О. Василий остановился и топнул ногой. Обеспокоенно закудахтала и насторожилась испуганная курица, сзывая цыплят. Один из них был далеко и быстро
побежал на зов, но по дороге его схватили и подняли большие, костлявые и горячие руки. Улыбаясь, о. Василий подышал на желтенького цыпленка горячим и влажным дыханием, мягко сложил руки, как гнездо, бережно прижал к груди и снова заходил по длинной дорожке.
Неточные совпадения
Вода сбыла, и мостовая // Открылась, и Евгений мой // Спешит, душою замирая, // В надежде, страхе и тоске // К едва смирившейся реке. // Но, торжеством победы полны, // Еще кипели злобно волны, // Как бы под ними тлел огонь, // Еще их пена покрывала, // И тяжело Нева дышала, // Как с битвы прибежавший конь. // Евгений смотрит: видит лодку; // Он к ней
бежит, как
на находку; // Он перевозчика
зовет — // И перевозчик беззаботный // Его за гривенник охотно // Чрез волны страшные везет.
Ему привиделся нехороший сон: будто он выехал
на охоту, только не
на Малек-Аделе, а
на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему
бежит белая-белая, как снег, лиса… Он хочет взмахнуть арапником, хочет натравить
на нее собак, а вместо арапника у него в руках мочалка, и лиса бегает перед ним и дразнит его языком. Он соскакивает с своего верблюда, спотыкается, падает… и падает прямо в руки жандарму, который
зовет его к генерал-губернатору и в котором он узнает Яффа…
Я
бегу на чердак и оттуда через слуховое окно смотрю во тьму сада и двора, стараясь не упускать из глаз бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу,
зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты высокие и сады зеленые,
звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания;
побежала она
на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной зверь, чудо морское лежит
на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими лапами безобразными.
Так, по крайней мере, все его в нашем городе
звали, и он не только не оставался безответен, но стремглав
бежал по направлению
зова.
На вывеске, прибитой к разваленному домишке, в котором он жил, было слепыми и размытыми дождем буквами написано: «Портной Григорий Авениров — военный и партикулярный с Москвы».