Неточные совпадения
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [
важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты
не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто
не делает.
Вронский сказал Кити, что они, оба брата, так привыкли во всем подчиняться своей матери, что никогда
не решатся предпринять что-нибудь
важное,
не посоветовавшись с нею.
Кроме того, он был уверен, что Яшвин уже наверное
не находит удовольствия в сплетне и скандале, а понимает это чувство как должно, то есть знает и верит, что любовь эта —
не шутка,
не забава, а что-то серьезнее и
важнее.
Pluck, то есть энергии и смелости, Вронский
не только чувствовал в себе достаточно, но, что гораздо
важнее, он был твердо убежден, что ни у кого в мире
не могло быть этого pluck больше, чем у него.
Как будто ребенок чувствовал, что между этим человеком и его матерью есть какое-то
важное отношение, значения которого он понять
не может.
— Ах, многое
важнее, — отвечала Варенька,
не зная, что сказать. Но в это время из окна послышался голос княгини...
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое
важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька
не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
Поняв теперь ясно, что было самое
важное, Кити
не удовольствовалась тем, чтобы восхищаться этим, но тотчас же всею душою отдалась этой новой, открывшейся ей жизни.
— Мне
не кажется
важным,
не забирает меня, что ж ты хочешь?… — отвечал Левин, разобрав, что то, что он видел, был приказчик, и что приказчик, вероятно, спустил мужиков с пахоты. Они перевертывали сохи. «Неужели уже отпахали?» подумал он.
Ему было радостно думать, что и в столь
важном жизненном деле никто
не в состоянии будет сказать, что он
не поступил сообразно с правилами той религии, которой знамя он всегда держал высоко среди общего охлаждения и равнодушия.
— Но скажите, пожалуйста, я никогда
не могла понять, — сказала Анна, помолчав несколько времени и таким тоном, который ясно показывал, что она делала
не праздный вопрос, но что то, что она спрашивала, было для нее
важнее, чем бы следовало. — Скажите, пожалуйста, что такое ее отношение к князю Калужскому, так называемому Мишке? Я мало встречала их. Что это такое?
Левин старался чрез нее выпытать решение той для него
важной загадки, которую представлял ее муж; но он
не имел полной свободы мыслей, потому что ему было мучительно неловко.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень
важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего
не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский
не объяснил и
не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно, то как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра умрешь, и ничего
не останется, то так всё ничтожно! И я считаю очень
важной свою мысль, а она оказывается так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только
не думать о смерти.
Сначала, когда говорилось о влиянии, которое имеет один народ на другой, Левину невольно приходило в голову то, что он имел сказать по этому предмету; но мысли эти, прежде для него очень
важные, как бы во сне мелькали в его голове и
не имели для него теперь ни малейшего интереса.
Это
не мешало ей однако считать это дело очень
важным.
— Ну, Костя, теперь надо решить, — сказал Степан Аркадьич с притворно-испуганным видом, —
важный вопрос. Ты именно теперь в состоянии оценить всю важность его. У меня спрашивают: обожженные ли свечи зажечь или необожженные? Разница десять рублей, — присовокупил он, собирая губы в улыбку. — Я решил, но боюсь, что ты
не изъявишь согласия.
— Ну полно, Саша,
не сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. — Ты была виновата. Я был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошел в студию. Удавшаяся фигура уже была забыта им. Теперь его радовало и волновало посещение его студии этими
важными Русскими, приехавшими в коляске.
Доказательством того, что деятельность ее и Агафьи Михайловны была
не инстинктивная, животная, неразумная, было то, что, кроме физического ухода, облегчения страданий, и Агафья Михайловна и Кити требовали для умирающего еще чего-то такого, более
важного, чем физический уход, и чего-то такого, что
не имело ничего общего с условиями физическими.
Алексей Александрович рос сиротой. Их было два брата. Отца они
не помнили, мать умерла, когда Алексею Александровичу было десять лет. Состояние было маленькое. Дядя Каренин,
важный чиновник и когда-то любимец покойного императора, воспитал их.
Он еще занимал
важное место, он был членом многих комиссий и комитетов; но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более
не ждут.
Во время детского чая большие сидели на балконе и разговаривали так, как будто ничего
не случилось, хотя все, и в особенности Сергей Иванович и Варенька, очень хорошо знали, что случилось хотя и отрицательное, но очень
важное обстоятельство.
«Я совсем здорова и весела. Если ты за меня боишься, то можешь быть еще более спокоен, чем прежде. У меня новый телохранитель, Марья Власьевна (это была акушерка, новое,
важное лицо в семейной жизни Левина). Она приехала меня проведать. Нашла меня совершенно здоровою, и мы оставили ее до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста,
не торопись, а если охота хороша, останься еще день».
Губернский предводитель, в руках которого по закону находилось столько
важных общественных дел, — и опеки (те самые, от которых страдал теперь Левин), и дворянские огромные суммы, и гимназии женская, мужская и военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков был человек старого дворянского склада, проживший огромное состояние, добрый человек, честный в своем роде, но совершенно
не понимавший потребностей нового времени.
Университетский вопрос был очень
важным событием в эту зиму в Москве. Три старые профессора в совете
не приняли мнения молодых; молодые подали отдельное мнение. Мнение это, по суждению одних, было ужасное, по суждению других, было самое простое и справедливое мнение, и профессора разделились на две партии.
— Насколько обещанное возможно. Vous professez d’être un libre penseur. [Ты слывешь человеком свободомыслящим.] Но я, как человек верующий,
не могу в таком
важном деле поступить противно христианскому закону.
«Да, я распоряжусь», решила она и, возвращаясь к прежним мыслям, вспомнила, что что-то
важное душевное было
не додумано еще, и она стала вспоминать, что̀. «Да, Костя неверующий», опять с улыбкой вспомнила она.
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и
важного в этом ничего нет, потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и то же. Об этом нам думать нечего, это готово; а нам хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали в чашку положить малину и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего
не хуже, чем пить из чашек».
«Я, воспитанный в понятии Бога, христианином, наполнив всю свою жизнь теми духовными благами, которые дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими благами, я, как дети,
не понимая их, разрушаю, то есть хочу разрушить то, чем я живу. А как только наступает
важная минута жизни, как дети, когда им холодно и голодно, я иду к Нему, и еще менее, чем дети, которых мать бранит за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки с жиру беситься
не зачитываются мне».
«Нет,
не надо говорить — подумал он, когда она прошла вперед его. — Это тайна для меня одного нужная,
важная и невыразимая словами».