Неточные совпадения
«А статских
не желаете?»
— Ну, вот еще со статскими! —
(Однако взяли — дешево! —
Какого-то сановника
За брюхо с бочку винную
И за семнадцать звезд.)
Купец — со всем почтением,
Что любо,
тем и потчует
(С Лубянки — первый вор!) —
Спустил по сотне Блюхера,
Архимандрита Фотия,
Разбойника Сипко,
Сбыл книги: «Шут Балакирев»
И «Английский милорд»…
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке
не желаю.
То —
то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Стародум. Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия
не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до
того, чтоб самому ему ничего
желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли
тот, кому нечего
желать, а лишь есть чего бояться?
Ибо
желать следует только
того, что к достижению возможно; ежели же будешь
желать недостижимого, как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени и подобного,
то сим градоначальническую власть
не токмо
не возвысишь, а наипаче сконфузишь.
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть,
не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы —
те знаю, а новых издавать
не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках
не вижу-с!
Но, с другой стороны,
не меньшего вероятия заслуживает и
то соображение, что как ни привлекательна теория учтивого обращения, но, взятая изолированно, она нимало
не гарантирует людей от внезапного вторжения теории обращения неучтивого (как это и доказано впоследствии появлением на арене истории такой личности, как майор Угрюм-Бурчеев), и, следовательно, если мы действительно
желаем утвердить учтивое обращение на прочном основании,
то все-таки прежде всего должны снабдить людей настоящими якобы правами.
Как и все добрые начальники, бригадир допускал эту последнюю идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до
того вник в нее, что
не только смешал команду с хлебом, но даже начал
желать первой пуще последнего.
Сверх
того, издателем руководила и
та мысль, что фантастичность рассказов нимало
не устраняет их административно-воспитательного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градоначальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для
тех из современных администраторов, которые
не желают быть преждевременно уволенными от должности.
— Дело, изволите видеть, в
том, что всякий прогресс совершается только властью, — говорил он, очевидно
желая показать, что он
не чужд образованию.
Она раскаивалась утром в
том, чтó она сказала мужу, и
желала только одного, чтоб эти слова были как бы
не сказаны. И вот письмо это признавало слова несказанными и давало ей
то, чего она
желала. Но теперь это письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
— Нет, — сказала она, раздражаясь
тем, что он так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же ты думаешь, что это известие так интересует меня, что надо даже скрывать? Я сказала, что
не хочу об этом думать, и
желала бы, чтобы ты этим так же мало интересовался, как и я.
Когда графиня Нордстон позволила себе намекнуть о
том, что она
желала чего-то лучшего,
то Кити так разгорячилась и так убедительно доказала, что лучше Левина ничего
не может быть на свете, что графиня Нордстон должна была признать это и в присутствии Кити без улыбки восхищения уже
не встречала Левина.
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах были
не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было
то и другое. ― Левин,
не уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что
не желая выпустить его.
Я
не раскаиваюсь и никогда
не раскаюсь в
том, что я сделал; но я
желал одного, вашего блага, блага вашей души, и теперь я вижу, что
не достиг этого.
С
той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только
того, чтоб он оставил свою жену в покое,
не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его
желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что
не мог ничего сам решить,
не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки
тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
Вронский между
тем, несмотря на полное осуществление
того, что он
желал так долго,
не был вполне счастлив.
— Вы
желаете, —
не поднимая глаз, отвечал адвокат,
не без удовольствия входя в тон речи своего клиента, — чтобы я изложил вам
те пути, по которым возможно исполнение вашего желания.
Только что оставив графиню Банину, с которою он протанцовал первый тур вальса, он, оглядывая свое хозяйство,
то есть пустившихся танцовать несколько пар, увидел входившую Кити и подбежал к ней
тою особенною, свойственною только дирижерам балов развязною иноходью и, поклонившись, даже
не спрашивая,
желает ли она, занес руку, чтоб обнять ее тонкую талию.
— Ах,
не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы
желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это,
то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы
не было
того, чего
не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Аннушка вышла, но Анна
не стала одеваться, а сидела в
том же положении, опустив голову и руки, и изредка содрогалась всем телом,
желая как бы сделать какой-то жест, сказать что-то и опять замирая.
Теперь, когда над ним висело открытие всего, он ничего так
не желал, как
того, чтоб она, так же как прежде, насмешливо ответила ему, что его подозрения смешны и
не имеют основания. Так страшно было
то, что он знал, что теперь он был готов поверить всему. Но выражение лица ее, испуганного и мрачного, теперь
не обещало даже обмана.
— Передайте вашей жене, что я люблю ее как прежде, и что если она
не может простить мне мое положение,
то я
желаю ей никогда
не прощать меня. Чтобы простить, надо пережить
то, что я пережила, а от этого избави ее Бог.
— Да, но ты
не забудь, чтò ты и чтò я… И кроме
того, — прибавила Анна, несмотря на богатство своих доводов и на бедность доводов Долли, как будто всё-таки сознаваясь, что это нехорошо, — ты
не забудь главное, что я теперь нахожусь
не в
том положении, как ты. Для тебя вопрос:
желаешь ли ты
не иметь более детей, а для меня:
желаю ли иметь я их. И это большая разница. Понимаешь, что я
не могу этого
желать в моем положении.
Хлебники, лавки запертые, ночные извозчики, дворники, метущие тротуары, мелькали в его глазах, и он наблюдал всё это, стараясь заглушить в себе мысль о
том, что ожидает его и чего он
не смеет
желать и всё-таки
желает.
— Если вы любите свое чадо,
то вы, как добрый отец,
не одного богатства, роскоши, почести будете
желать своему детищу; вы будете
желать его спасения, его духовного просвещения светом истины.
— Если ты признаешь это благом, — сказал Сергей Иванович, —
то ты, как честный человек,
не можешь
не любить и
не сочувствовать такому делу и потому
не желать работать для него.
Алексей Александрович вздохнул и помолчал. Она тревожно играла кистями халата, взглядывая на него с
тем мучительным чувством физического отвращения к нему, за которое она упрекала себя, но которого
не могла преодолеть. Она теперь
желала только одного — быть избавленною от его постылого присутствия.
Княгиня,
не отвечая, посмотрела на Кознышева. Но
то, что Сергей Иваныч и княгиня как будто
желали отделаться от него, нисколько
не смущало Степана Аркадьича. Он улыбаясь смотрел
то на перо шляпы княгини,
то по сторонам, как будто припоминая что-то. Увидав проходившую даму с кружкой, он подозвал ее к себе и положил пятирублевую бумажку.
― Я имею несчастие, ― начал Алексей Александрович, ― быть обманутым мужем и
желаю законно разорвать сношения с женою,
то есть развестись, но притом так, чтобы сын
не оставался с матерью.
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался
тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в
том, что он
желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали
то, что он вдруг почувствовал
не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде
не испытывал.
— Но я повторяю: это совершившийся факт. Потом ты имела, скажем, несчастие полюбить
не своего мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийся факт. И муж твой признал и простил это. — Он останавливался после каждой фразы, ожидая ее возражения, но она ничего
не отвечала. — Это так. Теперь вопрос в
том: можешь ли ты продолжать жить с своим мужем?
Желаешь ли ты этого?
Желает ли он этого?
Боится ли она и
желает ли она
того, что было, или
того, что будет, и чего именно она
желает, она
не знала.
Он чувствовал, что, кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью, и что эта сила
не даст ему
того смиренного спокойствия, которого он
желал.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата,
тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и
не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то —
не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни,
того, что называют сердцем,
того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и
желать этого одного.
Как ни сильно
желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о
том и готовилась к
тому, она никак
не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго
не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и,
не снимая шляпы, села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать.
Он нисколько
не интересовался
тем, что он сам говорил, еще менее
тем, что они говорили, и только
желал одного — чтоб им и всем было хорошо и приятно.
— Ах, Алексей Александрович, ради Бога,
не будем делать рекриминаций! Что прошло,
то прошло, и ты знаешь, чего она
желает и ждет, — развода.
Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь всё погибло. Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и слышал чей-то никогда неслыханный им визг, рев, и он знал, что это кричало
то, что было прежде Кити. Уже ребенка он давно
не желал. Он теперь ненавидел этого ребенка. Он даже
не желал теперь ее жизни, он
желал только прекращения этих ужасных страданий.
— Нет, лучше поедем, — сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул себе ноги тигровым пледом и закурил сигару. — Как это ты
не куришь! Сигара — это такое
не то что удовольствие, а венец и признак удовольствия. Вот это жизнь! Как хорошо! Вот бы как я
желал жить!
Он ничего
не думал, ничего
не желал, кроме
того, чтобы
не отстать от мужиков и как можно лучше сработать. Он слышал только лязг кос и видел пред собой удалявшуюся прямую фигуру Тита, выгнутый полукруг прокоса, медленно и волнисто склоняющиеся травы и головки цветов около лезвия своей косы и впереди себя конец ряда, у которого наступит отдых.
Все, кого она любила, были с нею, и все были так добры к ней, так ухаживали за нею, так одно приятное во всем предоставлялось ей, что если б она
не знала и
не чувствовала, что это должно скоро кончиться, она бы и
не желала лучшей и приятнейшей жизни. Одно, что портило ей прелесть этой жизни, было
то, что муж ее был
не тот, каким она любила его и каким он бывал в деревне.
И действительно, она в
тот же день приехала к Анне; но тон ее был уже совсем
не тот, как прежде. Она, очевидно, гордилась своею смелостью и
желала, чтоб Анна оценила верность ее дружбы. Она пробыла
не более десяти минут, разговаривая о светских новостях, и при отъезде сказала...
Он начал говорить,
желал найти
те слова, которые могли бы
не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она
не слушала его и ни с чем
не соглашалась. Он нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими руками за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
Это откашливанье она знала. Это был признак его сильного недовольства,
не на нее, а на самого себя. Он действительно был недоволен, но
не тем, что денег вышло много, а что ему напоминают
то, о чем он, зная, что в этом что-то неладно,
желает забыть.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал
то самое, чего
желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего
не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
Окончив речь, губернатор пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали за ним и окружили его в
то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин,
желая во всё вникнуть и ничего
не пропустить, стоял тут же в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали в Собор.
И,
желая переменить разговор, он спросил о
том, что интересовало их обоих, — о новом начальнике Степана Аркадьича, еще
не старом человеке, получившем вдруг такое высокое назначение.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, —
то я
не советую вам делать этого. Разве я
не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама
не должна
желать этого. Нет, я
не колеблясь
не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
—
То есть как тебе сказать?… Я по душе ничего
не желаю, кроме
того, чтобы вот ты
не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за
то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный час,
то есть в 8 часов утра, проснулся
не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы
желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.