Неточные совпадения
Он поглядел
на нее, и злоба, выразившаяся
на ее лице, испугала и удивила его. Он не понимал
того, что его жалость к ней раздражала ее. Она видела в нем к себе сожаленье, но не любовь. «Нет, она ненавидит меня. Она не простит»,
подумал он.
Всю дорогу приятели молчали. Левин
думал о
том, что означала эта перемена выражения
на лице Кити, и
то уверял себя, что есть надежда,
то приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между
тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим
на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
— Нет, без шуток, что ты выберешь,
то и хорошо. Я побегал
на коньках, и есть хочется. И не
думай, — прибавил он, заметив
на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
«Нет, неправду не может она сказать с этими глазами»,
подумала мать, улыбаясь
на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась
тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке,
то, что происходит теперь в ее душе.
Но тотчас же она
подумала о
том,
на кого она променяла его.
То же самое
думал ее сын. Он провожал ее глазами до
тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась
на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку
на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
— Не знаю, не могу судить… Нет, могу, — сказала Анна,
подумав; и, уловив мыслью положение и свесив его
на внутренних весах, прибавила: — Нет, могу, могу, могу. Да, я простила бы. Я не была бы
тою же, да, но простила бы, и так простила бы, как будто этого не было, совсем не было.
Первое время Анна искренно верила, что она недовольна им за
то, что он позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы, приехав
на вечер, где она
думала встретить его, a его не было, она по овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это преследование не только не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес ее жизни.
«И ужаснее всего
то, —
думал он, — что теперь именно, когда подходит к концу мое дело (он
думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все силы души, теперь
на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо».
Она говорила себе: «Нет, теперь я не могу об этом
думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда не наступало; каждый paз, как являлась ей мысль о
том, что она сделала, и что с ней будет, и что она должна сделать,
на нее находил ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
Он
думал о
том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней в последний раз
на даче у кузины Бетси.
На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
«О, прелесть моя!»
думал он
на Фру-Фру, прислушиваясь к
тому, что происходило сзади.
Если бы кто-нибудь имел право спросить Алексея Александровича, что он
думает о поведении своей жены,
то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы рассердился
на того человека, который у него спросил бы про это.
Он не позволял себе
думать об этом и не
думал; но вместе с
тем он в глубине своей души никогда не высказывая этого самому себе и не имея
на то никаких не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно, что он был обманутый муж, и был от этого глубоко несчастлив.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя
на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала
на его голову, он не только не
думал о
том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх к нему и
думала о
том, правда ли
то, что Вронский не убился. О нем ли говорили, что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не отвечала, потому что не слыхала
того, что он говорил. Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно понял
то, о чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло
на него.
Кити с гордостью смотрела
на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой,
тем, что Варенька, очевидно, ничего не
думала о своем пении и была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто спрашивала только: нужно ли еще петь или довольно?
— Я любила его, и он любил меня; но его мать не хотела, и он женился
на другой. Он теперь живет недалеко от нас, и я иногда вижу его. Вы не
думали, что у меня тоже был роман? — сказала она, и в красивом лице ее чуть брезжил
тот огонек, который, Кити чувствовала, когда-то освещал ее всю.
— Нет, сердце говорит, но вы
подумайте: вы, мужчины, имеете виды
на девушку, вы ездите в дом, вы сближаетесь, высматриваете, выжидаете, найдете ли вы
то, что вы любите, и потом, когда вы убеждены, что любите, вы делаете предложение…
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя
на землю. «Это что? кто-то едет»,
подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по
той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые лошади жались от колей
на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший
на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому.
Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь
на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые минуты, он и не
подумал ни разу о
том, чтоб искать руководства в религии, теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему казалось, религии, эта религиозная санкция его решения давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола,
на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти
на стол, он склонил
на бок голову,
подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее
того характера холодности, который оно имеет
на русском языке.
— Вот оно! Вот оно! — смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал с
того, что я слышал про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но
на всё есть манера. И я
думаю, что самый поступок хорош, но ты его сделал не так, как надо.
Прочтя письмо, он поднял
на нее глаза, и во взгляде его не было твердости. Она поняла тотчас же, что он уже сам с собой прежде
думал об этом. Она знала, что, что бы он ни сказал ей, он скажет не всё, что он
думает. И она поняла, что последняя надежда ее была обманута. Это было не
то, чего она ждала.
Получив письмо Свияжского с приглашением
на охоту, Левин тотчас же
подумал об этом, но, несмотря
на это, решил, что такие виды
на него Свияжского есть только его ни
на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме
того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
И
на охоте, в
то время когда он, казалось, ни о чем не
думал, нет-нет, и опять ему вспоминался старик со своею семьей, и впечатление это как будто требовало к себе не только внимания, но и разрешения чего-то с ним связанного.
Он сидел
на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения мысли,
думал. Но чем более он напрягал мысль,
тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство ―
то, что придет смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался делать
то, что он всю жизнь пытался и не умел делать, и
то, что, по его наблюдению, многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить: он пытался говорить не
то, что
думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит
на этом и раздражается этим.
Вернувшись домой, Вронский нашел у себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте вечером. В семь часов Алексей Александрович едет
на совет и пробудет до десяти».
Подумав с минуту о странности
того, что она зовет его прямо к себе, несмотря
на требование мужа не принимать его, он решил, что поедет.
― Я не защищаю, мне совершенно всё равно; но я
думаю, что если бы ты сам не любил этих удовольствий,
то ты мог бы отказаться. А тебе доставляет удовольствие смотреть
на Терезу в костюме Евы…
Алексей Александрович
думал тотчас стать в
те холодные отношения, в которых он должен был быть с братом жены, против которой он начинал дело развода; но он не рассчитывал
на то море добродушия, которое выливалось из берегов в душе Степана Аркадьича.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне
думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти,
те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму
на себя судить
ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния
на стороне классических наук, мы бы больше
подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор
тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
Она взглянула
на него серьезно, потом оперла нахмуренный лоб
на руку и стала читать. Изредка она взглядывала
на него, спрашивая у него взглядом: «
то ли это, что я
думаю?».
Он
думал, что его сватовство не будет иметь ничего похожего
на другие, что обычные условия сватовства испортят его особенное счастье; но кончилось
тем, что он делал
то же, что другие, и счастье его от этого только увеличивалось и делалось более и более особенным, не имевшим и не имеющим ничего подобного.
«Никакой надобности, —
подумала она, — приезжать человеку проститься с
тою женщиной, которую он любит, для которой хотел погибнуть и погубить себя и которая не может жить без него. Нет никакой надобности!» Она сжала губы и опустила блестящие глаза
на его руки с напухшими жилами, которые медленно потирали одна другую.
Ему запало в душу слово, сказанное Дарьей Александровной в Москве, о
том, что, решаясь
на развод, он
думает о себе, а не
думает, что этим он губит ее безвозвратно.
«Боже мой! Боже мой! за что?»
подумал Алексей Александрович, вспомнив подробности развода, при котором муж брал вину
на себя, и
тем же жестом, каким закрывался Вронский, закрыл от стыда лицо руками.
Не позаботясь даже о
том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал
на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не
думая и не замечая
того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
—
То, что я тысячу раз говорил и не могу не
думать…
то, что я не стою тебя. Ты не могла согласиться выйти за меня замуж. Ты
подумай. Ты ошиблась. Ты
подумай хорошенько. Ты не можешь любить меня… Если… лучше скажи, — говорил он, не глядя
на нее. — Я буду несчастлив. Пускай все говорят, что̀ хотят; всё лучше, чем несчастье… Всё лучше теперь, пока есть время…
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать
на дверь, поговаривая о
том, что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и гости старались делать вид, что они не
думают о женихе и заняты своим разговором.
Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела
на Кити,
думая о
том, как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити и как она тогда напомнит ему его теперешнюю шутку.
— А что же, правда, что этот Михайлов в такой бедности? — спросил Вронский,
думая, что ему, как русскому меценату, несмотря
на то, хороша ли или дурна его картина, надо бы помочь художнику.
Первая эта их ссора произошла оттого, что Левин поехал
на новый хутор и пробыл полчаса долее, потому что хотел проехать ближнею дорогой и заблудился. Он ехал домой, только
думая о ней, о ее любви, о своем счастьи, и чем ближе подъезжал,
тем больше разгоралась в нем нежность к ней. Он вбежал в комнату с
тем же чувством и еще сильнейшим, чем
то, с каким он приехал к Щербацким делать предложение. И вдруг его встретило мрачное, никогда не виданное им в ней выражение. Он хотел поцеловать ее, она оттолкнула его.
Он был недоволен ею за
то, что она не могла взять
на себя отпустить его, когда это было нужно (и как странно ему было
думать, что он, так недавно еще не смевший верить
тому счастью, что она может полюбить его, теперь чувствовал себя несчастным оттого, что она слишком любит его!), и недоволен собой за
то, что не выдержал характера.
«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай»,
подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря
на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся
на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять
ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.
Левин положил брата
на спину, сел подле него и не дыша глядел
на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но
на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно
думает. Левин невольно
думал вместе с ним о
том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря
на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется
то, что всё так же темно остается для Левина.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не
думал о смерти. Он
думал о
том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять
на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
Сережа испуганным взглядом смотрел
на отца и
думал только об одном: заставит или нет отец повторить
то, что он сказал, как это иногда бывало.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно
думала о
том и готовилась к
тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало
на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы, села
на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами
на бронзовые часы, стоявшие
на столе между окон, она стала
думать.