Неточные совпадения
Это замечание мое до того справедливо, что потом даже, в 1817 году, когда
после выпуска мы, шестеро, назначенные в гвардию, были в лицейских мундирах на параде гвардейского корпуса, подъезжает к нам граф Милорадович, тогдашний корпусный командир, с вопросом: что мы за люди и какой
это мундир?
Когда при рассуждениях конференции о выпуске представлена была директору Энгельгардту черная
эта книга, где мы трое только и были записаны, он ужаснулся и стал доказывать своим сочленам, что мудрено допустить, чтобы давнишняя шалость, за которую тогда же было взыскано, могла бы еще иметь влияние и на будущность
после выпуска.
Нельзя не вспомнить сцены, когда Пушкин читал нам своих Пирующих студентов.Он был в лазарете и пригласил нас прослушать
эту пиэсу.
После вечернего чая мы пошли к нему гурьбой с гувернером Чириковым.
В зале были мы все с директором, профессорами, инспектором и гувернерами. Энгельгардт прочел коротенький отчет за весь шестилетний курс,
после него конференц-секретарь Куницын возгласил высочайше утвержденное постановление конференции о выпуске. Вслед за
этим всех нас, по старшинству выпуска, представляли императору с объяснением чинов и наград.
Мы шестеро учились фрунгу в гвардейском образцовом батальоне;
после экзамена, сделанного нам Клейнмихелем в
этой науке, произведены были в офицеры высочайшим приказом 29 октября.
Директор рассказал мне, что государь (
это было
после того, как Пушкина уже призывали к Милорадовичу, чего Энгельгардт до свидания с царем и не знал) встретил его в саду и пригласил с ним пройтись.
Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным?» — «Все
это знаю; но знаю также, что нельзя не навестить друга
после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах.
Я привез Пушкину в подарок Горе от ума;он был очень доволен
этой тогда рукописной комедией, до того ему вовсе почти незнакомой.
После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух; но опять жаль, что не припомню теперь метких его замечаний, которые, впрочем, потом частию явились в печати.
Шаткая
эта надежда облегчила расставанье
после так отрадно промелькнувшего дня.
Кстати, здесь,
после моей прозы, поместить стихи покойного Александра Одоевского, написанные в альбом княгини М. Н. Волконской 25-го декабря 1829 года (
это день ее рождения; тогда ей было 25-ть лет).
Это несколько случайных документов о дуэли, которые сами по себе не представляют интереса
после исследования П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» (1928), где помещены в научной обработке все документы о трагедии 1837 г.]
Только
после смерти его все
эти, повидимому, ничтожные обстоятельства приняли, в глазах моих, вид явного действия Промысла, который, спасая его от нашей судьбы, сохранил Поэта для славы России.
Я располагаю нынешний год месяца на два поехать в Петербург — кажется, можно сделать
эту дебошу
после беспрестанных занятий целый год. Теперь у меня чрезвычайно трудное дело на руках. Вяземский знает его — дело о смерти Времева. Тяжело и мудрено судить, всячески стараюсь как можно скорее и умнее кончить, тогда буду спокойнее…
Я не буду делать никаких вопросов, ибо надеюсь на милость божию, что вы все живы и здоровы, — страшно
после столь долгой разлуки спросить. Я молился о вас, и
это меня утешало.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не свой был, когда получал письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас.
Это каше свидание. У Плуталова
после смерти нашли вашу записку, но я ее не видал, не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
—
Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными — мы не на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу, зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне
после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их не нужно — вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит сердец наших.
Добились они всего
этого после долгих и тяжелых страданий, которым подвергались те и другие.
Вы согласитесь, что
это довольно трудно
после столь продолжительной и, вероятно, вечной разлуки.
Через два месяца буду сам передавать вам мои мысли.
Это первая приятная минута нового, ожидающего меня положения. Будьте снисходительны ко всему вздору, который я вам буду говорить
после принужденного 13-летнего молчания…
Вот месяц, что я к тебе писал отсюда, друг Оболенский; в продолжение
этого времени, долгого в разлуке, ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего не получал
после письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал в Тобольске.
Вы, верно, слышали, что мне из Тобольска возвращено было одно письмо мое к Якушкину,
после розысканий о рыбе.Мою карту, которую мы так всегда прежде называли, туда возили и нашли, что выражения двусмысленны и таинственны. Я все
это в шуткахописал сестре. Кажется, на меня сердится Горчаков, впрочем, этоего дело…
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и все
это после нашей разлуки…
Как сон пролетели приятные минуты нашего свидания. Через 24 часа
после того, как я взглянул в последний раз на вас, добрый мой Иван Дмитриевич, я уже был в объятиях детей и старушки Марьи Петровны. Они все ожидали меня как необходимого для них человека. Здесь я нашел Басаргина с женой: они переехали к нам до моего возвращения. Наскоро скажу вам, как случилось горестное событие 27 декабря. До сих пор мы больше или меньше говорим об
этом дне, лишь только сойдемся.
Опять из Туринска приветствую тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27 декабря вечером и похоронен в тот самый день, когда в прошлом году на наших руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске
это известие меня не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться скорее, пришло два дни
после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня
эта печальная истина — я тотчас в сани и сюда…
Я все говорю и не договариваю, как будто нам непременно должно увидаться с вами. Ах, какое было бы наслаждение! Думая об
этом, как-то не сидится. Прощайте. Начал болтать; не знаю, когда кончится и когда до вас дойдет
эта болтовня, лишь бы не было —
после ужина горчица!
Гораздо простее ничего не делать, тем более что никто из нас не вправе
этого требовать, состоя на особенном положении, как гвардия между ссыльными, которые между тем могут свободно переезжать по краю
после известного числа лет пребывания здесь и даже с самого привода получают билет на проживание там, где могут найти себе источник пропитания, с некоторым только ограничением, пока не убедится общество в их поведении.
Впрочем,
эта статья давно между мной и Евгением кончена, но она невольным образом проявляется молча во всех отношениях даже теперь, а
после еще больше проявляться будет.
Мы покамест живем попрежнему, не знаю, как будет
после разделения Римской империи на Восточную и Западную. Моя артель с Оболенским упраздняется… [См. предыдущее примеч. к
этому письму.]
Если хочешь знать, справедлива ли весть, дошедшая до твоей Александры, то обратись к самому Евгению: я не умею быть историографом пятидесятилетних женихов, особенно так близких мне, как он. Трунить нет духу, а рассказывать прискорбно такие события, которых не понимаешь. Вообще все
это тоска. Может быть, впрочем, я не ясно вижу вещи, но трудно переменить образ мыслей
после многих убедительных опытов.
Вот тебе сведения, не знаю, найдешь ли в них что-нибудь новое. Я думаю, тебе лучше бы всего через родных проситься на службу, как
это сделал Александр Муравьев. Ты еще молод и можешь найти полезную деятельность. Анненкова произвели в 14-й класс. Ты знаешь сам, как лучше устроить. Во всяком случае, желаю тебе успокоиться
после тяжелых испытаний, которые ты имел в продолжение последних восьми лет. Я не смею касаться
этих ран, чтобы не возобновить твоих болей.
Батенков привезен в 846-м году в Томск,
после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало
это тяжелое испытание — он и мыслью теперь начинает освежаться. От времени до времени я имею от него известия. [Тогда же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа?
Это главное: все прочее — вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]
…Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо меня ждет. Здесь нашел я письма. Аннушка всех созвала на Новый год. Я начну дома
это торжество благодарением богу за награду
после 10 лет [10-ти лет — ссылки на поселение.] за возобновление завета с друзьями — товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг, всего отрадного в 1850 году. Всем нашим скажите мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как, не знаю, но должны еще увидеться…
После пасхи ожидаю опять новобрачных: Оленька Анненкова выходит замуж за омского инженерного офицера Иванова,
после свадьбы обещают заехать в дом Бронникова, — а хозяину дома
это и любо.
Еще прошу тебя отыскать в Ларинской гимназии сына нашего Вильгельма-покойника. Спроси там Мишу Васильева (он под
этим псевдонимом
после смерти отца отдан сестре его Устинье Карловне Глинке). Мальчик с дарованиями, только здесь был большой шалун, — теперь, говорят, исправился. — Скажи ему, что я тебя просил на него взглянуть.
Прекрасно сделали, что приютили Толя. По правде,
это наше дело — мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов [Внесенных в списки «государственных преступников».] сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают. В Омске продолжается то же для них житье, хоть несколько помягче,
после смены плац-майора Кривцова.
И в наших инвалидных рядах
после смерти Александра четыре новых креста: Мухановв Иркутске, Фонвизинв Марьине, где только год прожил и где теперь осталась оплакивать его Наталья Дмитриевна, Василий Норовв Ревеле, Николай Крюковв городе Минусинске. Под мрачным впечатлением современности началось с некролога.
Эта статья нынче стала чаще являться в наших летописях. Ты, может быть, все
это давно слышал. Извини, если пришлось повторить.
После обедни, в
этот день
после обедни отслужили панихиду по Муханове и, отобедавши, посадили дорогих гостей в экипаж.
После обеда. Сейчас еду проводить Аннушку. Не пишется.
Этот пакет тебе доставит Елизавета Алексеевна Кобелева, — надеюсь, что она благополучно доставит Аннушку Марье Александровне. Я очень доволен, что спутницы у нее такие добрые — ей не будет скучно в дороге, — и я спокоен.
Исторический рассказ 24 сентября,в 6 часов
после обеда, я с Матвеем отправились в Тобольск в виде опыта, чтобы достать визы всем малолетним дворянам Ялуторовска. Утром заставил их всех написать просьбы в губернское правление.
Это было вследствие письма Лебедя, который мне сказал, наконец, что местная власть, не знаю почему, ждет прошения от лиц под благотворным действием манифеста. Значит, не все одинаково понимают его действие.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
После? Вот новости —
после! Я не хочу
после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню
это! А все
эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с
этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке.
После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково
это?
Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила.
Это будет гораздо прочнее. Тогда
после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны.
Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные, если они и
после того продолжали жить, то они обязаны были
этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим, а потому и неотвратимым.