Неточные совпадения
— Ну, что ж княгиня! — сказал Рутилов. — Тебе с ней не котят крестить. Пусть бы она тебе место сначала дала, — окрутиться успеешь.
А то
как же
так, зря, ничего не видя!
— Да уж на этот счет ты не беспокойся, — горячо говорил Рутилов. — Они и теперь барышни пухленькие,
а если не совсем вошли в объем,
так это только до поры до времени. Выйдут замуж, и они раздобреют,
как старшая. Лариса-то у нас, сам знаешь,
какая кулебяка стала.
Владя побежал, и слышно было,
как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затуманенным взором и жевал карамельку. Ему было приятно, что те ушли, —
а то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хотя он и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, —
так после прикосновения жгучей крапивы долго остается и возрастает боль, хотя уже крапива и далече.
— Скажите, пожалуйста, — с нескрываемою насмешкою в голосе сказала она, —
а на вид она гораздо старше вас. Конечно, это не мое дело,
а только со стороны жалко, что
такой хороший молодой человек должен жить не
так,
как бы он заслуживал по своей красоте и душевным качествам.
Шутки Преполовенской дали новый оборот медленным мыслям Передонова; да и ерлы крепко засели в его голове. С чего это Володин выдумал
такое кушанье? Передонов не любил размышлять. В первую минуту он всегда верил тому, что ему скажут.
Так поверил он и влюбленности Володина в Варвару. Он думал: вот окрутят с Варварой,
а там,
как поедут на инспекторское место, отравят его в дороге ерлами и подменят Володиным: его похоронят
как Володина,
а Володин будет инспектором. Ловко придумали!
— Да и барин-то про вас, матушка-барыня, что говорит! Что вы будто раньше таскались,
а потом замуж вышли! Вот они
какие есть, самые мерзкие люди! Плюньте вы им в морды, барыня хорошая, ничем с
такими расподлыми людишками возжаться.
Известно было, что Передонов отдает предпочтение жирным женщинам,
а тощих порицает. Варвару сокрушало, что она тонка и все худеет.
Как бы нагулять побольше жиру? — вот в чем была одна из главнейших ее забот. У всех спрашивала она: не знаете ли средства? Теперь Преполовенская была уверена, что Варвара по ее указанию будет усердно натираться крапивою, и
так сама себя накажет.
— Уж не знаю, право,
как и быть, — жаловалась Варвара, — ершистый
такой стал, что просто страх. Поверите ли, голова кругам идет. Женится,
а я на улицу ступай.
— Ты средство знаешь, — говорил Передонов. — Ты, может быть, через рот дышал,
а в нос не пускал, или слова
такие говорил,
а я ничего не знаю,
как надо против волшебства. Я не чернокнижник. Пока не зачурался, все одурманенный стоял.
— Я и сам могу, Марья Осиповна,
а только
как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку!
А если это вам не нравится, то
как вам будет угодно, —
как вы к нам изволите,
так и мы к вам изволим.
—
А как же,
как же
так! — восклицал шопотом Богданов, — Скобочкина в красной рубашке,
а! Да вы сами видели?
— Видел, да она, говорят, и в школе
так щеголяет.
А то и хуже бывает: сарафан наденет, совсем
как простая девка ходит.
А впрочем, кому
какое дело, — я
так об этом сужу.
«
А впрочем, ровно бы из пустого в порожнее переливаем. Беда с этими учеными, — думал он, — не поймешь, чего он хочет. В книгах-то ему все ясно, ученому человеку,
а вот
как из книги нос вытащит,
так и завязнет и других завязит».
—
Так уж я буду на вас надеяться, — сказал Передонов угрюмо,
как бы отвечая на что-то не совсем приятное для него, —
а то директор все меня притесняет.
Я его, знаете, сечь никогда не секу,
а только
как заленится или
так в чем проштрафится, возьму за плечи, поведу к окну, — там у нас в саду березы стоят.
— С повинной? человека убили? поджог устроили? почту ограбили? — сердито закричал Авиновицкий, пропуская Передонова в зал. — Или сами стали жертвой преступления, что более чем возможно в нашем городе? Город у нас скверный,
а полиция в нем еще хуже. Удивляюсь еще я, отчего на этой вот площади каждое утро мертвые тела не валяются. Ну-с, прошу садиться.
Так какое же дело? преступник вы или жертва?
—
Какой же я нигилист? — говорил Передонов, — даже смешно. У меня есть фуражка с кокардою,
а только я ее не всегда надеваю, —
так и он шляпу носит.
А что у меня Мицкевич висит,
так я его за стихи повесил,
а не за то, что он бунтовал.
А я и не читал его «Колокола».
— Вот вы — педагог,
а мне приходится, по моему положению в уезде, иметь дело и со школами. С вашей точки зрения вы
каким школам изволите отдавать предпочтение: церковно ли приходским или этим,
так называемым земским?
— Она и в красной рубахе ходит.
А иногда
так даже босая ходит, и в сарафане. С мальчишками в козны играет. У них в школах очень вольно, — продолжал Передонов, — никакой дисциплины. Они совсем не хотят наказывать.
А с мужицкими детьми
так нельзя,
как с дворянскими. Их стегать надо.
«Чистые
какие, — думал он, — даже в ушах ни грязинки. И бойкие
такие,
а сами, небось, вышколенные, по струнке ходят. Пожалуй, — думал Передонов, — их никогда и не стегают».
Многого в книге она не умела понять, и все то, что вычитывала из нее и хотела применить, ей не удавалось: никак ей было не сладить с отношениями составных частей кушаний,
так как эти отношения давались в книге на 6 или 12 персон,
а ей надо было готовить на две или на три персоны, редко больше.
— Там у меня есть протекция, — говорил Передонов, —
а только вот здесь директор пакостит, да и другие тоже. Всякую ерунду распускают.
Так уж, в случае
каких справок об мне, я вот вас предупреждаю, что это все вздор обо мне говорят. Вы этим господам не верьте.
В субботу Передонов собрался итти к исправнику. Этот хотя и не
такая важная птица,
как предводитель дворянства, — думал Передонов, — однако может навредить больше всех,
а захочет,
так он может и помочь своим отзывом перед начальством. Полиция — важное дело.
— Голубушка Варвара Дмитриевна, слухом земля полнится. И
так сразу стало подозрительно: все мальчики —
как мальчики,
а этот — тихоня, ходит
как в воду опущенный.
А по роже посмотреть — молодец молодцом должен быть, румяный, грудастый. И
такой скромный, товарищи замечают: ему слово скажут,
а он уж и краснеет. Они его и дразнят девчонкой. Только они думают, что это
так, чтобы посмеяться, не знают, что это — правда. И представьте,
какие они хитрые: ведь и хозяйка ничего не знает.
— Голубчик Варвара Дмитриевна, чего я не узнаю! Я всех в уезде знаю.
Как же, ведь это всем известно, что у них еще мальчик дома живет,
таких же лет,
как этот. Отчего же они не отдали их вместе в гимназию? Говорят, что он летом болен был,
так один год отдохнет,
а потом опять поступит в гимназию. Но все это вздор, — это-то и есть гимназист. И опять же известно, что у них была барышня,
а они говорят, что она замуж вышла и на Кавказ уехала. И опять врут, ничего она не уехала,
а живет здесь под видом мальчика.
—
Как какой расчет! — оживленно говорила Грушина. — Подцепит какого-нибудь из учителей, мало ли у нас холостых,
а то и
так кого-нибудь. Под видом-то мальчика она может и на квартиру притти, и мало ли что может.
— Еще бы, писаная красавица, — согласилась Грушина, — это она только стесняется,
а погодите, попривыкнет, разойдется,
так она тут всех в городе закружит. И представьте,
какие они хитрые: я,
как только узнала об этаких делах, сейчас же постаралась встретиться с его хозяйкой, — или с ее хозяйкой, — уж
как и сказать-то не знаешь.
—
Какая я вам дюшка, чтой-то
такое, насмешники этакие! — закричала Клавдия. — Чорт с вами, откуплю вам ваш изюм, подавитесь вы им, — сами сожрали,
а я откупай, Да и откуплю, — совести, видно, в вас нет, стыда в глазах нет,
а еще господа называетесь!
— Чем бы по вечерам на биллиард ходить каждый вечер, сходил бы иногда к гимназистам на квартиры. Они знают, что учителя к ним редко заглядывают,
а инспектора и раз в год не дождешься,
так у них там всякое безобразие творится, и картеж, и пьянство. Да вот сходил бы к этой девчонке-то переодетой. Пойди попозже,
как спать станут ложиться; мало ли
как тогда можно будет ее уличить да сконфузить.
—
Какие там свидетели? Коли шкуру драть с человека станут,
так он во всем признается, чего и не было. Они, конечно, мерзавцы, им и досталось, ну
а судом с них ничего не возьмете.
— Меня удивляет, Надежда Васильевна, что вы спрашиваетесь у вашего братца, который, к тому же, изволит быть еще мальчиком. Если бы он даже изволил быть взрослым юношей, то и в
таком случае вы могли бы сами.
А теперь,
как вы у него спрашиваетесь, Надежда Васильевна, это меня очень удивляет и даже поражает.
— У кого же мне спрашиваться? Тете — все равно,
а ведь его я должна воспитывать,
так как же я выйду за вас замуж? Вы, может быть, станете с ним жестоко обращаться. Не правда ли, Мишка, ведь ты боишься его жестокостей?
— Поверьте, Надежда Васильевна, — сказал Володин, прижимая руки к сердцу, — я не избалую Мишеньку. Я
так думаю, что зачем мальчика баловать! Сыт, одет, обут,
а баловать ни-ни. Я его тоже могу в угол ставить,
а совсем не то, чтоб баловать. Я даже больше могу.
Так как вы — девица, то есть барышня, то вам, конечно, неудобно,
а я и прутиком могу.
— После этого, если Мишенька показывает ко мне
такие чувства,
а вы его, оказывается, что спрашиваете, то это выходит, что я должен и от уроков отказаться, потому что
как же я теперь стану ходить, если Мишенька ко мне этак?
— Я, Ардальон Борисыч, только сказал, что если
так, то я должен отказаться,
а она мне изволила сказать, что не надо отказываться,
а как я ничего не изволил ответить, то вышло, что она меня упросила.
А уж теперь это от меня зависит: хочу — откажусь, хочу — буду ходить.
— Ну, бог с нею, — печально сказал Володин, — еще поймают. Нет,
а мальчишка-то каков! Господи боже мой, что я ему сделал, что он вздумал мне вредить? Уж я ли не старался для него,
а он, изволите видеть,
какую мне подпустил интригу. Что это за ребенок
такой, что из него выйдет, помилуйте, скажите?
—
Как же
так, уж все из церкви пришли. Все дома сидят,
а тут на-т-ко-ся, и нету. Это вы, юный классик,
так буяните, что старушке дома не усидеть?
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да и
как же солгать, — могла же сказать и служанка. И молчать-то о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех
так и реял в ушах. Хотелось поговорить о ней.
А сказать — неловко с чего-то.
— Да, — пробормотал Передонов, — ваш муж.
как же это он,
так нельзя, я забочусь,
а он…
— Ушел, — радостно шепнула она, оглянулась и окинула Передонова страстно-горящими глазами. — Уж я боялась, что останется сегодня дома,
так развоевался. Да не мог вытерпеть без винта. Я и прислугу отправила, — одна Лизина нянька осталась, —
а то еще нам помешают. Ведь нынче люди, знаете,
какие.
— Ну да, дела, — сердито отвечал Передонов, —
какие у вас дела! Вы не служите,
а так деньги наживаете. Это вот у меня дела.
—
А мне
так страсть
как жалко этих денег, — простодушно сказала Марта, — целых сто рублей!
А чтобы учитель там
какой сам от себя ходил по домам да требовал, чтобы пороли мальчиков,
таких порядков нет.
— То-то я смотрю, что
такое, шершавые карты, —
а это вот отчего.
А я все щупаю, — что
такое, думаю, шершавая
какая рубашка,
а это, выходит, от этих дырочек. То-то она, рубашка-то, и шершавая.
— Я тебя знаю: ты,
как только за меня замуж выйдешь,
так на меня и донесешь, чтобы от меня отделаться. Будешь пенсию получать,
а меня в Петропавловке на мельнице смелют.
Церковная служба — не в словах и обрядах,
а в самом внутреннем движении своем столь близкая
такому множеству людей, — Передонову была непонятна, поэтому страшила. Каждения ужасали его,
как неведомые чары.
—
Как же это вы, юноша,
а? что это вы
такое выдумали,
а? — напустился Богданов на Мачигина.
—
Так как мы — сельские учителя, то нам и нужна сельская привилегия,
а в городе мы состоим зауряд-интеллигентами.
— Помилуйте, зачем же пивом! — любезно улыбаясь, отвечал парикмахер, —
а только возьмите то, что если постричь сколько-нибудь и притом же
так как у вас на голове уже солидность обозначается, то никак не хватает на испанскую прическу.