Неточные совпадения
— Слушай
же, батюшка, уж не любит ли
она другого?
— Что ж ты молчишь, старик? али нет у тебя зелья, али нет корня какого приворотить
ее? Говори, высчитывай, какие есть чародейные травы? Да говори
же, колдун!
Боярин велел позвать священника, и вскоре совершился обряд обручения; когда
же явились к Елене царские свахи,
она уже была невестою Дружины Андреевича Морозова.
Боярин Морозов уже с час, как отдыхал в своей опочивальне. Елена с сенными девушками сидела под липами на дерновой скамье, у самого частокола. На
ней был голубой аксамитный летник с яхонтовыми пуговицами. Широкие кисейные рукава, собранные в мелкие складки, перехватывались повыше локтя алмазными запястьями, или зарукавниками. Такие
же серьги висели по самые плечи; голову покрывал кокошник с жемчужными наклонами, а сафьянные сапожки блестели золотою нашивкой.
— Вот тебе и песня! — сказала Пашенька. — Что нам теперь делать! Увидит Дружина Андреич заплаканные глазки боярыни, на нас
же осердится: не умеете вы, дескать, глупые, и занять
ее!
— Расступись
же подо мной, мать сыра-земля! — простонала
она, — не жилица я на белом свете! Наложу на себя руки, изведу себя отравой! Не переживу тебя, Никита Романыч! Я люблю тебя боле жизни, боле свету божьего, я никого, кроме тебя, не люблю и любить не буду!
— Пусть
же будет по обычаю, — сказал Морозов и, подойдя к жене, он сперва поклонился
ей в ноги. Когда они поцеловались, губы Елены горели как огонь; как лед были холодны губы Дружины Андреевича.
Под этим тяжелым, неподвижным взором
ей показалось невозможным поцеловать Серебряного и не быть в тот
же миг уличенною.
Мельник тотчас смекнул, в чем дело: конь, на котором прискакала Елена, принадлежал Вяземскому. По всем вероятностям,
она была боярыня Морозова, та самая, которую он пытался приворожить к князю. Он никогда
ее не видал, но много узнал о
ней через Вяземского.
Она не любила князя, просила о помощи, стало быть,
она, вероятно, спаслась от князя на его
же коне.
Хотя подвижная впечатлительность Иоанна и побуждала его иногда отказываться от кровавых дел своих и предаваться раскаянию, но то были исключения; в обыкновенное
же время он был проникнут сознанием своей непогрешимости, верил твердо в божественное начало своей власти и ревниво охранял
ее от посторонних посягательств; а посягательством казалось ему всякое, даже молчаливое осуждение.
— Спасибо, князь, спасибо тебе! А коли уж на то пошло, то дай мне разом высказать, что у меня на душе. Ты, я вижу, не брезгаешь мной. Дозволь
же мне, князь, теперь, перед битвой, по древнему христианскому обычаю, побрататься с тобой! Вот и вся моя просьба; не возьми
ее во гнев, князь. Если бы знал я наверно, что доведется нам еще долгое время жить вместе, я б не просил тебя; уж помнил бы, что тебе непригоже быть моим названым братом; а теперь…
Новая рать подвигалась все ближе, и уже можно было распознать
ее вооружение и одежду, почти столь
же разнообразную, как и на разбойниках.
После стола они с холопями напали на нас предательским обычаем; мы
же дали отпор, а боярыня-то Морозова, ведая мужнину злобу, побоялась остаться у него в доме и упросила меня взять
ее с собою.
Сам Иоанн изумился дерзости Вяземского; но в тот
же миг он понял, что может через
нее погубить ненавистного Морозова и сохранить при том вид строгого правосудия.
— Ведаю себя чистым пред богом и пред государем, — ответствовал он спокойно, — предаю душу мою господу Иисусу Христу, у государя
же прошу единой милости: что останется после меня добра моего, то все пусть разделится на три части: первую часть — на церкви божии и на помин души моей; другую — нищей братии; а третью — верным слугам и холопям моим; а кабальных людей и рабов отпускаю вечно на волю! Вдове
же моей прощаю, и вольно
ей выйти за кого похочет!
«И князь Никита Романыч, говорю, хоча и в тюрьме, а должно быть, также здравствует!» Уж не знал, батюшка, что и сказать
ей, чувствую, что не то говорю, а все
же что-нибудь сказать надо.
— Михеич! — сказал Серебряный, — сослужи мне службу. Я прежде утра выступить не властен; надо моим людям царю крест целовать. Но ты сею
же ночью поезжай одвуконь, не жалей ни себя, ни коней; попросись к боярыне, расскажи
ей все; упроси
ее, чтобы приняла меня, чтобы ни на что не решалась, не повидавшись со мною!
— Слушаю, батюшка, слушаю, да ты уж не опасаешься ли, чтоб
она постриглась? Этого не будет, батюшка. Пройдет годок, поплачет
она, конечно; без этого нельзя; как по Дружине Андреиче не поплакать, царствие ему небесное! А там, посмотри, и свадьбу сыграем. Не век
же нам, батюшка, горе отбывать!
В то
же время послышался громкий крик, и из церкви вынесли старушку, лишенную чувств; исхудалое лицо
ее было облито слезами, а седые волосы падали в беспорядке из-под бархатной шапочки.
— Погрешила
же я перед тобою! — сказала
она.
— Прости
же, Елена, прости, сестра моя! — воскликнул Серебряный, бросаясь к
ней.
Неточные совпадения
Городничий. Куда! куда!.. Рехнулась, матушка! Не извольте гневаться, ваше превосходительство:
она немного с придурью, такова
же была и мать
ее.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с
нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Люлюков. Имею честь поздравить, Анна Андреевна! (Подходит к ручке и потом, обратившись к зрителям, щелкает языком с видом удальства.)Марья Антоновна! Имею честь поздравить. (Подходит к
ее ручке и обращается к зрителям с тем
же удальством.)
Служивого задергало. // Опершись на Устиньюшку, // Он поднял ногу левую // И стал
ее раскачивать, // Как гирю на весу; // Проделал то
же с правою, // Ругнулся: «Жизнь проклятая!» — // И вдруг на обе стал.
Вахлачков я выучу петь
ее — не всё
же им // Петь свою «Голодную»…