Неточные совпадения
Один (аристократ)
говорит,
что хорошо бы обуздать мужика, другой (демократ) возражает,
что мужика обуздывать нечего, ибо он «предан», а
что следует ли, нет ли обуздать дворянское вольномыслие; третий (педагог), не соглашаясь
ни с первым,
ни со вторым, выражает такое мнение,
что ни дворян,
ни мужиков обуздывать нет надобности, потому
что дворяне — опора, а мужики — почва, а следует обуздать «науку».
Иногда кажется: вот вопрос не от мира сего, вот вопрос, который
ни с какой стороны не может прикасаться к насущным потребностям общества, — для
чего же, дескать,
говорить о таких вещах?
Как бы то
ни было, но принцип обуздания продолжает стоять незыблемый, неисследованный. Он написан во всех азбуках, на всех фронтисписах, на всех лбах. Он до того незыблем,
что даже
говорить о нем не всегда удобно. Не потому ли, спрашивается, он так живуч, не потому ли о нем неудобно
говорить,
что около него ютятся и кормятся целые армии лгунов?
— Я вот
что думаю, —
говорит он, — теперича я ямщик, а задумай немец свою тройку завести —
ни в жизнь мне против его не устоять.
И опять первый голос
говорит: «Варите сыры, потому
что вам, как
ни вертитесь, двух зайцев не поймать: либо детей молоком кормить, либо недоимки очищать».
Братец Григорий Николаич такой нынче истинный христианин сделался,
что мы смотреть на него без слез не можем.
Ни рукой,
ни ногой пошевелить не может, и
что говорит — не разберем. И ему мы твое письмо прочитали, думая,
что, при недугах, оное его утешит, однако он, выслушав, только глаза шире обыкновенного раскрыл.
Как
ни прискорбна превратность, тебя постигшая, но и теперь могу повторить лишь то,
что неоднократно тебе
говорила: не одни радости в сем мире, мой друг, но и горести.
—
Что и
говорить! Вот и у вас, сударь, головка-то беленька стала, а об стариках и
говорить нечего. Впрочем, я на себя не пожалуюсь:
ни единой во мне хворости до сей поры нет! Да
что же мы здесь стоим! Милости просим наверх!
— Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков,
говорит, нет, а
ни с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали,
что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался,
что нынче с становым шутка плохая: сел на машину — и айда в Петербург-с!
Признаюсь, это известие меня озадачило. Как! этот благолепный старик, который праздника в праздник не вменяет, ежели двух обеден не отстоит, который еще давеча
говорил,
что свою Анну Ивановну
ни на какую принцессу не променяет… снохач!!
— А я
что же
говорю! Я то же и
говорю: кабы теперича капитал в руки — сейчас бы я это самое Филипцево… то есть,
ни в жизнь бы никому не уступил! Да тут, коли человек с дарованием… тут конца-краю деньгам не будет!
Я знал, например, много таких карьеристов, которые, никогда не читав
ни одной русской книги и получив научно-литературное образование в театре Берга, так часто и так убежденно повторяли:"la litterature russe — parlez moi de Гa!"[не
говорите мне о русской литературе! (франц.)] или «ah! si l'on me laissait faire, elle n'y verrait que du feu, votre charmante litterature russe!» [ах, будь это в моей власти, я бы сжег ее, вашу очаровательную русскую литературу! (франц.)] —
что люди, даже более опытные, но тоже ничего не читавшие и получившие научно-литературное образование в танцклассе Кессених, [Танцкласс этот был знаменит в сороковых годах и помещался в доме Тарасова, у Измайловского моста.
— Верное слово
говорю. Чтобы ему на ум пришло,
что он чужое добро жжет —
ни в жизнь! Иной даже похваляется, чтоб его боялись. И не токма
что похвальба эта с рук ему сходит, а еще каждый день пьян бывает!
Мы все, tant que nous sommes, [сколько нас
ни на есть (франц.)] понимаем,
что первозданная Таутова азбука отжила свой век, но, как люди благоразумные, мы
говорим себе: зачем подрывать то,
что и без того стоит еле живо, но на
чем покуда еще висит проржавевшая от времени вывеска с надписью: «Здесь начинается царство запретного»?
Поэтому, когда им случалось вдвоем обедать, то у Марьи Петровны всегда до того раскипалось сердце,
что она, как ужаленная, выскакивала из-за стола и, не
говоря ни слова, выбегала из комнаты, а Сенечка следом за ней приставал:"Кажется, я, добрый друг маменька, ничем вас не огорчил?"Наконец, когда Марья Петровна утром просыпалась, то, сплеснув себе наскоро лицо и руки холодною водой и накинув старенькую ситцевую блузу, тотчас же отправлялась по хозяйству и уж затем целое утро переходила от погреба к конюшне, от конюшни в контору, а там в оранжерею, а там на скотный двор.
Что только тогда они могут считать себя спокойными за свои семейства и за свою собственность, когда у них не будет смешных государств, вроде Шаумбург-Липпе, о которых
ни один путешественник не может
говорить иначе как при помощи анекдотов.
Нас попросили выйти из вагонов, и, надо сказать правду, именно только попросили,а отнюдь не вытурили. И при этом не употребляли
ни огня,
ни меча — так это было странно! Такая ласковость подействовала на меня тем более отдохновительно,
что перед этим у меня положительно подкашивались ноги. В голове моей даже мелькнула нахальная мысль:"Да
что ж они об Страшном суде
говорили! какой же это Страшный суд! — или, быть может, он послебудет?
За чаем продолжался тот же приятный, полный содержания разговор. Не только не было ни одной минуты, чтобы надо было отыскивать предмет для разговора, но, напротив, чувствовалось, что не успеваешь сказать того, что хочешь, и охотно удерживаешься, слушая, что говорит другой. И всё,
что ни говорили, не только она сама, но Воркуев, Степан Аркадьич, — всё получало, как казалось Левину, благодаря ее вниманию и замечаниям, особенное значение.
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе;
ни один купец,
ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких,
что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!..
Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и
говорить про губернаторов…
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж
говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины.
Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова
поговорить о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)