Неточные совпадения
Нет, я вам вперед говорю, если вы мне не скажете, что
у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), — я вас больше не
знаю, вы уж не друг мой, вы уж не мой верный раб, как вы говорите.]
— Сейчас. A propos, — прибавила она, опять успокоиваясь, — нынче
у меня два очень интересные человека, le vicomte de Mortemart, il est allié aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, — виконт Мортемар, он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l’abbé Morіo: [аббат Морио:] вы
знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы
знаете?
— Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами.
Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили
у ее величества и жалеют вас…
— Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне.
Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный «прусским королем». Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.]
У нее брат, вот что́ недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче
у меня.
Он
знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и
у него, как
у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза.
Мсье Пьер не
знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка
у него была не такая, как
у других людей, сливающаяся с неулыбкой.
У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое — детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Видно было, что он искал и не находил, что̀ сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он
знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как
у ней по всему черепу треснула голова.
— Да, ваша правда, — продолжала графиня. — До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, — говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что
у детей их нет тайн от них. — Я
знаю, что я всегда буду первою confidente [советницей] моих дочерей, и что Николинька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
У меня нет, можешь себе представить, à la lettre [иногда] нет гривенника денег, и я не
знаю, на что́ обмундировать Бориса.
Несмотря на то, что чья-то карета стояла
у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и,
узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
— Вы
знаете ли, я ни разу не был
у графа.
— Connaissez vous le proverbe: [
Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», — сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. — Cela nous convient à merveille. [Это к нам идет удивительно.] Уж на что́ Суворова — и того расколотили, à plate couture, [в дребезги,] а где
у нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Я вас спрашиваю,] — беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своею маленькою дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим, с приехавшим из-за границы. Она сидела на виду
у всех и разговаривала с ним, как большая.
У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог
знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
— Я и не
знаю, чтó в этой бумаге, — говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. — Я
знаю только, что настоящее завещание
у него в бюро, а это забытая бумага…
Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям;
знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все
знали под именем просто Пьера, сделался графом Безуховым и владельцем одного из лучших состояний России, — я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек,
у которых есть дочери-невесты, и самых барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным.
—
У кого?
У Быкова,
у крысы?… Я
знал, — сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Но
у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и,
узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
— А это я
у вас спрашиваю? Этого никто, и сам Бонапарте, не
знает.
— Я
у вас спрашиваю. Я ничего не
знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе
у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону. Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не
знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения.
Ах, да, я было и забыл, — прибавил еще князь Василий, — ты
знаешь, mon cher, [дружок]
у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно.
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было
у него в этом случае той решимости, которую он
знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им овладело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой
у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
— Отчего вы никогда не бывали
у Annette? — спросила маленькая княгиня
у Анатоля. — А! я
знаю,
знаю, — сказала она, подмигнув, — ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. — О! — Она погрозила ему пальчиком. — Еще в Париже ваши проказы
знаю!
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не
знала, как
у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m-lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m-lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Первый встречный показался — и отец и всё забыто, и бежит к верху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И
знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван о ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет
у ней гордости, но я покажу ей это…»
— Вот как, да, да! — улыбаясь, сказал Борис, — а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты
знаешь, цесаревич постоянно ехал при нашем полку, так что
у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что̀ за приемы были, что̀ за обеды, балы — я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
— Вот что̀, Берг, милый мой, — сказал Ростов. — Когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком,
у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтобы не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда-нибудь, куда-нибудь… к чорту! — крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: — вы
знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
Но вот что́ мы сделаем:
у меня есть хороший приятель, генерал-адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не
знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается
у государя; так вот мы пойдемте-ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где-нибудь там, поближе к солнцу.
— О, и очень! Мой брат
знает его; он не раз обедал
у него,
у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата:
знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства! Вы
знаете его анекдоты с графом Марко́вым? Только один граф Марко́в умел с ним обращаться. Вы
знаете историю платка? Это прелесть!
На правом фланге
у Багратиона в 9 часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион
знал, что, по расстоянию почти 10-ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (чтó было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, чтó было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Самого-то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что́, поезжай ты на Разгуляй — Ипатка-кучер
знает — найди ты там Ильюшку-цыгана, вот что́
у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех
знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца-сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял
у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже
знал. Он стоял
у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.
«
У них всё то же. Они ничего не
знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не
узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что́ они дают
у других, т. е. всё, что́ они могут давать.
— Не
знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте,
у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы-благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. — Он засмеялся. 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? — обратился он к фельдшеру.
— Вот видите ли, — говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он
знал, что
у всех людей бывают друзья.
— И я люблю ее, потому что
у нее характер рассудительный — очень хороший. Вот другая ее сестра — одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое,
знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… — продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Он решительно не
знал, что́
у него есть, сколько
у него долгов и что́ он в состоянии будет дать в приданое Вере.
— Почему вы
знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что́ за глупости! — говорила Наташа тоном человека,
у которого хотят отнять его собственность. — Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. — Наташа улыбаясь поглядела на мать.
Но, не дойдя до них, Безухов остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя
у окна, разговаривал с каким-то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же
узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
— Мне надо, мне надо поговорить с тобой, — сказал князь Андрей. — Ты
знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). — Я… Но нет, я после поговорю с тобой… — И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что-то спросил
у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Почему надо было ехать, он не
знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно-злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался
у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой.
Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не
узнает из штаба (чтó ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал
у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за две тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, — он
знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда-то туда, где всё было вздор и путаница.
— Чистое дело марш!… Так и
знал, — заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), — так и
знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) — Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они
у тебя — чистое дело марш! — под носом выводок возьмут.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из-за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был
у него подбит, но он вероятно и не
знал этого.
— Помню, — сказал Николай. — Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и,
знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были.
У меня тогда была игрушка-болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не
знала, как и вследствие чего
у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что́ она сказала, что она не помнит, что́ она сказала, и что
у нее нет горя, кроме того, которое он
знает — горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
— А
знаете, графиня, — сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, —
у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все собираются
у Архаровых. Пожалуйста, приезжайте, право, а? — проговорил он.