Неточные совпадения
Назначен он
был к нам еще при прежнем главноначальствующем (нынешний главноначальствующий хоть и
любит старичков, но в гражданском состоянии, а не на службе, на службе же
любит молодых чиновников, которые интересы тех гражданских старичков лучше, нежели они сами, поддержать в состоянии), но недолго повластвовал.
— Гм… да… гостеприимен… «Только, говорит, так как я за обедом от трудов отдыхаю, так
люблю, чтоб у меня
было весело. На днях, говорит, у меня, для общего удовольствия, правитель канцелярии целую ложку кайенского перцу в жидком виде проглотил».
Ну, и почтен
был за это в свое время… А нынче, друзья мои, этого не
любят! Нынче нашего брата, фрондера, за ушко да на солнышко… за истину-то! Вот, когда я умру… тогда отдайте все Каткову! Никому, кроме Каткова! хочу лечь рядом с стариком Вигелем.
— Вы не знаете, mesdames, кто меня
любил! —
был ее обыкновенный ответ на эти приставанья, — а я… я знаю! О! я очень-очень много знаю!
— Да, и такая пиеса
есть, — сказал он, — но, признаюсь, я более
люблю живые картины. Je suis pour les tableaux vivants, moi! [Что касается меня, то я за живые картины! (фр.)]
Сам граф
был ветхий старикашка, почти совершенно выживший из ума, но, с помощью парика, вставных зубов и корсета, казался еще молодцом; он очень мило сюсюкал, называл семиозерских красавиц «belle dame» и
любил играть маркизов на домашних спектаклях.
Козелков вошел в уборную. «Скворцы»,
будучи вне надзора «стригунов», так со всех сторон и облепили его («однако ж я
любим!» — с чувством подумал Митенька). «Маркизы» толковали о какой-то Марье Петровне, о каком-то родимом пятнышке, толковали, вздыхали и хихикали.
Он
был не речист и даже угрюм; враги даже говорили, что он, в то же время,
был глуп и зол, но, разумеется, говорили это по секрету и шепотом, потому что Гремикин шутить не
любил.
И так как он
был человек скромный и всегда краснел, когда его в глаза хвалили, то понятно, что он не особенно
любил заглядывать в законы.
Окруженный ореолом власти и пользуясь всеми ее фимиамами, он не
был, однако ж, опьянен ими, но
любил соединять величие с приветливостью и даже допускал, что самые заблуждения людей не всегда должны иметь непременным последствием расстреляние.
Все ее
любят здесь, все готовы оказать ласку и привет, не справляясь, согласно или не согласно это
будет с видами внутренней политики.
Что же касается до Райского и Веретьева, то первый из них не решался выйти в отставку, потому что боялся огорчить бабушку, которая надеялась видеть его камер-юнкером, второй же и прежде, собственно говоря, никогда не
был либералом, а
любил только
пить водку с либералами, какового времяпровождения, в обществе консерваторов, предстояло ему, пожалуй, еще больше.
Любил он в меру
поесть и в меру же
выпить, а еще более
любил других угостить.
Любил петь духовные и светские стихи (последние всегда старые, сочиненные до «Прощаюсь, ангел мой, с тобою») и терпеть не мог уединения.
Но это
будет не преувеличение и не искажение действительности, а только разоблачение той другой действительности, которая
любит прятаться за обыденным фактом и доступна лишь очень и очень пристальному наблюдению.
— Всякий, — говорил он, — кого ни спросите, что он больше
любит, будни или праздник? — наверное ответит: праздник. Почему-с? а потому, государь мой, что в праздник начальники бездействуют, а следовательно, нет ни бунтов, ни соответствующих им экзекуций. Я же хочу, чтоб у меня всякий день праздник
был, а чтобы будни, в которые бунты бывают, даже из памяти у всех истребились!
Появлялась целая сковорода шипящих пирогов, которые исчезали один за другим, а мгновения летели себе да летели. Потом она принималась опять допытываться, за что он ее, бабу,
любит, и опять летели мгновения. Иногда к беседе присоединялся старик, отец ее, но от него большой пользы не
было, потому что, как только закрыли его кабак, он тотчас же от горести ослеп и оглох.
Он
любил, чтобы квартальные
были деятельны, но требовал, чтоб деятельность эта доказывала только отсутствие бездеятельности. Когда он видел, что квартальный вдруг куда-то поспешно побежит, потом остановится, понюхает и, ничего не предприняв, тотчас же опять побежит назад — сердце его наполнялось радостью. Но и за всем тем не проходило минуты, чтоб он не кричал им вслед...
— Это так! — повторял предводитель уже утвердительно и тотчас же шел на базар и давал мужику рубль. Но так как он
был даже простодушнее самого помпадура, то тут же прибавлял: — Ты смотри! я тебе рубль подарил, а ты мне на три сработай, да сверх того
люби!
—
Есть ли, — говорю, — по крайности, орден у тебя? Наши господа ордена
любят.
Он
был любим… по крайней мере // Так думал он, и был счастлив. // Стократ блажен, кто предан вере, // Кто, хладный ум угомонив, // Покоится в сердечной неге, // Как пьяный путник на ночлеге, // Или, нежней, как мотылек, // В весенний впившийся цветок; // Но жалок тот, кто всё предвидит, // Чья не кружится голова, // Кто все движенья, все слова // В их переводе ненавидит, // Чье сердце опыт остудил // И забываться запретил!