Неточные совпадения
Белье содержалось
в порядке особою кастеляншей;
в наше
время была m-me Скалой. У каждого была
своя печатная метка: номер и фамилия. Белье переменялось на теле два раза, а у стола и на постель раз
в неделю.
Мы стали ходить два раза
в неделю
в гусарский манеж, где на лошадях запасного эскадрона учились у полковника Кнабенау, под главным руководством генерала Левашова, который и прежде того, видя нас часто
в галерее манежа во
время верховой езды
своих гусар, обращался к нам с приветом и вопросом: когда мы начнем учиться ездить?
Хвалил
своих соседей
в Тригорском, [Соседи
в Тригорском — семья П. А. Осиповой.] хотел даже везти меня к ним, но я отговорился тем, что приехал на такое короткое
время, что не успею и на него самого наглядеться.
Среди молодой
своей команды няня преважно разгуливала с чулком
в руках. Мы полюбовались работами, побалагурили и возвратились восвояси. Настало
время обеда. Алексей хлопнул пробкой, начались тосты за Русь, за Лицей, за отсутствующих друзей и за нее. [За нее — за революцию.] Незаметно полетела
в потолок и другая пробка; попотчевали искрометным няню, а всех других — хозяйской наливкой. Все домашнее население несколько развеселилось; кругом нас стало пошумнее, праздновали наше свидание.
Но, занятый хлопотами по устройству на поселении вместе с Оболенским и не
в Туринске, куда его назначили, он вряд ли имел
время разбираться
в своих бумагах и вести переговоры с Ершовым.
Поехал дальше. Давыдовых перегнал близ Нижне-удинска,
в Красноярске не дождался. Они с детьми медленно ехали, а я, несмотря на грязь, дождь и снег иногда, все подвигался на тряской
своей колеснице. Митьков, живший
своим домом, хозяином совершенным — все по часам и все
в порядке. Кормил нас обедом — все
время мы были почти неразлучны, я останавливался у Спиридова, он еще не совсем устроился, но надеется, что ему
в Красноярске будет хорошо.
В беседах наших мы все возвращались к прошедшему…
…Новая семья, [Семья Н.
В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска больше или меньше и служит к убеждению холостяка старого, что
в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен
своим состоянием. Ночью и после обеда спит. Следовательно, остается меньше
времени для размышления.
Что мне сказать про себя? Черная печать твоего конверта вся перед глазами. Конечно, неумолимое
время наложило
свою печать и на нее, [На нее — на М. И. Малиновскую, которая долго болела.] но покамест, как ни приготовлялся к этой вести, все-таки она поразила неожиданно.
В другой раз поговорим больше — сегодня прощай. Обнимаю тебя крепко. Да утешит тебя бог!
Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно, и чугунное кольцо истирается
временем. Трудная задача так устроить, чтоб оно не имело влияние на здешнее хорошее. Досадно мне на наших звездоносцев; кажется, можно бы сбросить эти пустые регалии и явиться запросто
в свой прежний круг. [Имеются
в виду лицеисты 1-го выпуска, получившие по
своей чиновничьей службе большие ордена.]
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на
свой счет делать всевозможные поправки, и за это позволение берет 250 рублей
в год. Наружность нечто вроде станции
в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно быть у себя, и есть место, где можно быть вместе. [
В доме Бронникова Пущин жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы последнего на
В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на другую страницу.
Время обедать.
У нас все
в известном тебе порядке.
В жары я большею частью сижу дома, вечером только пускаюсь
в поход. Аннушка пользуется летом сколько возможно, у нее наверху прохладно и мух нет. Видаемся мы между собой попрежнему, у каждого
свои занятия — коротаем
время, как кто умеет. Слава богу, оно не останавливается.
Твой дядя [Так называла Аннушка Пущина
своего отца лично и
в письмах — до самой его кончины.] заранее радуется, когда опять тебя увидит. К тому
времени ты все-таки будешь хорошо знать, что я, старик, буду у тебя снова учиться.
Во всяком случае, им отрада видеть тебя —
в этом ты не должен сомневаться; но я также уверен, что тебе нельзя располагать всегда
своим временем, — оно принадлежит службе и занятиям сложным.
В воскресенье получил я, любезный друг Николай, твои листки от 16-го числа. Пожалуйста, никогда не извиняйся, что не писал. Ты человек занятый и общественными и частными делами, то есть
своими, — следовательно,
время у тебя на счету. Вот я, например, ровно ничего не делаю и тут не успеваю с моей перепиской. Впрочем, на это
свои причины и все одни и те же. Продолжается немощное мое положение. Марьино с самого нашего приезда без солнца, все дожди и сырость. Разлюбило меня солнышко, а его-то я и ищу!..
Мне кажется, что она ему еще
в Лицее прислала после этого
в подарок часы, а Анненков относит
в своем издании эту пиесу к позднейшему
времени.
Начнем с Викторыча. От него я не имею писем, но знаю от сестер Бестужевых, что он и не думает возвращаться, а хочет действовать на каком-то прииске
в Верхнеудинском округе. Что-то не верится. Кажется, это у него маленькое сумасшествие. Бестужевы видели его
в Иркутске — они приехали
в Москву
в конце октября, простились совсем с Селенгинском, где без Николая уже не приходилось им оставаться. Брат их Михайло покамест там, но, может быть, со
временем тоже с семьей
своей переселится
в Россию.
Вот тебе опять письмо барона. Любопытные дела с ним совершаются: — Я ему давно не писал и еще откладываю до того
времени, когда он отыщет
свои права. [Права
В. И. Штейнгейля на звание барона.]
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил
в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Самгин нередко встречался с ним в Москве и даже,
в свое время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что первый узнавал анекдоты из жизни министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал все, что рисовало людей пошлыми, глупыми, жестокими, преступными.
Неточные совпадения
Потом
свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу
в ней тьма тём, // А ни
в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже
в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
— По
времени Шалашников // Удумал штуку новую, // Приходит к нам приказ: // «Явиться!» Не явились мы, // Притихли, не шелохнемся //
В болотине
своей. // Была засу́ха сильная, // Наехала полиция,
В то
время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"
в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь
в том, что последний имел право сечь
своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
"Была
в то
время, — так начинает он
свое повествование, —
в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников
в присутствии врага рода человеческого.
Они тем легче могли успеть
в своем намерении, что
в это
время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они
в один день сбросили с раската и утопили
в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.