Неточные совпадения
— «Je leur ai montré le chemin de la gloire» — сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: — «ils n’en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont précipités en foule»… Je ne sais pas à quel point il a eu le droit de le dire. [«
Я показал им путь славы: они не
хотели;
я открыл им мои передние: они бросились толпой…» Не знаю, до
какой степени имел он право
так говорить.]
—
Как вы
хотите, чтоб он всем отвечал вдруг? — сказал князь Андрей. — Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора.
Мне так кажется.
Я не
хочу про это слышать.] — заговорила княгиня
таким капризно-игривым тоном,
каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который
так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был
как бы членом.
—
Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, — сказал князь Андрей, — только
я не могу понять,
как вы можете
так судить о Бонапарте. Смейтесь,
как хотите, а Бонапарте всё-таки великий полководец!
— Ты, чтó
хочешь, думай!
Я знаю, ты
такой же,
как и mon père. Чтó
хочешь думай, но для
меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… — Она всё еще не доставала того, чтó держала, из ридикюля. —
Так ты обещаешь
мне?
— Знай одно, Маша,
я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда
так будет, в
каких бы
я ни был обстоятельствах. Но ежели ты
хочешь знать правду…
хочешь знать, счастлив ли
я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
— Не правда ли, она восхитительна? — сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. — Et quelle tenue! [И
как держит себя!] Для
такой молодой девушки и
такой такт,
такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьею она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли?
Я только
хотела знать ваше мнение, — и Анна Павловна отпустила Пьера.
— Нет, о чем же говорить! — сказал Пьер, — всё равно…
Так готово? — прибавил он. — Вы
мне скажите только,
как куда ходить, и стрелять куда? — сказал он, неестественно-кротко улыбаясь. — Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска,
так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не
хотел сознаваться. — Ах, да, вот
так,
я знаю,
я забыл только, — говорил он.
— Отчего
мне не говорить!
Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с
таким мужем,
как вы, не взяла бы себе любовников (des amants), а
я этого не сделала, — сказала она. Пьер
хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что́ он
хотел сделать, было слишком страшно.
— Нет, но
я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться,
хотя такого чувства дружбы, доверия, любви,
я ни к кому не имею,
как к вам. Потом
я молод. Maman не
хочет этого. Ну, просто,
я ничего не обещаю. И
я прошу вас подумать о предложении Долохова, — сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
— Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и
так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал —
как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его
хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать —
так! — сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.
В-четвертых, наконец, — сказал отец, насмешливо глядя на сына, «
я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за-границу, полечись, сыщи,
как ты и
хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что́
хочешь,
так велики, тогда женись.
Ваша потеря
так ужасна, что
я иначе не могу себе объяснить ее,
как особенную милость Бога, Который
хочет испытать — любя вас — вас и вашу превосходную мать.
—
Я теперь тоже
хочу сделаться москвичкой, — говорила Элен. — И
как вам не совестно зарыть
такие перлы в деревне!
— Этого
я не знаю. А? — сказал Анатоль, ободряясь по мере того,
как Пьер преодолевал свой гнев. — Этого
я не знаю и знать не
хочу, — сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, — но вы сказали
мне такие слова: подло и тому подобное, которые
я comme un homme d’honneur [
как честный человек.] никому не позволю.
―
Я хочу попробовать опять петь, ― сказала она. ― Всё-таки это занятие, ― прибавила она,
как будто извиняясь.
—
Я бы вас проводил, да ей Богу — вот (доктор показал на горло) — скачу к корпусному командиру. Ведь у нас
как?.. вы знаете, граф, завтра сражение; на сто тысяч войска, малым числом 20 тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. 10 тысяч телег есть, да ведь нужно и другое;
как хочешь,
так и делай.
— Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и всё наше — детское состояние погубить
хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на 100 тысяч добра.
Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри; вон напротив, у Лопухиных еще третьего дня всё до чиста вывезли. Вот
как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не
меня,
так детей.
Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь
так же,
как ударял себя один рассказывавший при нем генерал,
хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове: «российское войско»), —
я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что-нибудь
такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, — сказал он скороговоркой.
— Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему нет, — княжна.
Хочешь?
Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право,
какая девушка, прелесть! И она совсем не
так дурна.
— Хорошо, хорошо,
мне теперь некогда, — сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая.
Так же,
как и в Аустерлицкой диспозиции было написано,
хотя и не по-немецки...
— Это
так, но надо знать
какие и сколько войск, — сказал Долохов — надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя.
Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не
хочет ли кто из господ съездить со
мной в их лагерь. У
меня и мундир с собою.
«
Как в Петербург? Чтò
такое Петербург? Кто в Петербурге?» невольно,
хотя и про себя спросил он. «Да, что-то
такое давно, еще прежде, чем это случилось,
я зачем-то собирался в Петербург», вспомнил он. «Отчего же?
я и поеду может быть.
Какой он добрый, внимательный,
как всё помнит»! подумал он, глядя на старое лицо Савельича. «И
какая улыбка приятная»! подумал он.
— Ну
так ты знаешь, — горячась при одном воспоминании о споре продолжал Николай, — он
хочет меня уверить, что обязанность всякого честного человека состоит в том, чтоб итти против правительства, тогда
как присяга и долг…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки!
Я не иначе
хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у
меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Добчинский.То есть оно
так только говорится, а он рожден
мною так совершенно,
как бы и в браке, и все это,
как следует,
я завершил потом законными-с узами супружества-с.
Так я, изволите видеть,
хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы
так,
как я: Добчинский-с.
Хлестаков. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем, если вы
так уже непременно
хотите,
я сяду.
Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.
На дороге обчистил
меня кругом пехотный капитан,
так что трактирщик
хотел уже было посадить в тюрьму;
как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму, весь город принял
меня за генерал-губернатора.
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что
я не
так,
как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но
я,
я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию
хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот,
как будто в награду, случай доставил
такое приятное знакомство.