Неточные совпадения
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней
бежит, как
на находку;
Он перевозчика
зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Ему привиделся нехороший сон: будто он выехал
на охоту, только не
на Малек-Аделе, а
на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему
бежит белая-белая, как снег, лиса… Он хочет взмахнуть арапником, хочет натравить
на нее собак, а вместо арапника у него в руках мочалка, и лиса бегает перед ним и дразнит его языком. Он соскакивает с своего верблюда, спотыкается, падает… и падает прямо в руки жандарму, который
зовет его к генерал-губернатору и в котором он узнает Яффа…
Я
бегу на чердак и оттуда через слуховое окно смотрю во тьму сада и двора, стараясь не упускать из глаз бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу,
зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты высокие и сады зеленые,
звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания;
побежала она
на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной зверь, чудо морское лежит
на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими лапами безобразными.
Так, по крайней мере, все его в нашем городе
звали, и он не только не оставался безответен, но стремглав
бежал по направлению
зова.
На вывеске, прибитой к разваленному домишке, в котором он жил, было слепыми и размытыми дождем буквами написано: «Портной Григорий Авениров — военный и партикулярный с Москвы».
Что я вам приказываю — вы то сейчас исполнять должны!» А они отвечают: «Что ты, Иван Северьяныч (меня в миру Иван Северьяныч, господин Флягин,
звали): как, говорят, это можно, что ты велишь узду снять?» Я
на них сердиться начал, потому что наблюдаю и чувствую в ногах, как конь от ярости бесится, и его хорошенько подавил в коленях, а им кричу: «Снимай!» Они было еще слово; но тут уже и я совсем рассвирепел да как заскриплю зубами — они сейчас в одно мгновение узду сдернули, да сами, кто куда видит, бросились
бежать, а я ему в ту же минуту сейчас первое, чего он не ожидал, трах горшок об лоб: горшок разбил, а тесто ему и потекло и в глаза и в ноздри.
И Александр не
бежал. В нем зашевелились все прежние мечты. Сердце стало биться усиленным тактом. В глазах его мерещились то талия, то ножка, то локон Лизы, и жизнь опять немного просветлела. Дня три уж не Костяков
звал его, а он сам тащил Костякова
на рыбную ловлю. «Опять! опять прежнее! — говорил Александр, — но я тверд!» — и между тем торопливо шел
на речку.
На зов твой не
бегу ли я
Быстрее пули, Юлия?
Питомцы бурные набегов
Зовут рассеянных коней,
Противиться не смеют боле
И с диким воплем в пыльном поле
Бегут от киевских мечей,
Обречены
на жертву аду...
В хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную игру: ловкие, сильные, в белых рубахах, они весело бегали по полю с ружьями в руках, исчезали в овраге и вдруг, по
зову трубы, снова высыпавшись
на поле, с криками «ура», под зловещий бой барабанов,
бежали прямо
на наш дом, ощетинившись штыками, и казалось, что сейчас они сковырнут с земли, размечут наш дом, как стог сена.
Когда деспот от власти отрекался,
Желая Русь как жертву усыпить,
Чтобы потом верней ее сгубить,
Свободы голос вдруг раздался,
И Русь
на громкий братский
зовМогла б воспрянуть из оков.
Тогда, как тать ночной, боящийся рассвета,
Позорно ты
бежал от друга и поэта,
Взывавшего: грехи жидов,
Отступничество униатов,
Вес прегрешения сарматов
Принять я
на душу готов,
Лишь только б русскому народу
Мог возвратить его свободу!
Ура!
—
Беги в мечеть,
зови отца, — приказал ему старик и, опередив Хаджи-Мурата, отворил ему легкую скрипнувшую дверь в саклю. В то время как Хаджи-Мурат входил, из внутренней двери вышла немолодая, тонкая, худая женщина, в красном бешмете
на желтой рубахе и синих шароварах, неся подушки.
Все снасти были готовы и даже смазаны;
на огромные водяные колеса через деревянные трубы кауза [Каузом называется деревянный ящик, по которому вода
бежит и падает
на колеса: около Москвы
зовут его дворец (дверец), а в иных местах скрыни.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря
на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И человека зверь почуя
В пустыню темную
бежит.
Которые сосут, подталкивая носом, которые, неизвестно почему, несмотря
на зовы матерей,
бегут маленькой, неловкой рысцой прямо в противуположную сторону, как будто отыскивая что-то, и потом, неизвестно для чего, останавливаются и ржат отчаянно-пронзительным голосом; которые лежат боком в повалку, которые учатся есть траву, которые чешутся задней ногой за ухом.
Дождик перестал, но ветер дул с удвоенной силой — прямо мне навстречу.
На полдороге седло подо мною чуть не перевернулось, подпруга ослабла; я слез и принялся зубами натягивать ремни… Вдруг слышу: кто-то
зовет меня по имени… Сувенир
бежал ко мне по зеленям.
— Ах, боже мой, какую вы старину вспомнили! Мой опекун давно уж Иван Александрыч. Вот он, легок
на помине. Приблизьтесь ко мне, милый мой Иван Александрыч! — продолжала Клеопатра Николаевна, обращаясь к графскому племяннику, который входил в это время в залу и хотел было уже подойти
на этот
зов; но вдруг быстро повернулся назад и почти
бегом куда-то скрылся.
На вопрос: как его
зовут, какой он веры и прочее, он ответил сейчас же; но далее его спрашивали: действительно ли Анна Павловна
бежала к нему от мужа, живет у него около года и находится с ним в любовном отношении?
Платон. Не за тем вы
звали, да за тем я шел. Кабы я вас не любил, так бы не говорил. А то я вас люблю и за эту самую глупость погибаю. Все надо мной смеются, издеваются; хозяин из меня шута сделал; мне бы давно
бежать надо было, а я все
на вас,
на вашу красоту любовался.
Найти такое можно.
Был в Чудове монах, Григорьем
звали,
Стрелецкий сын, из Галича.
БежалНедавно он и, пьяный, похвалялся:
«Царем-де буду
на Москве...
Нет у тебя отца!
Твоим отцом убийца быть не может!
Ты сирота! Как я, ты сирота!
Беги со мной! Я не
на счастье, Ксенья,
Тебя
зову, не
на престол! Быть может,
Я осужден к лишеньям и к нужде,
Быть может, я скитаться буду — но,
Где б я ни стал, то место, где я стану,
Оно всегда достойно будет нас!
А этот терем, Ксенья…
Клонится солнце
на запад… Пусть их старухи да молодки по домам идут, а батьки да свекры, похмельными головами прильнув к холодным жальникам, спят богатырским сном… Молодцы-удальцы!.. Ярило
на поле
зовет — Красну Горку справлять, песни играть, хороводы водить, просо сеять, плетень заплетать… Девицы-красавицы!.. Ярило
зовет —
бегите невеститься…
—
Бегу на крик и вдруг вижу… лежит Оля. Волоса и лоб в крови, лицо ужасное. Начинаю кричать,
звать ее по имени… Она не движется… Целую ее, поднимаю.
Дьячиха налила ему чепурушечку, и Аллилуй подкрепился и пошел опять к храму, а жена его тоже, поправясь маленькой чашечкой, вышла вместе с ним и отправилась к учрежденной вдовице —
звать ее «знаменить». Тут они тоже между собою покалякали, и когда вышли вдвоем, имея при себе печать
на знаменования, то Аллилуева жена
на половине дороги к дому вдруг услыхала ни
на что не похожий удар в несколько младших колоколов и тотчас же увидала людей, которые
бежали к колокольне и кричали: «Аллилуй разбился!»
—
Побежим в горы!
Побежим, джаным, душечка! —
зовет Гуль-Гуль, как ей кажется,
на русском.
— Михайлой Бастрюковым люди
зовут, барин! — отвечал, улыбаясь широкой ласковой улыбкой, матрос и вприпрыжку
побежал на сходню.
Беседа эта
на всех, кто ее слушал, производила тихое, снотворное впечатление, такое, что и строптивый мужик не возражал, а Ермолаич, зевая и крестя рот, пропел: да, да, все всему глас подает, и слушает дуброва, как вода говорит: «
побежим,
побежим», а бережки шепотят: «постоим, постоим», а травка
зовет: «пошатаемся».
Едва держась
на ногах, долго он старался спрятать в карман захваченный
на бегу нераскупоренный штоф водки — и потом хотел было кого-то начать
звать, но язык его, после сплошной трехдневной работы, вдруг так сильно устал, что как прилип к гортани, так и не хочет шевелиться. Но и этого мало, — и ноги Сафроныча оказались не исправнее языка, и они так же не хотели идти, как язык отказывался разговаривать, да и весь он стал никуда не годен: и глаза не видят, и уши его не слышат, и только голову ко сну клонит.
Она упала
на колени и молила Бога простить несчастного. Она не заметила в горячей молитве, как
бежало время. Она не слыхала, как ее
звали обедать, и ее горничная, видя ее молящеюся, не осмелилась войти в комнату.
— Да так! С одним моим знакомым был случай не в пример необыкновеннее вашего. Жил это он в своем имении Харьковской губернии, сад у него был при доме большой, а за садом болото. Вот он раз утречком взял ружье, собаку крикнул — Нормой
звали — и отправился через сад
на болото. Собака вперед убежала и
на болоте уже стойку сделала, а он только что к нему подходить стал, как вдруг из дому лакей
бежит.
— Не знаю, знаю только, что
зовут его Борисом Петровичем. Сегодня утром я его не видал, не видал и после полудня, а тут я услыхал о найденном трупе,
побежал к избе, которую занимал постоялец — глядь, замок висит. Ну, подумал я, наверно, это моего соколика укокошили… Сел
на лошадь, да айда сюда… вхожу, а он тут и есть, лежит весь искрошенный…
Он пренебрег этим насмешливым
зовом, углубился в сад; но, забыв расположение его, ошибся дорогами, отбился к северной стороне, воротился и опять пришел к дому.
На дворе была необыкновенная тревога. Не думая долго,
побежал он прямо
на восточную сторону, но тут заградил ему путь крутой овраг.
Изумленный начальник
звал Кувыркова по имени, но Кувырков его не слушал: он едва стоял
на ногах; едва переводил дыхание; но все-таки прямо отправился во двор к каретному сараю. Начальник послал за ним лакея. Алексей Кирилович не слушал, что ему говорили, и только отпырхивался. Дворники собрались, толкуют, судят, рядят, что это такое с человеком поделалось? Лакей
побежал за городовым, а кучер отпрег лошадь и повел ее в конюшню.
Попадья билась головой, порывалась куда-то
бежать и рвала
на себе платье. И так сильна была в охватившем ее безумии, что не могли с нею справиться о. Василий и Настя, и пришлось
звать кухарку и работника. Вчетвером они осилили ее, связали полотенцами руки и ноги и положили
на кровать, и остался с нею один о. Василий. Он неподвижно стоял у кровати и смотрел, как судорожно изгибалось и корчилось тело и слезы текли из-под закрытых век. Охрипшим от крику голосом она молила...
Павел поднялся
на высокий вал, распростер руки и точно
звал к себе
на грудь и ветер, и черную тучу, и все небо, такое прекрасное в своем огненном гневе. И ветер кружился по его лицу, точно ощупывая его, и со свистом врывался в гущу податливых листьев; а туча вспыхивала и грохотала, и, низко склонившись,
бежали колосья.
— Пропадал, — отвечал Шиншин. —
На Кавказе был, а там
бежал, и, говорят, у какого-то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну, с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персиянин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся,
на него
зовут как
на стерлядь, — говорил Шиншин. — Долохов, да Курагин Анатоль — всех у нас барынь с ума свели.