Неточные совпадения
Поэтому всякая дамочка не только с готовностью, но и с наслаждением устремляется к курортам,
зная, что тут дело совсем не
в том,
в каком положении находятся легкие или почки, а
в том, чтоб иметь законный повод но пяти раз
в день одеваться и раздеваться.
Подумайте! миллионы людей изнемогают, прикованные к земле и к труду, не справляясь ни о почках, ни о легких и
зная только одно: что они повинны работе, — и вдруг из этого беспредельного кабального моря выделяется горсть празднолюбцев, которые самовластно декретируют, что для кого-то и для чего-то нужно, чтоб почки действовали у них
в исправности!
Живя
в Петербурге, я
знал об этих старцах по слухам; но эти слухи имели такой определенный характер, что, признаюсь, до самого Эйдткунена 8 я с величайшим беспокойством взирал на них.
Я помню, иду я
в разгар одного из таких дележей по Невскому и думаю: непременно встречу кого-нибудь из знакомых, который хоть что-нибудь да утащил.
Узнаю, как и что, да тут же уж кстати и поздравлю с благополучным похищением. И точно, едва я успел сойти с Аничкина моста, смотрю, его превосходительство Петр Петрович идет.
Рассмотреть
в подробности этих алчущих наживы, вечно хватающих и все-таки живущих со дня на день людей; определить резон, на основании которого они находят возможным существовать, а затем,
в этой бесшабашной массе, отыскать, если возможно, и человека, который имеет понятие о «собственных средствах», который помнит свой вчерашний день и
знает наверное, что у него будет и завтрашний день.
Даже трещина
в черепе, которая постепенно, по мере утолщения формулярного списка, у каждого из них образовывается, — и та не представляется мне зазорною, ибо я
знаю, что она установлена для того, чтоб предписания начальства быстрее доходили по назначению.
— Я
знаю, вашим превосходительствам угодно, вероятно, сказать, что
в последнее время русская печать
в особенности настаивала на том, чтоб всех русских жарили по суду 35.
Мальчик высказал это солидно, без похвальбы, и без всякого глумления над странностью моего вопроса. По-видимому, он понимал, что перед ним стоит иностранец (кстати: ужасно странно звучит это слово
в применении к русскому путешественнику; по крайней мере, мне большого труда стоило свыкнуться с мыслью, что я где-нибудь могу быть… иностранцем!!), которому простительно не
знать немецких обычаев.
— Вопрос ваш до крайности удивляет меня, господин! — скромно ответил мальчик, — зачем я буду пачкаться
в грязи или садиться
в лужу, когда могу иметь для моих прогулок и игр сухие и удобные места? А главное, зачем я буду поступать таким образом,
зная, что это огорчит моих добрых родителей?
— Великолепно! Но
знаешь ли ты, немецкий мальчик, что существует страна,
в которой не только мальчики, но даже вполне совершеннолетний камаринский мужик — и тот с голой… по улице бежит?
Мальчик
в штанах. Ах, русский мальчик, какие вы странные слова употребляете и как, должно быть, недостаточно воспитание, которое вам дают! Я уверен, например, что вы не
знаете, что такое бог?
Мальчик без штанов. А бог его
знает, что такое бог! У нас, брат,
в селе Успленью-матушке престольный праздник показан — вот мы
в спожинки его и справляем! 38
Мальчик без штанов. Не дошел? Ну, нечего толковать: я и сам, признаться,
в этом не тверд.
Знаю, что праздник у нас на селе, потому что и нам, мальчишкам,
в этот день портки надевают, а от бога или от начальства эти праздники приказаны — не любопытствовал. А ты мне вот еще что скажи: слыхал я, что начальство здешнее вас, мужиков, никогда скверными словами не ругает — неужто это правда?
Мальчик
в штанах. А мы, немцы, называем это просто справедливостью. Но откуда вы такое выражение
знаете?
Мальчик
в штанах.
Знаете ли, русский мальчик, что я думаю? Остались бы вы у нас совсем! Господин Гехт охотно бы вас
в кнехты принял. Вы подумайте только: вы как у себя спите? что кушаете? А тут вам сейчас войлок хороший для спанья дадут, а пища — даже
в будни горох с свиным салом!
Ведь надо же, наконец, чтоб мужик когда-нибудь что-нибудь
знал, надо же, чтоб он сознал себя и свое положение и когда-нибудь пожелал для себя лучшего удела, нежели тот, на который он осужден
в данную минуту.
Я
знаю очень много полезных и даже приятного образа мыслей людей, которые прямо говорят: зачем я
в деревню поеду — там мне, наверное, руки к лопаткам закрутят!
Может быть,
в них и спрятано где-нибудь что-нибудь подходящее, да заглядывать-то туда не хочется, потому что, покуда отыскиваешь это подходящее (а спросите-ка"дамочку",
знает ли она даже, что для нее"подходящее"?), непременно сто раз час своего рождения проклянешь.
А затем отправляется
в Орфеум, щиплет тамошних кокоток («не
знает, как блеснуть очаровательнее», как выражается у Островского Липочка Большова) 8, наливается шампанским точно так же, как отец или предок его наливался пивом, и пьяный отправляется на ночлег
в сопровождении двух кокоток, вместо одной.
Я не
знаю, как потом справился этот профессор, когда телесные наказания были совсем устранены из уголовного кодекса, но думаю, что он и тут вышел сух из воды (быть может, ловкий старик внутренно посмеивался, что как, мол, ни вертись, а тумаки и митирогнозия все-таки остаются
в прежней силе).
Ежели можно сказать вообще про Европу, что она,
в главных чертах, повторяет зады (по крайней мере,
в настоящую минуту, она воистину ничего другого не делает) и, во всяком случае,
знает, что ожидает ее завтра (что было вчера, то повторится и завтра, с малым разве изменением
в подробностях), то к Берлину это замечание применимо
в особенности.
Я
знаю, что жить среди этих загадочностей все равно, что быть вверженным
в львиный ров…11 Но зато какая радость, ежели львы не тронут или только слегка помнут ребра!
И я убежден, что многие, воротясь домой, не без удивления вспоминают о месяцах, проведенных
в чуждой среде, под игом понятий и привычек, о существовании которых они только тут
в первый раз
узнали.
— Так вот они, швейцары, каковы! — воскликнул Дыба, который о швейцарах
знал только то, что случайно слыхал от графа Михаила Николаевича, а именно: что некогда они изменили законному австрийскому правительству, и с тех пор опера"Вильгельм Телль"дается
в Петербурге под именем"Карла Смелого"22.
Мы
в этом отношении поставлены несомненно выгоднее. Мы рождаемся с загадкой
в сердцах и потом всю жизнь лелеем ее на собственных боках. А кроме того, мы отлично
знаем, что никаких поступков не будет. Но на этом наши преимущества и кончаются, ибо дальнейшие наши отношения к загадке заключаются совсем не
в разъяснении ее, а только
в известных приспособлениях. Или, говоря другими словами, мы стараемся так приспособиться, чтоб жить без шкур, но как бы с оными.
И дома живучи, я не
знал, куда уйти от тоски, но как только пропал из глаз вержболовский ручей, так я окончательно почувствовал себя отданным
в жертву унынию.
— Конечно, я
знаю, что мой час еще придет, — продолжал первый голос, — но уж тогда… Мы все здесь путники… nous ne sommes que des pauvres voyageurs egares dans ce pauvre bas monde… [мы всего только бедные путешественники, заблудившиеся
в этом жалком мире] Ho!
Какой-то вселенский смерч, который надлежало навсегда и повсеместно водворить и которому предстояло все
знать, все слышать, все видеть и
в особенности наблюдать, чтобы не было превратных идей и недоимок.
Хотя у нас на это счет довольно простые приметы: коли кусается человек — значит, во власти находится, коли не кусается — значит, наплевать, и хотя я доподлинно
знал, что
в эту минуту графу Пустомыслову 9 даже нечем кусить; но кто же может поручиться, совсем ли погасла эта сопка или же
в ней осталось еще настолько горючего матерьяла, чтоб и опять, при случае, разыграть роль Везувия?
Узнать, чем он теперь пробавляется, и достаточно ли одних воспоминаний о смерче, чтоб поддерживать жизнь
в этом идольском организме?
Подхалимов. Пресса все должна
знать, ваше сиятельство. (Вынимает записную книжку и пишет:"найден
в корзине на крыльце; сравнить: Moise sauve des eaux15. [Моисей, спасенный из воды]) Будем продолжать. Где ваше сиятельство изволили продолжать воспитание?
Граф (восторженно).И
в довершение всего, представьте себе: желая все
знать — я ничего не
знал; желая все видеть и слышать — я ничего не видал и не слыхал. Одно время я просто боялся, что сойду с ума!
Вероятно, если внимательнее поискать, то
в какой-нибудь щелке они и найдутся, но, с другой стороны, сколько есть людей, которые, за упразднением, мечутся
в тоске, не
зная,
в какую щель обратиться с своей докукой?
Сознаюсь откровенно: я никак не могу понять, почему пререкания считаются
в настоящее время предосудительными. Пререкания
в качестве элемента, содействующего правильному ходу административной машины, издавна были у нас
в употреблении, и я даже теперь
знаю старых служак, которые не могут вспоминать об них иначе, как с умилением. Еще недавно Удав объяснял мне...
А затем и другая сила: обыватель,
зная, что у него есть за спиной пререкатель, смотрит веселее, думает: пока у нас Иван Иваныч
в советниках сидит, опасаться мне нечего.
Я боюсь кутузки по двум причинам. Во-первых, там должно быть сыро, неприятно, темно и тесно; во-вторых — кутузка, несомненно, должна воспитывать целую кучу клопов. Право, я положительно не
знаю такого тяжкого литературного преступления, за которое совершивший его мог бы быть отданным
в жертву сырости и клопам. Представьте себе: дряхлого и больного литератора ведут
в кутузку… ужели найдется каменное сердце, которое не обольется кровью при этом зрелище?
— До сих пор, — сказал он, — я не думал об этом; но теперь… понимаю!
Знаете ли вы, Подхалимов, что
в этой басне рассказана вся моя жизнь?
Действие оканчивается тем, что молодой граф получил аттестат об отличном окончании курса наук (по выбору родителей) и, держа оный
в руках, восклицает: «Вот и желанный аттестат получен! но спросите меня по совести, что я
знаю, и я должен буду ответить: я
знаю, что я ничего не
знаю!»
Был еще третий лагерь,
в котором копошились Булгарины, Бранты, Кукольники и т. п., но этот лагерь уже не имел ни малейшего влияния на подрастающее поколение, и мы
знали его лишь настолько, насколько он являл себя прикосновенным к ведомству управы благочиния.
По крайней мере, я не
знаю ни одного случая, чтобы gardien de la paix, [полицейский] доведенный до неистовства назойливостью крикунов, дал
в зубы какому-нибудь marchande de coco [продавцу настойки из лакрицы] или назвал «курицыной дочерью» marchande de quatre saisons. [уличную торговку фруктами и овощами]
Помню, я приехал
в Париж сейчас после тяжелой болезни и все еще больной… и вдруг чудодейственно воспрянул. Ходил с утра до вечера по бульварам и улицам, одолевал довольно крутые подъемы — и не
знал усталости. Мало того: иду однажды по бульвару и встречаю русского доктора Г., о котором мне было известно, что он
в последнем градусе чахотки (и, действительно, месяца три спустя он умер
в Ницце). Разумеется, удивляюсь.
И точно:"тянет на улицу" — и шабаш. Ибо парижская улица действительнее всякого"средствица". Озлобленному она проливает мир
в сердце, недугующему — подает исцеление. И я наверное
знаю, что не Лурдская богоматерь это делает, а именно веселая парижская улица.
Он,
в свою очередь, подтвердил мою догадку и, поздравив меня с тем, что Россия обладает столь целесообразными пословицами, присовокупил, что по-французски такого рода изречения составляют особого рода кодекс, именуемый «la sagesse des nations». [«мудрость народов»] Через минуту все пассажиры уже
знали, что
в среде их сидит un journaliste russe, [русский журналист] у которого уши выше лба не растут.
Что касается гарантии, которую может представлять простота, то она состоит
в том, что простодушный человек не только сам не сознает чувства ответственности, но и все доподлинно
знают, что ничему подобному неоткуда и заползти
в него.
Будь палата несколько более нервная, проникнись она сильнее человеческими идеалами, Шамбор, наверное, поступил бы с нею по всей строгости законов. Но так как большинство ее составляли индейские петухи, которые не
знали удержу только
в смысле уступок, то сам выморочный Бурбон вынужден был сказать себе: за что же я буду расстреливать сих невинных пернатых?
С жизнью французского народа,
в тесном значении этого слова, с его верованиями и надеждами, я совсем незнаком и даже городского рабочего
знаю лишь поверхностно.
Знает ли он, что вот этот самый обрывок сосиски, который как-то совсем неожиданно вынырнул из-под груды загадочных мясных фигурок, был вчера ночью обгрызен
в Maison d'Or [«Золотом доме» (ночной ресторан)] генерал-майором Отчаянным
в сообществе с la fille Kaoulla?
знает ли он, что
в это самое время Юханцев, по сочувствию, стонал
в Красноярске, а члены взаимного поземельного кредита восклицали: «Так вот она та пропасть, которая поглотила наши денежки!»
Знает ли он, что вот этой самой рыбьей костью (на ней осталось чуть-чуть мясца) русский концессионер Губошлепов ковырял у себя
в зубах, тщетно ожидая
в кафе Риш ту же самую Кауллу и мысленно ропща: сколько тыщ уж эта шельма из меня вымотала, а все только одни разговоры разговаривает!
Знает ли он, наконец, что этот песок, который сию минуту хрустнул у него на зубах, составляет часть горсти земли, взятой рьяным бонапартистом с могилы Лулу и составлявшей предмет пламенных тостов на вчерашнем банкете
в Hotel Continental?
Мы, русские сытые люди, круглый год питающиеся блинами, пирогами и калачами, кое-что
знаем о том духовном остолбенении, при котором единственную лучезарную точку
в жизни человека представляет сон, с целою свитой свистов, носовых заверток, утробных сновидений и кошмаров.
Он вспомнил, как во дни его юности его вывели mit Skandal und Trompeten, [со скандалом и шумом] из заведения Марцинкевича, и не мог прийти
в себя от сердечной боли,
узнав, что тот же самый прием допущен мосьИ Кобе (chef de suretИ, [начальник охранной полиции] он же и позитивист) относительно отцов «реколлетов» 56.