Неточные совпадения
Один начальник
как приехал,
так первым делом приступил к сломке пола в губернаторском кабинете — и что же? сломать-то сломал,
а нового на его место построить не успел! «Много, — говорил он потом, когда прощался с нами, — много намеревался я для пользы сделать, да, видно, Богу, друзья мои, не угодно!» И действительно, приехал на место его новый генерал и тотчас же рассудил, что пол надо было ломать не в кабинете,
а в гостиной, и соответственно с этим сделал надлежащее распоряжение.
А потому, если отбывающий начальник учинил что-нибудь очень великое,
как, например: воздвигнул монумент, неплодоносные земли обратил в плодоносные, безлюдные пустыни населил, из сплавной реки сделал судоходную, промышленность поощрил, торговлю развил или приобрел новый шрифт для губернской типографии, и т. п., то о
таких делах должно упомянуть с осторожностью, ибо сие не всякому доступно, и новый начальник самое упоминовение об них может принять за преждевременное ему напоминание: и ты, дескать, делай то же.
Но если отбывающий делал дела средние,
как, например: тогда-то усмирил, тогда-то изловил, тогда-то к награде за отлично усердную службу представил,
а тогда-то реприманд сделал, то о
таких делах можно говорить со всею пространностью, ибо они всякому уму доступны,
а следовательно, и новый начальник будет их непременно совершать.
Начало это,
как известно, состоит в том, что один кто-нибудь говорит,
а другие молчат; и когда один кончит говорить, то начинает говорить другой,
а прочие опять молчат; и
таким образом идет это дело с самого начала обеда и до тех пор, пока присутствующие не сделаются достаточно веселы.
Все вообще, по-видимому, уже освоились с мыслью о предстоящей разлуке и потому держали себя совсем не
так,
как бы торжество прощанья того требовало,
а так,
как бы просто собрались выпить и закусить; один правитель канцелярии по временам еще вздрагивал.
«Прежде всего замечу, что истинный администратор никогда не должен действовать иначе,
как чрез посредство мероприятий. Всякое его действие не есть действие,
а есть мероприятие. Приветливый вид, благосклонный взгляд суть
такие же меры внутренней политики,
как и экзекуция. Обыватель всегда в чем-нибудь виноват»…
Многие уверяют, что хворость эта началась с того дня,
как он посетил «нового»,
так как прямым последствием этого посещения была неумеренность в пище, вследствие которой сначала заболел живот,
а затем…
Бламанже был малый кроткий и нес звание «помпадуршина мужа» без нахальства и без особенной развязности,
а так только,
как будто был им чрезвычайно обрадован. Он успел снискать себе всеобщее уважение в городе тем, что не задирал носа и не гордился. Другой на его месте непременно стал бы и обрывать, и козырять, и финты-фанты выкидывать; он же не только ничего не выкидывал, но постоянно вел себя
так,
как бы его поздравляли с праздником.
Так что, когда старый помпадур уехал, то она очутилась совсем не в том ложном положении,
какое обыкновенно становится уделом всех вообще уволенных от должности помпадурш,
а просто явилась интересною жертвою жестокой административной необходимости.
Однажды управляющий акцизными сборами даже пари подержал, что устоит, но
как только поравнялся с очаровательницей, то вдруг до
такой степени взвизгнул, что живший неподалеку мещанин Полотебнов сказал жене: «
А что, Мариша, никак в лесу заяц песню запел!» В этом положении застал его старый помпадур.
Все это
так и металось в глаза,
так и вставало перед ней,
как живое! И, что всего важнее: по мере того
как она утешала своего друга, уважение к ней все более и более возрастало! Никто даже не завидовал! все знали, что это
так есть,
так и быть должно…
А теперь? что она
такое теперь? Старая помпадурша! разве это положение? разве это пост?
— Ведь вот, сударь,
какое этому помпадуру счастье! — говорил он, — ведь, кажется, только и хорошего в нем было, что на обезьяну похож,
а такую привязанность к себе внушил!
— Господин Штановский! я имел честь заметить вам, что ваша речь впереди! Господа! Я уверен, что имея
такого опытного и достойного руководителя,
как Садок Сосфенович (пожатие руки вице-губернатору), вы ничего не придумаете лучшего,
как следовать его советам! Ну-с,
а теперь поговорим собственно о делах. В
каком, например, положении у вас недоимки?
Квартира Собачкина была великолепно освещена и полна народу. По-видимому, тут было настоящее сходбище, потому что все «стригуны» и даже большая часть «скворцов» состояли налицо. Митеньку
так и тянуло туда, даже сердце его расширялось. Он живо вообразил себе,
как бы он сел там на канапе и начал бы речь о principes; кругом внимали бы ему «стригуны» и лепетали бы беспечные «скворцы»,
а он все бы говорил, все бы говорил…
Так, например, когда я вижу стол, то никак не могу сказать, чтобы тут скрывался какой-нибудь парадокс; когда же вижу перед собой нечто невесомое,
как, например: геройство, расторопность, самоотверженность, либеральные стремления и проч., то в сердце мое всегда заползает червь сомнения и формулируется в виде вопроса: «Ведь это кому
как!» Для чего это
так устроено — я хорошенько объяснить не могу, но думаю, что для того, чтобы порядочные люди всегда имели
такие sujets de conversation, [Темы для беседы (фр.).] по поводу которых одни могли бы ораторствовать утвердительно,
а другие — ораторствовать отрицательно,
а в результате… du choc des opinions jaillit la vérité!
Теперь же он словно даже и не говорил,
а гудел; гудел изобильно, плавно и мерно, точно муха, не повышающая и не понижающая тона, гудел неустанно и час и два, смотря по тому, сколько требовалось времени, чтоб очаровать, — гудел самоуверенно и,
так сказать, резонно,
как человек, который до тонкости понимает, о чем он гудит.
— Нет, не опасения собственно, но…
как хотите,
а это предмет
такой важности, что прежде, нежели приступить к нему, необходимо, по моему мнению, обсудить его внимательно и со всех сторон.
Каждый день, в течение нескольких часов, быть обязательным слушателем длинноухих речей и не иметь права заткнуть уши, убежать, плюнуть или иным образом выразить свои чувства, —
как хотите,
а такое положение может навести на мысль о самоубийстве.
Последствием этого было, что на другой день местные гранды сказались больными (
так что все присутственные места в Семиозерске были в этот день закрыты),
а исправник,
как только прослышал о предстоящей исповеди, ту ж минуту отправился в уезд. Явился только городской голова с гласными да бургомистр с ратманами, но Митенька и тут нашелся.
— Нет, это все не то! — думалось ему. — Если б я собственными глазами не видел: «закон» — ну, тогда точно! И я бы мог жалованье получать, и закон бы своим порядком в шкафу стоял. Но теперь ведь я видел, стало быть, знаю, стало быть, даже неведением отговариваться не могу.
Как ни поверни,
а соблюдать должен.
А попробуй-ка я соблюдать — да тут один Прохоров
такую задачу задаст, что ног не унесешь!
Прежде всего его поразило следующее обстоятельство.
Как только он сбросил с себя помпадурский образ,
так тотчас же все перестали оказывать ему знаки уважения. Стало быть, того особого помпадурского вещества, которым он предполагал себя пропитанным, вовсе не существовало,
а если и можно было указать на что-нибудь в этом роде, то очевидно, что это «что-нибудь» скорее принадлежало мундиру помпадура, нежели ему самому.
— Планиды-с. Все до поры до времени. У всякого своя планида, все равно
как камень с неба. Выйдешь утром из дому,
а воротишься ли — не знаешь. В темном страхе —
так и проводишь всю жизнь.
Что
такое «закон», что
такое «помпадур» в глазах толпы? — это не что иное,
как страдательные агенты «планиды», и притом не всей «планиды»,
а только той ее части, которая осуществляет собой карательный элемент.
Конечно, исследование раскрыло ему не одно это,
а гораздо больше: оно доказало, что он не что иное,
как микроскопический агент великой силы, называемой «планидою», и что, затем, самая полезность его существования вовсе не
так несомненна,
как это казалось ему самому.
Про одного говорили: «строгонек!»; про другого: «этот подтянет!»; про третьего: «всем был бы хорош, да жена у него анафема!»; про четвертого: «вы не смотрите, что он рот распахня ходит,
а он бедовый!»; про пятого прямо рассказывали,
как он, не обнаружив ни малейшего колебания, пришел в какое-то присутственное место и прямо сел на тот самый закон, который,
так сказать, регулировал самое существование того места.
Но, рассуждая
таким образом, мы, очевидно, забывали завещанную преданием мудрость, в силу которой «новые веяния времени» всегда приходили на сцену отнюдь не в качестве поправки того или другого уклонения от исторического течения жизни,
а прямо
как один из основных элементов этой жизни.
В ожидании
таких перспектив, очень естественно, что мы и не заметили,
как простыл след нашего доброго старого помпадура. Нам было не до того. Не неблагодарность руководила нами,
а простое чувство самосохранения. В тоскливой суете сообщали мы друг другу различные предчувствия и предположения, но все эти предчувствия бледнели и меркли перед одним капитальным и,
так сказать, немеркнущим вопросом...
Но вот выискивается австрийский журналист, который по поводу этого же самого происшествия совершенно наивно восклицает: «О! если бы нам, австрийцам, Бог послал
такую же испорченность,
какая существует в Пруссии!
как были бы мы счастливы!»
Как хотите,
а это восклицание проливает на дело совершенно новый свет, ибо кто же может поручиться, что вслед за австрийским журналистом не выищется журналист турецкий, который пожелает для себя австрийской испорченности,
а потом нубийский или коканский журналист, который будет сгорать завистью уже по поводу испорченности турецкой?
И при этом оба
так простодушно удостоверяли: «
Как хотите,
а с простым народом без того нельзя-с», что даже несомненные противники системы оглушения — и те становились в тупик, следует ли ставить в вину
такие подвиги, которые служат лишь выражением самых заветных и искренних убеждений?
Как хотите,
а человек, начинавший свой административный бег с
такими смелыми задатками, не мог не заслуживать некоторого доверия.
А между тем из архивных дел достоверно усматривается, что некогда наш край процветал. Он изобиловал туками (
как это явствует из самого названия «Навозный»), туки же, в свою очередь, способствовали произрастанию разнородных злаков.
А от сего процветало сельское хозяйство. Помещики наперерыв стремились приобретать здесь имения, не пугаясь отдаленностью края, но думая открыть и действительно открывая золотое дно. Теперь — нет ни туков, ни злаков, ни золотого дна.
Какая же причина
такого прискорбного оскудения?
— Oui, c’est cela même! [
Так и будет! (фр.)] в случае надобности, вы сядете на коня… знаете,
как изображают ее на картинах… и тогда… gare
а vous, messieurs les communalistes de la zemsskaïa ouprava! [Берегитесь, господа коммуналисты из земской управы! (фр.)]
— Ну,
как же не смешно — посуди ты сам. Идешь ты невесть куда, с сатаной полемику вести хочешь!
А я
так думаю, что из всего этого пикник у вас, у благонамеренных, выйдет! Делать тебе нечего — вот что!
—
А почему ты знаешь,
как я в Пустынники-то попал? Может, мне петля была! Может, по естеству-то, мне вот
так же,
как и тебе, по пикникам бы ездить хорошо!
А я сижу да сохну!
— Я, вашество, сам на себе испытал
такой случай, — говорил Тарас. — Были у меня в имении скотские падежи почти ежегодно. Только я, знаете, сначала тоже мудровал: и ветеринаров приглашал, и знахарям чертову пропасть денег просадил, и попа в Егорьев день по полю катал — все, знаете, чтоб польза была. Хоть ты что хочешь! Наконец я решился-с. Бросил все, пересек скотниц и положил праздновать ильинскую пятницу. И что ж, сударь! С тех пор
как отрезало. Везде кругом скотина
как мухи мрет,
а меня Бог милует!
А бедный дворянин Никанор идет еще дальше и лезет из кожи, доказывая, что в
таком обширном государстве,
как Россия, не должно быть речи не только о «разъяснениях», но даже о «неразъяснениях» и что всякому верному сыну отечества надлежит жить да поживать, да детей наживать.
Как ты его ни донимай, он все-таки будет думать, что это не «внутренняя политика»,
а просто божеское попущение, вроде мора, голода, наводнения, с тою лишь разницею, что на этот раз воплощением этого попущения является помпадур.
— Гм… да… пожалуй, что это и
так. Сказывают, и шах персидский тоже
такое мнение высказал. Говорят, что когда его в Париже спросили,
какая страна ему больше понравилась, то он ответил: Moi… Russie… politique jamais!.. hourra toujours… et puis [Я… Россия… политика никогда!.. ура всегда…
а потом… (фр.)] айда! И
так это, сказывают, Мак-Магонше понравилось, что она тут же выразилась: и у нас, говорит, ваше величество, к будущему приезду вашему то же будет!
— Ну, с
какой стати ты Коробочку привел? — упрекнул я его, — я сказал, что Быстрицын намеревается действовать
а la Pierre le Grand… Положим, что я употребил выражение несвойственное, даже преувеличенное, но все-таки…
А загляни-ка ты ему в душу: для
какой такой, мол, причины ты, милый человек, на закон наступить хочешь — ан у него там ничего нет, кроме «фюить» или шального «проекта всероссийского возрождения посредством распространения улучшенных пород поросят»!
—
А я бы на твоем месте, — продолжал между тем Глумов, — обратился к Быстрицыну с следующею речью: Быстрицын! ты бесспорно хороший и одушевленный добрыми намерениями человек! но ты берешься за
такое дело, которое ни в
каком случае тебе не принадлежит.
— Одна в год — это
как калач испечь,
а то
так и две.
Но
так как дело было днем, то сейчас приступить он не решился,
а только посеменил ножками, чтоб дать бабе понять.
— Это
так! — повторял предводитель уже утвердительно и тотчас же шел на базар и давал мужику рубль. Но
так как он был даже простодушнее самого помпадура, то тут же прибавлял: — Ты смотри! я тебе рубль подарил,
а ты мне на три сработай, да сверх того люби!
На образование и умственное развитие их большого внимания не обращается,
так как предполагается, что эти лица ничем заниматься не обязаны,
а должны только руководить.
Так, например, когда я объяснил одному из них, что для них же будет хуже, ежели мир обратится в пустыню, ибо некого будет усмирять и даже некому будет готовить им кушанье, то он, с невероятным апломбом, ответил мне: «Тем лучше! мы будем ездить друг к другу и играть в карты,
а обедать будем ходить в рестораны!» И я опять вынужден был замолчать, ибо
какая же возможность поколебать эту непреоборимую веру в какое-то провиденциальное назначение помпадуров, которая ни перед чем не останавливается и никаких невозможностей не признает!
—
Так просто — и я не знал! Да, французы во всем нас опередили! Великодушная нация!
как жаль, что революции
так часто потрясают тебя! Et moi, qui,
а mes risques et périls, me consumais
а dépenser ma salive! Quelle dérision! [
А я-то, с риском и опасностью, тратил свою слюну!
Какая насмешка! (фр.)]
«La question d’Orient. Le plus sûr moyen d’en venir
а bout». Par un Observateur impartial. Leipzig. 1857. («Восточный вопрос. Вернейший способ покончить с ним». Соч. Беспристрастного наблюдателя. Лейпциг. 1857.) [Подозревают, что под псевдонимом «Беспристрастный наблюдатель» скрывается один знаменитый московский археолог и чревовещатель. Но
так как подобное предположение ничем не доказано, то и этого автора я нашелся вынужденным поместить в число знатных иностранцев. — Примеч. авт.]