Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный час,
то есть в 8 часов утра, проснулся
не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы
желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Только что оставив графиню Банину, с которою он протанцовал первый тур вальса, он, оглядывая свое хозяйство,
то есть пустившихся танцовать несколько пар, увидел входившую Кити и подбежал к ней
тою особенною, свойственною только дирижерам балов развязною иноходью и, поклонившись, даже
не спрашивая,
желает ли она, занес руку, чтоб обнять ее тонкую талию.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал
то самое, чего
желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего
не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
— Ах,
не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы
желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это,
то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы
не было
того, чего
не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
— Нет, лучше поедем, — сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул себе ноги тигровым пледом и закурил сигару. — Как это ты
не куришь! Сигара — это такое
не то что удовольствие, а венец и признак удовольствия. Вот это жизнь! Как хорошо! Вот бы как я
желал жить!
— Вот он! — сказал Левин, указывая на Ласку, которая, подняв одно ухо и высоко махая кончиком пушистого хвоста, тихим шагом, как бы
желая продлить удовольствие и как бы улыбаясь, подносила убитую птицу к хозяину. — Ну, я рад, что тебе удалось, — сказал Левин, вместе с
тем уже испытывая чувство зависти, что
не ему удалось убить этого вальдшнепа.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы
тот не отказался даже. Ведь это
не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич,
желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет
не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Вронский
не мог понять, как она, со своею сильною, честною натурой, могла переносить это положение обмана и
не желать выйти из него; но он
не догадывался, что главная причина этого было
то слово сын, которого она
не могла выговорить.
Теперь, когда над ним висело открытие всего, он ничего так
не желал, как
того, чтоб она, так же как прежде, насмешливо ответила ему, что его подозрения смешны и
не имеют основания. Так страшно было
то, что он знал, что теперь он был готов поверить всему. Но выражение лица ее, испуганного и мрачного, теперь
не обещало даже обмана.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата,
тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и
не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то —
не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни,
того, что называют сердцем,
того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и
желать этого одного.
— Если ты признаешь это благом, — сказал Сергей Иванович, —
то ты, как честный человек,
не можешь
не любить и
не сочувствовать такому делу и потому
не желать работать для него.
Он ничего
не думал, ничего
не желал, кроме
того, чтобы
не отстать от мужиков и как можно лучше сработать. Он слышал только лязг кос и видел пред собой удалявшуюся прямую фигуру Тита, выгнутый полукруг прокоса, медленно и волнисто склоняющиеся травы и головки цветов около лезвия своей косы и впереди себя конец ряда, у которого наступит отдых.
Аннушка вышла, но Анна
не стала одеваться, а сидела в
том же положении, опустив голову и руки, и изредка содрогалась всем телом,
желая как бы сделать какой-то жест, сказать что-то и опять замирая.
Боится ли она и
желает ли она
того, что было, или
того, что будет, и чего именно она
желает, она
не знала.
Она раскаивалась утром в
том, чтó она сказала мужу, и
желала только одного, чтоб эти слова были как бы
не сказаны. И вот письмо это признавало слова несказанными и давало ей
то, чего она
желала. Но теперь это письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
Редко встречая Анну, он
не мог ничего ей сказать, кроме пошлостей, но он говорил эти пошлости, о
том, когда она переезжает в Петербург, о
том, как ее любит графиня Лидия Ивановна, с таким выражением, которое показывало, что он от всей души
желает быть ей приятным и показать свое уважение и даже более.
Он,
желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого
не сердился,
не считал себя никем обиженным и
желает только
того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
— Я очень рад, что вы приехали, — сказал он, садясь подле нее, и, очевидно
желая сказать что-то, он запнулся. Несколько раз он хотел начать говорить, но останавливался. Несмотря на
то, что, готовясь к этому свиданью, она учила себя презирать и обвинять его, она
не знала, что сказать ему, и ей было жалко его. И так молчание продолжалось довольно долго. — Сережа здоров? — сказал он и,
не дожидаясь ответа, прибавил: — я
не буду обедать дома нынче, и сейчас мне надо ехать.
— Дело, изволите видеть, в
том, что всякий прогресс совершается только властью, — говорил он, очевидно
желая показать, что он
не чужд образованию.
Исполнение плана Левина представляло много трудностей; но он бился, сколько было сил, и достиг хотя и
не того, чего он
желал, но
того, что он мог,
не обманывая себя, верить, что дело это стоит работы. Одна из главных трудностей была
та, что хозяйство уже шло, что нельзя было остановить всё и начать всё сначала, а надо было на ходу перелаживать машину.
― Я имею несчастие, ― начал Алексей Александрович, ― быть обманутым мужем и
желаю законно разорвать сношения с женою,
то есть развестись, но притом так, чтобы сын
не оставался с матерью.
— Вы
желаете, —
не поднимая глаз, отвечал адвокат,
не без удовольствия входя в тон речи своего клиента, — чтобы я изложил вам
те пути, по которым возможно исполнение вашего желания.
И,
желая переменить разговор, он спросил о
том, что интересовало их обоих, — о новом начальнике Степана Аркадьича, еще
не старом человеке, получившем вдруг такое высокое назначение.
Он нисколько
не интересовался
тем, что он сам говорил, еще менее
тем, что они говорили, и только
желал одного — чтоб им и всем было хорошо и приятно.
Когда графиня Нордстон позволила себе намекнуть о
том, что она
желала чего-то лучшего,
то Кити так разгорячилась и так убедительно доказала, что лучше Левина ничего
не может быть на свете, что графиня Нордстон должна была признать это и в присутствии Кити без улыбки восхищения уже
не встречала Левина.
Хлебники, лавки запертые, ночные извозчики, дворники, метущие тротуары, мелькали в его глазах, и он наблюдал всё это, стараясь заглушить в себе мысль о
том, что ожидает его и чего он
не смеет
желать и всё-таки
желает.
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался
тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в
том, что он
желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали
то, что он вдруг почувствовал
не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде
не испытывал.
Он чувствовал, что, кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью, и что эта сила
не даст ему
того смиренного спокойствия, которого он
желал.
Алексей Александрович вздохнул и помолчал. Она тревожно играла кистями халата, взглядывая на него с
тем мучительным чувством физического отвращения к нему, за которое она упрекала себя, но которого
не могла преодолеть. Она теперь
желала только одного — быть избавленною от его постылого присутствия.
— Но я повторяю: это совершившийся факт. Потом ты имела, скажем, несчастие полюбить
не своего мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийся факт. И муж твой признал и простил это. — Он останавливался после каждой фразы, ожидая ее возражения, но она ничего
не отвечала. — Это так. Теперь вопрос в
том: можешь ли ты продолжать жить с своим мужем?
Желаешь ли ты этого?
Желает ли он этого?
Я
не раскаиваюсь и никогда
не раскаюсь в
том, что я сделал; но я
желал одного, вашего блага, блага вашей души, и теперь я вижу, что
не достиг этого.
— Если вы любите свое чадо,
то вы, как добрый отец,
не одного богатства, роскоши, почести будете
желать своему детищу; вы будете
желать его спасения, его духовного просвещения светом истины.
Приятели взглянули друг на друга, и в лицах обоих произошло замешательство, как будто Голенищев, очевидно любовавшийся ею, хотел что-нибудь сказать о ней и
не находил что, а Вронский
желал и боялся
того же.
Вронский между
тем, несмотря на полное осуществление
того, что он
желал так долго,
не был вполне счастлив.
В первом письме Марья Николаевна писала, что брат прогнал ее от себя без вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего
не просит,
не желает, а что только убивает ее мысль о
том, что Николай Дмитриевич пропадет без нее по слабости своего здоровья, и просила брата следить за ним.
Он начал говорить,
желал найти
те слова, которые могли бы
не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она
не слушала его и ни с чем
не соглашалась. Он нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими руками за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
С
той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только
того, чтоб он оставил свою жену в покое,
не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его
желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что
не мог ничего сам решить,
не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки
тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, —
то я
не советую вам делать этого. Разве я
не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама
не должна
желать этого. Нет, я
не колеблясь
не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
— Во-первых,
не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. — А во вторых, дорога
не награда, а труд. И я
желал бы, чтобы ты понимал это. Вот если ты будешь трудиться, учиться для
того, чтобы получить награду,
то труд тебе покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя сознанием долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем в подписании ста восемнадцати бумаг), любя труд, ты в нем найдешь для себя награду.
И действительно, она в
тот же день приехала к Анне; но тон ее был уже совсем
не тот, как прежде. Она, очевидно, гордилась своею смелостью и
желала, чтоб Анна оценила верность ее дружбы. Она пробыла
не более десяти минут, разговаривая о светских новостях, и при отъезде сказала...
Как ни сильно
желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о
том и готовилась к
тому, она никак
не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго
не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и,
не снимая шляпы, села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать.
—
То есть как тебе сказать?… Я по душе ничего
не желаю, кроме
того, чтобы вот ты
не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за
то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.
Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней всё
то, чего он
желал от жены: она была бедна и одинока, так что она
не приведет с собой кучу родных и их влияние в дом мужа, как его он видел на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже всегда
желал для своей будущей семейной жизни.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда
не думали об этом и верили на слово
тому, что всякий порядочный хозяин
желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено,
не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
— Да, но ты
не забудь, чтò ты и чтò я… И кроме
того, — прибавила Анна, несмотря на богатство своих доводов и на бедность доводов Долли, как будто всё-таки сознаваясь, что это нехорошо, — ты
не забудь главное, что я теперь нахожусь
не в
том положении, как ты. Для тебя вопрос:
желаешь ли ты
не иметь более детей, а для меня:
желаю ли иметь я их. И это большая разница. Понимаешь, что я
не могу этого
желать в моем положении.
Окончив речь, губернатор пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали за ним и окружили его в
то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин,
желая во всё вникнуть и ничего
не пропустить, стоял тут же в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали в Собор.
Все, кого она любила, были с нею, и все были так добры к ней, так ухаживали за нею, так одно приятное во всем предоставлялось ей, что если б она
не знала и
не чувствовала, что это должно скоро кончиться, она бы и
не желала лучшей и приятнейшей жизни. Одно, что портило ей прелесть этой жизни, было
то, что муж ее был
не тот, каким она любила его и каким он бывал в деревне.
Это откашливанье она знала. Это был признак его сильного недовольства,
не на нее, а на самого себя. Он действительно был недоволен, но
не тем, что денег вышло много, а что ему напоминают
то, о чем он, зная, что в этом что-то неладно,
желает забыть.
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах были
не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было
то и другое. ― Левин,
не уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что
не желая выпустить его.
— Передайте вашей жене, что я люблю ее как прежде, и что если она
не может простить мне мое положение,
то я
желаю ей никогда
не прощать меня. Чтобы простить, надо пережить
то, что я пережила, а от этого избави ее Бог.