Неточные совпадения
— Получил, между прочим, и я; да, кажется, только грех один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни лесу — ничего! «Чернозём»,
говорят. Да черта ли мне в вашем «чернозёме», коли цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под одной державой, кажется, служим — тому такое же количество леса, на подбор дерево к дереву, отвели! да при реке, да в семи верстах от пристани! Нет, батенька, не доросли мы! Ой-ой, как еще не доросли! Оттого у нас подобные
дела и могут проходить даром!
— Ха-ха! ведь и меня наделили! Как же! заполучил-таки тысячки две чернозёмцу! Вот так потеха была! Хотите? —
говорят. Ну, как, мол, не хотеть: с моим,
говорю, удовольствием! А! какова потеха! Да, батенька, только у нас такие
дела могут даром проходить!Да-с, только у нас-с. Общественного мнения нет, печать безмолвствует — валяй по всем по трем! Ха-ха!
— Сказывают, что в Вятской губернии еще полезные лесочки втуне лежат? —
говорил мне на
днях один бесшабашный советник, о котором при дележках почему-то не вспомнили.
Где власть? где, спрашиваю вас, власть? Намеднись прихожу за справкой в департамент Расхищений и Раздач 34 — был уж второй час — спрашиваю: начальник отделения такой-то здесь? — Они,
говорят, в три часа приходят. — А столоначальник здесь? — И они,
говорят, раньше как через час не придут. — Кто же, спрашиваю, у вас дела-то делает? — Так, поверите ли, даже сторожа смеются!
Мальчик в штанах. Я
говорю так же, как
говорят мои добрые родители, а когда они
говорят, то мне бывает весело. И когда я
говорю, то им тоже бывает весело. Еще на
днях моя почтенная матушка сказала мне: когда я слышу, Фриц, как ты складно
говоришь, то у меня сердце радуется!
Конечно, «мальчик в штанах» был отчасти прав,
говоря: «вам, русским, все надоело: и сквернословие, и Колупаев, и тумаки, да ведь до этого никому
дела нет?», но сдается мне, что и «мальчик без штанов» не был далек от истины, настойчиво повторяя: надоело, надоело, надоело…
Пускай немецкие динстманы носят кутузку в сердце своем, а наши, имея в оной жительство, пусть
говорят: ах, чтоб ей ни
дна ни покрышки!
Откровенно
говоря, я думаю, что слова эти даже не представляют для западного человека интереса новизны. Несомненно, что и он в свое время прошел сквозь все эти"слова", но только позабылих. И «неотносящиеся
дела» у него были, и «тоска» была, и Тяпкин-Ляпкин, в качестве козла отпущения, был, и многое другое, чем мы мним его удивить. Все было, но все позабылось, сделалось ненужным…
Граф (вновь смешивает прошедшее с настоящим).Много у нас этих ахиллесовых пят, mon cher monsieur de Podkhalimoff! и ежели ближе всмотреться в наше положение… ah, mais vraiment ce n'est pas du tout si trou-la-la qu'on se plait a le dire! [ах, но по-настоящому это совсем не такие пустяки, как об этом любят
говорить!] Сегодня, например, призываю я своего делопроизводителя (вновь внезапно вспоминает, что он уже не при
делах)…тьфу!
— По-ни-ма-ю!.. Однако вы напомнили мне, что и в самом
дело наступило время, когда я обыкновенно завтракаю… да! как бишь это вы учили меня
говорить? Понеже наступило время…
Так что когда министр внутренних
дел Перовский начал издавать таксы на мясо и хлеб, то и это заинтересовало нас только в качестве анекдота, о котором следует
говорить с осмотрительностью.
Скудоумна была уже сама по себе мысль
говорить три часа о
деле, которое в таком только случае имело шансы на выигрыш, если б явилась ораторская сила, которая сразу сорвала бы палату и в общем взрыве энтузиазма потопила бы колебания робких людей.
И так, до трех раз в
день, не
говоря об чаях и сбитнях, от которых сытости нет, но пот все-таки прошибает.
И хотя на другой
день в газетах было объявлено, что эти завтраки не имели политического характера, но буржуа только хитро подмигивает, читая эти толкования, и, потирая руки,
говорит: «Вот увидите, что через год у нас будут рябчики! будут!» И затем, в тайне сердца своего, присовокупляет: «И, может быть, благодаря усердию республиканской дипломатии возвратятся под сень трехцветного знамени и страсбургские пироги».
— Не думайте, впрочем, Гамбетта, — продолжал Твэрдоонто, — чтоб я был суеверен… нимало! Но я
говорю одно: когда мы затеваем какое-нибудь мероприятие, то прежде всего обязываемся понимать, против чего мы его направляем. Если б вы имели
дело только с людьми цивилизованными — ну, тогда я понимаю… Ни вы, ни я… О, разумеется, для нас… Но народ, Гамбетта! вспомните, что такое народ! И что у него останется, если он не будет чувствовать даже этой узды?
И вот он бежит в русский ресторан, съест bitok au smetane — и прав на целый
день. И все думает: ворочусь, буду на Петровской площади анекдоты из жизни Гамбетты рассказывать! И точно: воротился, рассказывает. Все удивляются,
говорят: совсем современным человеком наш Иван Семеныч приехал!
Я знаю, Захар Иваныч, что все эти операции вы производите при содействии любезнейшей супруги вашей, Зои Филипьевны, и почтеннейшей вашей сестрицы, Матрены Ивановны (Матрена Ивановна крестится — и
говорит тайным советникам: кушайте, батюшки!), но это приносит лишь честь вашей коммерческой прозорливости и показывает, как глубоко вы поняли смысл старинной латинской пословицы: Concordia res parvae crescunt, [при согласии удаются и малые
дела] а без конкордии и magnae res dilabuntur.
Целых четыре
дня я кружился по Парижу с Капоттом, и все это время он без умолку
говорил. Часто он повторялся, еще чаще противоречил сам себе, но так как мне, в сущности, было все равно, что ни слушать, лишь бы упразднить представление"свиньи", то я не только не возражал, но даже механическим поматыванием головы как бы приглашал его продолжать. Многого, вероятно, я и совсем не слыхал, довольствуясь тем, что в ушах моих не переставаючи раздавался шум.
Первый
день мы беседовали об язвах, удручающих Россию. До завтрака Капотт
говорил...
— А как любит русских, если б вы знали! — рассказывал мне сосед по креслу, — представьте себе, прихожу я на
днях к ней. — Так и так,
говорю, позвольте поблагодарить за наслаждение… В Петербурге,
говорю, изволили в семьдесят четвертом году побывать… — Так вы,
говорит, русский? Скажите,
говорит, русским, что они — душки! Все, все русские — душки! а немцы — фи! И еще скажите русским, что они (сосед наклонился к моему уху и шепнул что-то, чего я, признаюсь, не разобрал)… Это,
говорит, меня один кирасир научил!
Набегаются день-денской, у всех побывают, со всеми
поговорят, везде закусят, а к ночи, усталые, воротятся домой и засыпают до следующего утра.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Что ж вы полагаете, Антон Антонович, грешками? Грешки грешкам — рознь. Я
говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное
дело.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова
поговорить о
деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом
деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)