Неточные совпадения
Во все время, покуда кутит
муж, Экзархатова убегала к соседям; но когда он приходил в себя, принималась его, как ржа железо,
есть, и достаточно
было ему сказать одно слово — она пустит в него чем ни попало, растреплет на себе волосы, платье и побежит к Петру Михайлычу жаловаться, прямо ворвется в смотрительскую и кричит...
— Люди небогатые: не на что
было гувернанток нанимать! — еще раз рискует заметить
муж.
— Нет, это не мое личное мнение, — возразила спокойным голосом генеральша, — покойный
муж мой
был в столицах всей Европы и всегда говорил, — ты, я думаю, Полина, помнишь, — что лучше Петербурга он не видал.
— Неужели же, — продолжала Настенька, — она
была бы счастливее, если б свое сердце, свою нежность, свои горячие чувства, свои, наконец, мечты, все бы задушила в себе и всю бы жизнь свою принесла в жертву
мужу, человеку, который никогда ее не любил, никогда не хотел и не мог ее понять?
Будь она пошлая, обыкновенная женщина, ей бы еще
была возможность ужиться в ее положении: здесь
есть дамы, которые говорят открыто, что они терпеть не могут своих
мужей и живут с ними потому, что у них нет состояния.
Вдовствуя неизвестное число лет после своего
мужа — приказного, она пропитывала себя отдачею своего небольшого домишка внаем и с Палагеей Евграфовной находилась в теснейшей дружбе, то
есть прибегала к ней раза три в неделю попить и
поесть, отплачивая ей за то принесением всевозможных городских новостей; а если таковых не случалось, так и от себя выдумывала.
Зайдут к Семенову, а тут кстати раскупорят, да и разопьют бутылочки две мадеры и домой уж возвратятся гораздо повеселее, тщательно скрывая от жен, где
были и что делали; но те всегда догадываются по глазам и делают по этому случаю строгие выговоры, сопровождаемые иногда слезами. Чтоб осушить эти слезы,
мужья дают обещание не заходить никогда к Семенову; но им весьма основательно не верят, потому что обещания эти нарушаются много-много через неделю.
— Но если я выйду замуж, это
будет очень натурально. Должна же я
буду чем-нибудь жить с
мужем?
— Господи, боже мой! — продолжала она. — Я не ищу в будущем
муже моем ни богатства, ни знатности, ни чинов:
был бы человек приличный и полюбил бы меня, чтоб я хоть сколько-нибудь нравилась ему…
— Ужасен! — продолжал князь. — Он начинает эту бедную женщину всюду преследовать, так что
муж не велел, наконец, пускать его к себе в дом; он затевает еще больший скандал: вызывает его на дуэль; тот, разумеется, отказывается; он ходит по городу с кинжалом и хочет его убить, так что
муж этот принужден
был жаловаться губернатору — и нашего несчастного любовника, без копейки денег, в одном пальто, в тридцать градусов мороза, высылают с жандармом из города…
Первый приехал стряпчий с женою, хорошенькою дочерью городничего, которая
была уже в счастливом положении, чего очень стыдилась, а
муж, напротив, казалось, гордился этим.
И поверьте, брак
есть могила этого рода любви:
мужа и жену связывает более прочное чувство — дружба, которая, честью моею заверяю, гораздо скорее может возникнуть между людьми, женившимися совершенно холодно, чем между страстными любовниками, потому что они по крайней мере не падают через месяц после свадьбы с неба на землю…
Нет в них этого, потому что они неспособны на то ни по уму, ни по развитию, ни по натуришке, которая давно выродилась; а страдают, может
быть, от дурного пищеварения или оттого, что нельзя ли где захватить и цапнуть денег, или перепихнуть каким бы то ни
было путем
мужа в генералы, а вы им навязываете тонкие страдания!
— Как же ты говоришь так решительно? Яков Васильич написал одну вещь — и ты уж произносишь свой суд, а он напишет еще — и ты станешь думать другое, и это наверное
будет! — сказала она
мужу.
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно
было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой
муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только плечами.
Из двух зол, мне казалось, я выбирал для тебя лучшее: ни тоска обманутой любви, ни горесть родных твоих, ни худая огласка, которая, вероятно, теперь идет про тебя, ничего не в состоянии сравниться с теми мучениями, на которые бы ты
была обречена, если б я остался и сделался твоим
мужем.
Не хотите ли, чтоб я послала ваше сочинение к Павлу Николаичу, который, после смерти моего покойного
мужа, хочет, кажется, ужасно с нами поступать…» Далее Калинович не в состоянии
был читать: это
был последний удар, который готовила ему нанести судьба.
— Госпожа эта, — возразил князь с усмешкою, — пустилась теперь во все тяжкие. Он, может
быть, у ней в пятом или четвертом нумере, а такими привязанностями не очень дорожат. Наконец, я поставил ему это первым условием, и, значит, все это вздор!.. Главное, чтоб он вам нравился, потому что вы все-таки
будете его жена, а он ваш
муж — вопрос теперь в том.
Единственными лицами при церемонии
были князь и
муж баронессы. В качестве свидетелей они скрепили своей благородной подписью запись в брачной книге. После венца у новобрачных, по петербургскому обычаю,
был только чай с мороженым и фруктами для близких знакомых, которые,
выпив по нескольку заздравных бокалов, поспешили разъехаться.
Были у него довольно серьезные неприятности с губернским предводителем по случаю манкировки визитов, которую дозволила себе сделать губернаторша, действительно державшая себя, ко вреду
мужа, какой-то царицей; но губернатор, благодаря своей открытой и вполне губернаторской жизни, так умел сойтись с дворянами, что те, собственно в угоду ему, прокатили на первой же баллотировке губернского предводителя на вороных.
[Вместо слов: «…которому она сама, своими руками, каждый год платила, не стыдно
было предать их?..» в рукописи
было: «…не стыдно
было, как Иуде какому-нибудь, продать их… тогда, как
муж ее (это она уже добавляла по секрету), Семен Никитич, каждый год, из рук в руки, платил ему полторы тысячи серебром, что в пятнадцать лет составляло 22 тысячи с половиной.
Уединенно пришлось ей сидеть в своем замкоподобном губернаторском доме, и общественное мнение явно уже склонилось в пользу их врага, и началось это с Полины, которая вдруг, ни с того ни с сего, найдена
была превосходнейшей женщиной, на том основании, что при таком состоянии, нестарая еще женщина, она решительно не рядится, не хочет жить в свете, а всю себя посвятила семейству; но что, собственно, делает она в этой семейной жизни — никто этого не знал, и даже поговаривали, что вряд ли она согласно живет с
мужем, но хвалили потому только, что надобно же
было за что-нибудь похвалить.
Несчастная княгиня, эта кроткая, как ангел, женщина, посвятившая всю жизнь свою на любовь к
мужу, должна
была видеть его в таком положении — это ужасно!
Поступок
мужа ее против родственника и друга дома, конечно, не мог
быть ей приятен.
— На этих словах Полина приостановилась, но потом, горько улыбнувшись, снова продолжала: — Обиднее всего для меня то, что сам на мне женился решительно по расчету и никогда мне не
был настоящим
мужем, а в то же время мстит и преследует меня за мое прошедшее.
Князь видел, до какой степени Полина
была ожесточена против
мужа, и очень хорошо в то же время знал, что в подобном нравственном настроении женщина способна решиться на многое.
Она, с одной стороны, испугалась за
мужа, который пользовался дружбой прежнего губернатора, а с этим
был только что не враг, но с другой — глубоко обрадовалась в душе, что эта длинновязая губернаторша
будет, наконец, сведена с своего престола.
Председательша уголовной палаты поступила совершенно иначе. Кто знает дело, тот поймет, конечно, что даму эту, по независимости положения ее
мужа, менее, чем кого-либо, должно
было беспокоить, кто бы ни
был губернатор; но,
быв от природы женщиной нервной, она вообще тревожилась и волновалась при каждой перемене сильных лиц, и потому это известие приняла как-то уж очень близко к сердцу.
— Да как же, помилуйте, ваше превосходительство, — продолжал тот, — какая это партия может
быть?.. Жена теперь, по своему воспитанию, слово скажет, а
муж и понять его не может! Слыхали мы тоже часто его разговор с барышней: лям… тлям — и дальше нейдет; ходит только да волосы ерошит.