В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся
плач женщин.
Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одною стороной к Поварской, другою к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный
плач женщины.
Неточные совпадения
Обе
женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе
заплакали и опять стали целоваться.
Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух
женщин казалось так естественно, что они
плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных
женщин, и вдруг
заплакала.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский
плач, надрывающиеся рыдания
женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли
женщины, испуганно
заплакал ребенок, и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки.
Женщина эта, качаясь и приговаривая что-то, надрываясь
плакала.
— Истукан, злодей! — злобно закричала
женщина, вдруг прекратив
плач.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полу-бреду перед ним явилась та, которую он желал и когда он, прижав к своим губам ее руку,
заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной
женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные, и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его теперь мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить это.
— Боже мой! О чем не
заплачут женщины? Вы сами же говорите, что вам было жаль букета сирени, любимой скамьи. К этому прибавьте обманутое самолюбие, неудавшуюся роль спасительницы, немного привычки… Сколько причин для слез!
Разве холодные, скабрезные анекдоты, лошадиный смех, все ваши бесчисленные теории о сущности, неопределенных требованиях к браку, о десяти су, которые
платит женщине французский рабочий, ваши вечные ссылки на бабью логику, лживость, слабость и проч., — разве все это не похоже на желание во что бы то ни стало пригнуть женщину низко к грязи, чтобы она и ваши отношения к ней стояли на одном уровне?
Ехали целый день, ночевали в маленькой деревне, ночью кто-то долго и хорошо играл на гармонике,
плакала женщина, порою сердитый голос вскрикивал:
Помню, как я мучался раз, не успев
заплатить женщине, которая, вероятно полюбив меня, отдалась мне.
Неточные совпадения
— Всё равно, что я бы искал права быть кормилицей и обижался бы, что
женщинам платят, а мне не хотят, — сказал старый князь.
Правила эти несомненно определяли, — что нужно
заплатить шулеру, а портному не нужно, — что лгать не надо мужчинам, но
женщинам можно, — что обманывать нельзя никого, но мужа можно, — что нельзя прощать оскорблений и можно оскорблять, и т. д.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и
плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная
женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною,
женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб,
платить долги, — и разные тому подобные глупости.
Убийца заперся в пустой хате, на конце станицы: мы шли туда. Множество
женщин бежало с
плачем в ту же сторону; по временам опоздавший казак выскакивал на улицу, второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас. Суматоха была страшная.