к исправнику, когда тот выходил.
— Ах, какой ты странный! Зачем? Что ж мне делать, если я не могу скрыть? Да
и что скрывать?
Все уж знают. Дядя на
днях говорил отцу, чтоб не принимать тебя.
—
Все это, — начал он после нескольких минут размышления, — я рассказал Пушкину; он выслушал,
и чрез несколько
дней мы опять с ним встречаемся.
«Как этот гордый
и великий человек (в последнем она тоже не сомневалась), этот гордый человек так мелочен, что в восторге от приглашения какого-нибудь глупого, напыщенного генеральского дома?» — думала она
и дала себе слово показывать ему невниманье
и презренье, что, может быть,
и исполнила бы, если б Калинович показал хотя маленькое раскаяние
и сознание своей вины; но он, напротив, сам еще больше надулся
и в продолжение целого
дня не отнесся к Настеньке ни словом, ни взглядом, понятным для нее,
и принял тот холодно-вежливый тон, которого она больше
всего боялась
и не любила в нем.
Чтоб кадриль была полнее
и чтоб
все гости были заняты, княгиня подозвала к себе стряпчего
и потихоньку попросила его пригласить исправницу, которая в самом
деле начала уж обижаться, что ею вообще мало занимаются. Против них поставлен был маленький князек с мистрисс Нетльбет, которая чопорно
и с важностью начала выделывать chasse en avant
и chasse en arriere. [Фигуры танца (франц.).]
Видимо, что
всем им, стесненным целый
день приличием
и модным тоном, хотелось поболтать на свободе.
— Один… ну, два, никак уж не больше, — отвечал он сам себе, —
и это еще в плодотворный год, а будут года хуже,
и я хоть не поэт
и не литератор, а очень хорошо понимаю, что изящною словесностью нельзя постоянно
и одинаково заниматься: тут человек кладет
весь самого себя
и по преимуществу сердце, а потому это
дело очень капризное: надобно ждать известного настроения души, вдохновенья, наконец, призванья!..
Результатом предыдущего разговора было то, что князь, несмотря на
все свое старание, никак не мог сохранить с Калиновичем по-прежнему ласковое
и любезное обращение; какая-то холодность
и полувнимательная важность начала проглядывать в каждом его слове. Тот сейчас же это заметил
и на другой
день за чаем просил проводить его.
— Это жаль, тем более, что сегодня был знаменательный для
всех нас
день: я сделал предложение Настасье Петровне
и получил согласие.
На другой
день предполагалось встать рано,
и потому после ужина,
все тотчас же разошлись.
— Страмота, тетка,
и ехать-то с тобой, хоть бы к ноче дело-то шло, так
все бы словно поскладнее было.
— Не
все, батька, дело-то делается ночью; важивала я вашу братью
и днем. Не ты первой!.. — возразила баба
и благополучнейшим манером доставила их на станцию, где встретила их толпа ямщиков.
— Господствует учение энциклопедистов… подкопаны
все основания общественные, государственные, религиозные… затем кровь… безурядица. Что можно было из этого предвидеть?.. Одно, что народ дожил до нравственного
и материального разложения; значит, баста!..
Делу конец!.. Ничуть не бывало, возрождается, как феникс,
и выскакивает в Наполеоне Первом. Это черт знает что такое!
— Что ж? — отвечал как-то нехотя Белавин. —
Дело заключалось в злоупотреблении буржуазии, которая хотела захватить себе
все политические права, со всевозможными матерьяльными благосостояниями,
и работники сорок восьмого года показали им, что этого нельзя; но так как собственно для земледельческого класса народа все-таки нужна была не анархия, а порядок, который обеспечивал бы труд его, он взялся за Наполеона Третьего,
и если тот поймет, чего от него требуют, он прочней, чем кто-либо!
Во время студенчества они жили на одной квартире,
и если этот человек в самом
деле полный распорядитель при журнале, то
все для него сделает.
Когда бы я убил человека, я бы, значит, сделал преступление, влекущее за собой лишение
всех прав состояния, а в
делах такого рода полиция действительно действует по горячим следам, невзирая ни на какое лицо: фельдмаршал я или подсудимый чиновник — ей
все равно; а мои, милостивый государь, обвинения чисто чиновничьи; значит, они прямо следовали к общему обсуждению с таковыми же, о которых уже
и производится
дело.
Чрез несколько
дней, впрочем, из пятисот тысяч жителей нашлась одна добрая душа: это был сосед Калиновича, живший еще этажом выше его, — молодой немец, с толстыми ногами, простоватой физиономией
и с какими-то необыкновенно добродушными вихрами по
всей голове.
— Как это жалко! — произнес немец,
и когда начали играть, оказался очень плохим мастером этого
дела. С первой игры Калинович начал без церемонии браниться; ставя ремиз, он говорил: «Так нельзя играть; это значит подсиживать!.. У вас
все приемные листы, а вы пасуете».
— За мое призвание, — продолжал студент, — что я не хочу по их дудке плясать
и сделаться каким-нибудь офицером, они считают меня, как
и Гамлета, почти сумасшедшим. Кажется, после
всего этого можно сыграть эту роль с душой;
и теперь меня собственно останавливает то, что знакомых, которые бы любили
и понимали это
дело, у меня нет. Самому себе доверить невозможно,
и потому, если б вы позволили мне прочесть вам эту роль… я даже принес книжку… если вы только позволите…
Самые искренние его приятели в отношении собственного его сердца знали только то, что когда-то он был влюблен в девушку, которой за него не выдали, потом был в самых интимных отношениях с очень милой
и умной дамой, которая умерла; на
все это, однако, для самого Белавина прошло, по-видимому, легко; как будто ни одного
дня в жизни его не существовало, когда бы он был грустен, да
и повода как будто к тому не было, — тогда как героя моего, при
всех свойственных ему практических стремлениях, мы уже около трех лет находим в истинно романтическом положении.
— Еще бы! — подхватила баронесса. — Ах! A propos [кстати (франц.).] о моем браслете, чтоб не забыть, — продолжала она, обращаясь к Полине. — Вчера или третьего
дня была я в городе
и заезжала к monsieur, Лобри. Он говорит, что берется
все твои брильянты рассортировать
и переделать;
и, пожалуйста, никому не отдавай: этот человек гений в своем
деле.
—
Все это прекрасно, что вы бывали,
и, значит, я не дурно сделал, что возобновил ваше знакомство; но
дело теперь в том, мой любезнейший… если уж начинать говорить об этом серьезно, то прежде
всего мы должны быть совершенно откровенны друг с другом,
и я прямо начну с того, что
и я,
и mademoiselle Полина очень хорошо знаем, что у вас теперь на руках женщина… каким же это образом?.. Сами согласитесь…
— Хорошо, смотрите — я вам верю, — начал он, —
и первое мое слово будет: я купец, то есть человек, который ни за какое
дело не возьмется без явных барышей; кроме того, отнимать у меня время, употребляя меня на что бы то ни было,
все равно, что брать у меня чистые деньги…
Условливается это, конечно, отчасти старым знакомством, родственными отношениями, участием моим во
всех ихних
делах, наконец, установившеюся дружбой в такой мере, что ни один человек не приглянулся Полине без того, что б я не знал этого,
и уж, конечно, она никогда не сделает такой партии, которую бы я не опробовал; скажу даже больше: если б она, в отношении какого-нибудь человека, была ни то ни се, то
и тут в моей власти подлить масла на огонь — так?
— Послушайте, Яков Васильич, это в самом
деле ужасно! — проговорил, наконец,
все молчавший Белавин. — За что вы мучите эту женщину? Чем
и какими проступками дала она вам на это право?
— Оковы существуют
и теперь, — возразил князь, — поселиться вам опять в нашей деревенской глуши на скуку, на сплетни, — это безбожно… Мне же переехать в Петербург нельзя по моим
делам, — значит,
все равно мы не можем жить друг возле друга.
— Совершенно другое
дело этот господин, — продолжал князь, — мы его берем, как полунагого
и голодного нищего на дороге: он будет
всем нам обязан. Не дав вам ничего, он поневоле должен будет взглянуть на многое с закрытыми глазами;
и если б даже захотел ограничить вас в чем-нибудь, так на вашей стороне отнять у него
все.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж,
и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом
деле ей нравился, как человек умный
и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный
и белокурый; но в этом только
и заключались, по крайней мере на первых порах,
все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг в жизни.
— Так как, выходит, являюсь господину
и барину моему, на
все дни живота моего нескончаемому… — отвечал Григорий Васильев, свернув несколько голову набок
и становясь навытяжку.
— Князь!.. — воскликнул старик со слезами на глазах. — Так я его понимаю: зеленеет теперь поле рожью, стеблями она, матушка, высокая, колосом тучная, васильки цветут, ветерок ими играет, запах от них разносит, сердце мужичка радуется; но пробежал конь степной,
все это стоптал да смял, волок волоком сделал: то
и князь в нашем
деле, — так я его понимаю.
Кто не согласится, что под внешней обстановкой большей части свадеб прячется так много нечистого
и грязного, что уж, конечно, всякое тайное свидание какого-нибудь молоденького мальчика с молоденькой девочкой гораздо выше в нравственном отношении, чем
все эти полуторговые сделки, а между тем
все вообще «молодые» имеют какую-то праздничную
и внушительную наружность, как будто они в самом
деле совершили какой-нибудь великий, а для кого-то очень полезный подвиг.
А вон этот господин, застегнутый, как Домби [Домби — герой романа Ч.Диккенса (1812—1870) «Домби
и сын».], на
все пуговицы, у которого, по мнению врачей, от разливающейся каждый
день желчи окончательно сгнила печенка, — неужели этот аспид человечества приехал веселиться?
Я чувствую, как сердце ваше обливается кровью при мысли, что муж ваш на
днях еще в одном прении напорол такую чепуху, которая окончательно обнаружила
всю глубину его умственных неспособностей,
и вам вряд ли удастся удержать тот великолепный пост, на котором вам так удобно.
Так укреплял себя герой мой житейской моралью; но таившееся в глубине души сознание ясно говорило ему, что
все это мелко
и беспрестанно разбивается перед правдой Белавина. Как бы то ни было, он решился заставить его взять деньги назад
и распорядиться ими, как желает, если принял в этом
деле такое участие. С такого рода придуманной фразой он пошел отыскивать приятеля
и нашел его уже сходящим с лестницы.
Надобно было иметь нечеловеческое терпенье, чтоб снести подобный щелчок. Первое намерение героя моего было пригласить тут же кого-нибудь из молодых людей в секунданты
и послать своему врагу вызов; но
дело в том, что, не будучи вовсе трусом, он в то же время дуэли считал решительно за сумасшествие. Кроме того, что бы ни говорили, а направленное на вас дуло пистолета не безделица —
и все это из-за того, что не питает уважение к вашей особе какой-то господин…
Базарьев во
все это время так себя держал, что будто бы даже не знал ничего,
и предоставил толстому Четверикову, откупщику целой губернии, самому себя обстаивать, который повернул
дело таким образом, что через три же недели вице-губернатор был причислен к печальному сонму «состоящих при министерстве», а губернатору в ближайший новый год дана была следующая награда.
Это вот, например, палата государственных имуществ… это палата финансовая… там юстиция… удел
и, наконец, ваше губернское правление с своими исправниками, городничими —
и очень понятно, по самому простому, естественному течению
дел, что никому из
всех этих ведомств не понравится, когда другое заедет к нему
и начнет умничать…