Неточные совпадения
Все это
делало перспективу предстоявшего чаепития до того несоблазнительною, что я уж подумывал, не улепетнуть ли мне в более скромное убежище от либерально-полицейских разговоров
моего случайного собеседника!
—
Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два раза дело
мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое время, рекрутский набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое будет!
„ — Друг
мой! — сказали вы мне, — в России без казенной службы прожить нельзя: непременно что-нибудь такое
сделаешь, что вдруг очутишься сосланным в Сибирь, в места не столь отдаленные!“ — Святая истина!
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же
делать,
мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
Ты пишешь, что стараешься любить своих начальников и
делать им угодное. Судя по воспитанию, тобою полученному, я иного и не ожидала от тебя. Но знаешь ли, друг
мой, почему начальники так дороги твоему сердцу, и почему мы все,tous tant que nous sommes, [все, сколько нас ни на есть (франц.)] обязаны любить данное нам от бога начальство? Прошу тебя, выслушай меня.
— Такова была и
моя первоначальная мысль, — сказал он, — Но что прикажете
делать! Эти старые рутинеры… они никогда не видят дальше своего носа!
Вы знаете
мои правила! Вам известно, что я не могу быть предан не всецело! Ежели я кому-нибудь предаюсь, то
делаю это безгранично… беззаветно! Я весь тут. Я люблю, чтоб начальник ласкал меня, и ежели он ласкает, то отдаюсь ему совсем! Если сегодня я отдаюсь душой судебному генералу, то его одного и люблю, и всех его соперников ненавижу! Но ежели завтра меня полюбит контрольный генерал, то я и его буду любить одного, и всех его соперников буду ненавидеть!
Когда я продаю, то
мои действия сами собою принимают такой характер, как будто покупщик
делает мне благодеяние и выручает меня из неслыханного затруднения.
— Вычисление
делал. Это, говорит, мне процент на капитал, это —
моя часть, значит, как хозяина, а остальное поровну разделил. Рабочие даже сейчас рассказывают — смеются.
Петенька
сделал еще несколько попыток к примирению отца с Стреловым, но всякий раз слышал один ответ:"Ни слова,
мой друг!" — после чего старый генерал удалялся в спальную и запирался там.
— «Слушайте! — говорит, — я человек спокойный, в судах никогда не бывал и теперь должен судиться, нанимать адвокатов… поймите, как это неприятно!» — «Совершенно понимаю-с, но интересы
моих клиентов для меня священны, и я, к сожалению, ничего не могу
сделать для вашего спокойствия».
— «Ну, так как же? нельзя, стало быть… задаром-то?» — «Извольте, я
сделаю, что от меня зависит, я переговорю с
моей доверительницей…» И чрез несколько дней, действительно, устроиваю дело к общему удовольствию!..
— Извольте-с. Я готов дать соответствующее по сему предмету предписание. (Я звоню; на
мой призыв прибегает
мой главный подчиненный.) Ваше превосходительство! потрудитесь
сделать надлежащее распоряжение о допущении русских дам к слушанию университетских курсов! Итак, сударыни, по надлежащем и всестороннем обсуждении, ваше желание удовлетворено; но я надеюсь, что вы воспользуетесь данным вам разрешением не для того, чтобы сеять семена революций, а для того, чтобы оправдать доброе мнение об вас начальства.
Сделавши этот выговор, Тебеньков так дружески мило подал мне руку, что я сам сознал все неприличие
моего поведения и дал себе слово никогда не рассказывать анекдотов, когда идет речь о выеденном яйце.
— Что такое тебе
мой слюняй
сделал? — горячо вступается Пашенька, которая до того уже привыкла к этому прозвищу, что и сама нередко, по ошибке, называет мужа слюняем.
— Паче всего сокрушаюсь я о том, что для души своей мало полезного
сделала. Всё за заботами да за детьми, ан об душе-то и не подумала. А надо,
мой друг, ах, как надо! И какой это грех перед богом, что мы совсем-таки… совсем об душе своей не рачим!
Ах, какая это жизнь! Вежетировать изо дня в день в деревне, видеть налитую водкой физиономию Butor'a, слышать, как он, запершись с Филаткой в кабинете, выкрикивает кавалерийские сигналы, ежеминутно быть под страхом, что ему вдруг вздумается
сделать нашествие на
мой будуар… Это ужасно, ужасно, ужасно!
И она очень рада, когда не слышит, как близкий человек утверждает, что Ликург был главным городом Греции и славился кожевенными и мыловаренными заводами, как это
сделал, лет пять тому назад, на
моих глазах, один национальгард (и как он идиотски улыбался при этом, чтобы нельзя было разобрать, в шутку ли он говорит это или вследствие серьезного невежества!).
— Да, родной
мой, благодаря святым его трудам. И вот как удивительно все на свете делается! Как я его, глупенькая, боялась — другой бы обиделся, а он даже не попомнил! Весь капитал прямо из рук в руки мне передал! Только и сказал:"Машенька! теперь я вижу по всем поступкам твоим, что ты в состоянии из
моего капитала
сделать полезное употребление!"
— Ax, не говори этого, друг
мой! Материнское сердце далеко угадывает! Сейчас оно видит, что и как. Феогностушка подойдет — обнимет, поцелует, одним словом, все, как следует любящему дитяти, исполнит. Ну, а Коронат — нет. И то же
сделает, да не так выйдет. Холоден он, ах, как холоден!
— Ну, что же
делать! оставайся,
мой друг, без пирожного! — тотчас же решила Машенька, — ах, пожалуйста, не куксись! Помнишь, что говорила я тебе об дурных поступках? помнишь?
— Нет,
мой друг, это дело надо разыскать. Если б он верный слуга тебе был, согласился ли бы он допустить, чтоб ты такое невыгодное условие для себя
сделал? Вот Анисимушко — тот прямо Савве Силычу сказал:"Держитесь Гулина, ни за что крестьянам его не отрезывайте!"Ну, Савва Силыч и послушался.
— Поздно, друг
мой; в Покров мне уж сорок три будет. Я вот в шесть часов вставать привыкла, а у вас, в Петербурге, и извозчики раньше девяти не выезжают. Что ж я с своею привычкой-то
делать буду? сидеть да глазами хлопать! Нет уж! надо и здесь кому-нибудь хлопотать: дети ведь у меня. Ах, детки, детки!
— Оставь,
сделай милость, нынешнее время в покое. Сколько бы мы с тобой об нем ни судачили — нам его не переменить. Что же касается до того, кто умнее и кто глупее, то, по мнению
моему, всякий «умнее» там, где может судить и действовать с большим знанием дела. Вот почему я и полагаю, что в настоящем случае Коронат — умнее.Ведь правда? ведь не можешь же ты не понимать, что поднятый им вопрос гораздо ближе касается его, нежели тебя?
— Ну…
сделать… или, как это… уступить… Господи, боже
мой! да что же это за несчастие на меня! Я так всегда тебя уважала, да и ты всегда со мной «по-родственному» был… и вдруг такой разговор! Право, хоть бы наши поскорее приехали, а то ты меня точно в плен взял!
— Позволь на этот раз несколько видоизменить формулу
моего положения и ответить на твой вопрос так: я не знаю, должныли сербы и болгары любить Турецкую империю, но я знаю, что Турецкая империя имеет правозаставить болгар и сербов любить себя. И она
делает это, то есть заставляетнастолько, насколько позволяет ей собственная состоятельность.
Но, к удивлению, он до такой степени не понял
моего вопроса, что заставил меня повторить его. И когда я это
сделал, то он вытаращил глаза и произнес...
Неточные совпадения
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на
моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ…
Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Судья тоже, который только что был пред
моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не
сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать
моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Анна Андреевна. Но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы
делаете декларацию насчет
моей дочери?
Милон. А я завтра же, проводя вас, поведу
мою команду. Теперь пойду
сделать к тому распоряжение.