Что мне сказать про себя? Черная печать твоего конверта вся перед глазами. Конечно, неумолимое время наложило свою печать и на нее, [На нее — на М. И. Малиновскую, которая долго болела.] но покамест, как ни приготовлялся к этой вести, все-таки она поразила неожиданно.
В другой раз поговорим больше — сегодня прощай. Обнимаю тебя крепко. Да утешит тебя бог!
Любезный друг Николай, узнай мне, где и как живет Катерина Петровна Торсон. Наша артель имеет возможность ей помочь. Теперь у меня делается раскладка на будущий год. Артельный год наш начался с 26 августа. Я незнаю, где отыскать ее. Все думал, что она возвратится в Москву, а Ентальцева пишет, что до сих пор ее нет. Каково было действие моего ultimatum к министру народного просвещения? Вчерашняя новорожденная обещала
в другой раз написать тебе. Она теперь с Ваней занята.
Неточные совпадения
Товарищ милой,
друг прямой!
Тряхнем рукою руку,
Оставим
в чаше круговой
Педантам сродну скуку.
Не
в первый
раз мы вместе пьем,
Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальем,
И тотчас помиримся.
Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его
в изгнанье. Увы! я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить меня воспоминанием
друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть,
другим людям и при
других обстоятельствах; а Пушкину, верно, тогда не
раз икнулось.
Размышляя тогда и теперь очень часто о ранней смерти
друга, не
раз я задавал себе вопрос: «Что было бы с Пушкиным, если бы я привлек его
в наш союз и если бы пришлось ему испытать жизнь, совершенно иную от той, которая пала на его долю».
Вот два года, любезнейший и почтенный
друг Егор Антонович, что я
в последний
раз видел вас, и — увы! — может быть,
в последний
раз имею случай сказать вам несколько строк из здешнего тюремного замка, где мы уже более двадцати дней существуем.
Голос
друга лишний
раз заставит встрепенуться твое любящее сердце; не требуй сегодня от меня разговоров; я бы сел возле и молча беседовал с тобой —
в таком положении нахожусь, взяв перо, чтобы сказать тебе словечко после бесконечного молчания.
Сегодня
в ночь заезжал Казадаев; я, пока он здесь был, успел сказать несколько слов братьям Михаиле и Николаю, а ваше письмо до
другого разу осталось.
Не знаю, сказал ли я все, что хотелось бы сказать, но, кажется, довольно уже заставлять тебя разбирать мою всегда спешную рукопись и уверять
в том, что ты и все вы знаете. На этот
раз я как-то изменил своему обычаю: меньше слов! — Они недостаточны для полных чувств между теми, которые хорошо
друг друга понимают и умеют обмануть с лишком четвертьвековую разлуку. — Вот истинная поэзия жизни!
Прощай, добрый
друг! Собирается наша артель — от меня поедет Евгений Якушкин. Будем
в последний
раз с ним вечеровать.
Пора благодарить тебя, любезный
друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа. От души спасибо тебе, что мне откликнулся.
В награду посылаю тебе листок от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника. Я с ней
раза два виделся и много говорил о тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо
в Петропавловск, где отец ее управляющий таможней.
Ты уже знаешь от жены, что я получил, любезный
друг Николай, твое письмо от 10-го с припиской жены твоей. Теперь должен вам обоим сказать выговор: как вы не сказали Казимирскому, что супруга моя
в Петербурге, — он четыре дня провел с ней
в одном городе, два
раза приезжал сюда
в Марьино и, не видавши ее, должен отправиться
в Омск…
На днях я просил Eudoxie сказать тебе, любезный
друг Николай, что я
в Нижнем не
раз склонял и склоняю твое имя с Далем и Шумахером…
Сегодня получил, милый
друг Машенька, твой листок от 26-го числа и тотчас с упреком совести бросился справляться] с записной книгой: вышло, что писал тебе
в последний
раз 11 мая — кажется, не может быть, чтоб я так долго молчал с тобой: или ты мне не отвечала на тогдашнее письмо, или я забыл отметить
в своей книжке.
Я точно это время часто имел вести о тебе от моих домашних. Знаю твой подвиг храбрости, или по крайней мере нетрусости, что иногда все равно. Мне Annette описывала пожар и твое присутствие духа среди этой тревоги, а как
раз всякого
другого озадачила бы
в твоем положении одинаково тогда с малютками. Хвала богу, но и тебе спасибо! Я просил Annette тебя расцеловать.
Неточные совпадения
Одно плохо: иной
раз славно наешься, а
в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.
Хлестаков. Это правда. Я, признаюсь, сам люблю иногда заумствоваться: иной
раз прозой, а
в другой и стишки выкинутся.
Бросились они все
разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на
другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
Начались драки, бесчинства и увечья; ходили
друг против дружки и
в одиночку и стена на стену, и всего больше страдал от этой ненависти город, который очутился как
раз посередке между враждующими лагерями.
На первый
раз разговор не имел
других последствий, но мысль о поросячьих духах глубоко запала
в душу предводителя.